Хотя первым Ромкиным порывом, когда он «отмазывал» Арсения, было, конечно, не обезопасить себя от возможного доносчика, а просто спасти дурака, по неведению сунувшегося вместо брода в глубокий омут. Ведь если в мастерской вчера готовили покушение, да еще на такого значимого в городе человека, как Кирилл, то с возможным свидетелем такой подготовки «святые отцы» уж точно не стали бы церемониться. Ромка ведь знал о способах «работы» Ноздрева не понаслышке. Да Арсению, этому дурню, в случае поимки все его кишки на шею бы намотали, выпытывая его о возможных сообщниках! А потом добили бы, факт!
Впрочем, он сам бы об этом уже мечтал к тому времени. Это Ромке тоже было знакомо. Потому что его самого не добили в свое время лишь по одной причине: от него все еще требовалась кое-какая информация, которую он так и не выдал своим мучителям даже под пытками, впадая в болевой шок. Но позже, уже в больнице, все равно им все выложил, когда они ему пообещали, что за Айку возьмутся…
Охваченный этими воспоминаниями, Роман выкатился из домика прочь, под кроны ясеней, на которых уже заводили свои песни цикады, согретые утренним солнышком. Хотя мог бы еще немного посидеть в уединении перед очередным «рабочим днем», но не сиделось уже.
13
Оказавшись снова на рынке, Ромка продолжил интенсивно обдумывать волнующий его вопрос: как же связаться с Генкой? Время было неумолимо, и Кирилл, обычно сам водивший свою машину, уже сейчас мог сесть за руль. Необходимо было срочно действовать, чтобы предотвратить грядущую аварию!
Идеи в голову приходили самые разные, но Ромка тут же отметал их как несостоятельные. Самым реальным вариантом было попросить у кого-нибудь телефон и просто сделать один звонок Генке, чей номер Ромка знал наизусть. Но… Где была гарантия, что за этим занятием его не заметят те, кто крейсирует по этому рынку от прилавка к прилавку, от нищего к нищему, внимательно следя за ноздревским хозяйством? И если эти типы заинтересуются сделанным звонком, то как бы из Ромкиной попытки не вышло больше беды, чем пользы, и не только для него самого, но и для Айки с Геной. А Ромке сестра с зятем были в разы дороже, чем какой-то Кирилл, будь он хоть сто раз «душкой».
Но, с другой стороны, было невыносимо осознавать, что ты можешь предотвратить убийство, однако затягиваешь с предупреждением. И опять же, уличные камеры, по которым Генка все еще мог бы ноздревскую машину отследить… Записи на них не будут храниться вечно, так что шансы заполучить их будут таять с каждым днем промедления. А Генка, паршивец, если не ради дела, то хотя бы просто за продуктами соизволил бы на рынок сходить! Так нет же, такое ощущение, как будто они сейчас с Айкой дома вообще не едят!
— Вот, сынок! — отвлекая Ромку от его мрачных мыслей, рядом как-то неожиданно возникла пожилая женщина в простеньком цветастом платьице и немудреной соломенной шляпке. И с ридикюлем, наверное, еще советских времен. — Я уж думала, что пенсии не дождусь, на тебя тут глядя. Возьми, мой хороший. — Натруженной сухонькой ручкой она не в миску, а ему в руку быстро всунула купюру, свернутую в тугую трубочку, так что он даже не успел на это среагировать. — Убери сразу, чтобы никто не видел, а то ведь нынче всякий народ попадается. Ушлые люди и у инвалида не погнушаются деньги вытащить. А ты хоть купишь себе на них чего-нибудь сверх самого необходимого.
Опять! Да еще в такой момент, когда ему и без того тошно! Ромка невольно съежился. Уже не первый раз он становился на этом рынке объектом внимания сердобольных старушек. Милых, с ласковыми глазами и голосом, пытающихся добрыми морщинистыми руками сунуть ему денежку, оторванную от своей невеликой пенсии. Они это делали от всего сердца, ухитряясь просовывать свернутую бумажку даже в его сопротивляющиеся, крепко сжатые кулаки. Ведь не ведали, что он сидит здесь лишь ради того, чтобы их деньги каплей исчезли в том потоке, который тек Ноздреву в карман.
Но для Ромки это было слишком. Даже сейчас, когда он уже много чем смог поступиться. Но только не самыми основами собственной совести. Поэтому, даже рискуя попасться на глаза своим кураторам, он все равно брался убеждать этих бабулек, этих милосердных ангелов, чтобы они отказались от своей затеи. Вот и сейчас надо было приложить все усилия к тому, чтобы еще раз добиться успеха в этом деле, по возможности тихо и быстро.
— Мать, стой! — окликнул он, когда, быстро сделав свое доброе дело, женщина уже собиралась от него отойти.
— Что, мой хороший? — она взглянула на него через стекла старомодных очков.
— Забери! — взмолился он. — Быстро, чтобы никто ничего не заметил! Ты ведь не понимаешь: это все обман, бутафория! Смотришь ведь, наверное, передачи по телевизору?
— Да не может быть! — не поверила женщина. — Я-то ведь вижу, что ты не такой!
— Может, сам и не такой, да из той же компании. Вот поэтому и забери, не отягощай мою совесть. Прошу! — пытаясь как можно надежнее донести до нее эту мысль, он посмотрел ей прямо в глаза. — Пожалуйста, сделай милость!
В этот раз ему тоже повезло, убедил! Женщина нерешительно приблизила руку к его руке. Со вздохом облегчения Ромка быстро и незаметно передал ей купюру обратно, тихо при этом бросив:
— Спасибо, мать! А теперь уходи! В кошелек уберешь потом, когда окажешься подальше отсюда.
Когда платье ушедшей женщины затерялось в толпе, у Ромки отлегло от сердца: все-таки снова получилось не обобрать хорошего человека, пользуясь его добротой! И сколько еще людей, проходя мимо, искренне ему сочувствуют? Даже если и не решаются пожертвовать ему какую-то существенную сумму? И слава богу, что не решаются! Будь их, таких, тут много, Ромка, наверное, уже с ума бы сошел. И так-то паршиво!
Все еще пытаясь восстановить утраченное присутствие духа, он машинально поблагодарил очередного прохожего, бросившего ему в миску мелочь. Потом, пользуясь очередным затишьем, привычно убрал часть содержимого миски в карман. И снова застыл неподвижной статуей, глядя на которую трудно было даже представить, насколько неспокойно у нее внутри.
— Сынок, ну хоть пирожок-то возьмешь? — прозвучал рядом все тот же ласковый женский голос. Ромка оглянулся на упорную старушку, улыбнулся:
— Пирожок возьму… Спасибо! — кивнул он, принимая из ее рук еще теплую выпечку. И не один, а целых три пирожка.
— Вот молодец! И давай, ешь. А я пока тут постою, чтобы тебя кто случайно не побеспокоил. Меня-то можешь не стесняться!
Он и не стеснялся. После лагерной перловки с тухлятиной, а то и без нее пирожки показались ему не просто едой, а самым изысканным деликатесом. И пусть только его «работодатели» попробуют упрекнуть его за то, что он их взял! Мелькнула озорная мысль: а не сдать ли один из пирожков как выручку? И вот бы этот успевший по пути зачерстветь пирожок тоже передали Ноздреву! Но ведь не передадут, так что и нечего шутки ради продукты переводить.
— Сынок, ты уж прости, что лезу со своими вопросами, но скажи мне, как ты все-таки тут оказался? — тем временем снова заговорила с ним женщина. — Ты ведь не алкоголик, не опустившийся человек, это сразу видно. Тебе что, идти стало некуда? Или еще какая беда приключилась? Смотрю, и ударил тебя кто-то недавно…
— Нет, это я сам, инвалиду упасть несложно.
— Ой ли? Или тебя все-таки кто-то обидел? Ты скажи. Может, я хоть чем-то смогла бы тебе помочь?
— Смогла бы. — Искренность этой женщины уже навела его на мысль обратиться к ней с просьбой. И теперь он окончательно решился, сжигая за собой все мосты. Впрочем, деваться все равно было некуда: — Ты сможешь, когда уйдешь с рынка, позвонить по тому номеру, который я тебе сейчас продиктую? И передать, что Кирилл ни в коем случае не должен садиться в свою машину! Пусть срочно буксирует ее на станцию, чтобы там проверили карбюратор и бензопровод. Запомнишь?
— Карбюратор и бензопровод? — Женщина вначале опешила от такой просьбы. Но, быстро овладев собой, деловито скомандовала: — Номер диктуй!
Он продиктовал, она повторила без запинки, дважды.
— И скажи, что есть еще информация, пусть выйдут на связь. А еще добавь, чтобы Генка камеры проверил по дороге от лагеря, — спохватился Ромка. Успел назвать также дату и время, а потом увидел типа со знакомой внешностью, сквозь рыночную толпу направляющегося прямо к ним, и понял, что слишком заговорился. — Все, мать! Теперь уходи спокойно и не спеша. И постарайся возле меня больше не появляться.
— Сынок… Ты скажи мне, ты что, из полиции? Я от кого сообщение передать-то должна?
— От Романа, — спохватился он. Молодец, мать, напомнила про такую маленькую, но существенную деталь! — Ну все, иди! — Незаметно он указал ей глазами в сторону своего приближающегося куратора. — Номер помнишь?
— Да.
— Тогда с богом! — вскинув руку, он благословил ее, картинно и с размахом, как заправский профессионал, играя этот спектакль не для нее, а для того шкафа с хмурой мордой, который подходил все ближе. Но женщина его поняла. Перекрестилась, поклонилась ему в пояс и медленно направилась к выходу.
Шкаф притормозил. Постоял, проводив «молельщицу» взглядом до самых ворот, а потом развернулся и потопал обратно, больше даже не взглянув в Ромкину сторону. Ромка тоже отвернулся. Ему опять подали, и еще. А ему оставалось только улыбнуться и поблагодарить, потому что больше он все равно ничего не мог сделать. Ни для этих людей, ни для Кирилла, который, как он надеялся, теперь будет предупрежден.
Звонок с незнакомого номера весьма озадачил Гену, особенно после того, как он выслушал адресованное ему послание до конца. Срочно! Машина Кирилла. Камеры. Связь. Это что, какая-то провокация? Или Ромка спятил там, в своей «Алой зорьке»? Или все-таки ухитрился что-то узнать? Но тогда каким образом это ему удалось при описанном Ланочкой образе жизни? Ведь это уже далеко не то, что рассмотреть выступающего на сцене проповедника. Тут уж надо было постараться, чтобы добыть эти сведения!