— Паршиво! Руки… Ты хоть что-то чувствуешь?
— Начинаю. — Арсений вдохнул, сдерживая болезненный стон. Но, понимая, что медлить нельзя, прокрался к двери и приоткрыл ее плечом, оценивая обстановку снаружи. — Все чисто! Сваливаем?
— И чем скорее, тем лучше. Если только не хочешь в дурке остаток дней провести.
— Я слышал, как они Захару по телефону звонили и что он им ответил. Был уверен, что все, мне кранты.
— Не факт еще, что не наступят, — выдохнул Ромка, трезво оценивая создавшуюся ситуацию. На пару с Арсением они выбрались из дверей, вернув щеколду на место, пересекли пустырь перед крыльцом и скрылись в самшитовых зарослях. — А теперь двигаем к ограде! Тихо и с оглядкой, нам тут недалеко! Что ты знаешь о ней? Где там может быть подвох?
— Камеры точно есть на столбах, и датчики тоже наверняка установлены. А еще провода поверху идут, и на ночь по ним ток пускают. Фишка в том, что с виду они изолированы, но на самом деле изоляция нарушена специально, и поди узнай, где. Точно могу лишь сказать, что такие участки есть на каждом пролете.
— Я что-то типа этого и предполагал. — Ромка взглянул на бледное лицо Арсения, периодически скрипящего зубами от боли в руках. Наверняка почти нестерпимой. — У тебя как, твои кисти дееспособны?
— Не знаю. Скорее нет, чем да, судороги. А чего ты хочешь?
— Выбираться надо. Срочно! Пока тебя еще не хватились. Иначе все эти патрули сразу кинутся прочесывать лагерь по новой, с еще большим энтузиазмом. А надо будет, так еще и паству подключат. В любом случае шансов скрыться на территории у тебя никаких. Остаются только шансы на побег, да и те сойдут к нулю сразу, как только бойцы осознают, что тебя уже нет на месте.
— Ты мне так все расписываешь, как будто я сам этого не понимаю.
— Понимать понимаешь, но должен быть еще и готов.
— К чему?
— К тому, — Ромка остановился перед останками старой деревянной беседки, к которой, хорошо зная лагерь, целеустремленно двигался во время этого разговора, — что мы с тобой сейчас расстанемся. Быстро и без лишних споров. Если сейчас сбежишь и если после этого успеешь, то еще сможешь помочь мне с той стороны. А будешь сейчас артачиться, тогда нам обоим каюк, потому что меня с тобой теперь в любом случае свяжут. Хотя бы по той отмазке про твой фингал.
— Парень… — Арсений застыл, развернувшись к Ромке лицом.
— Да уж точно не девка, — нетерпеливо перебил Ромка и кивнул Арсению на деревянный щиток от беседки, валяющийся на земле. — Вон, даже выламывать не надо! Хватай! Как сможешь! Только сумей мне его на плечи закинуть, дальше я подхвачу. Но везти меня тоже тебе придется, тут с занятыми руками я тебе не помощник.
— …на что ты меня подбиваешь! — выдохнул Арсений, между делом пытаясь подцепить край щитка. Получилось не с первого раза и очень неловко.
— На единственный выход, — ответил Ромка. Ощутимо получил кое-как закинутым на него щитком по плечу, но сразу подхватил эту деревяшку обеими руками, выровнял. — Все, держу! Теперь быстро в путь! Главное, постарайся каталку не опрокинуть.
Предупреждение было сделано не просто так, потому что в основном Арсений действовал предплечьями, а ехали они по траве.
— Только бы на патрули еще раз не нарваться, — выдохнул Арсений, приближаясь к забору.
— Сейчас под камеры попадем, и нас в любом случае засекут, — напомнил Ромка.
Арсений ответил невнятным коротким возгласом, в очередной раз скрипнул зубами. Оставалось только гадать, какую боль он сейчас терпит. Но вот дышали они с Ромкой одинаково тяжело, как будто Ромка тоже толкал коляску, а не сидел на ней. Подъехав к ограде вплотную, они в последний раз взглянули друг на друга.
— Помоги мне закинуть щиток, упри его краем в забор, — распорядился Ромка, ставя каталку на тормоза. — Я буду держать на себе второй край, а ты по нему взбежишь. До самого верха не хватит, придется прыгать через провода, но там немного останется. Главное, постарайся шею себе не сломать, особенно когда приземляться будешь с той стороны… Давай! — уже выкрикнул он, заметив вдали энергично движущиеся огоньки фонарей.
— Ромка, брат… — это было все, что сказал Арсений, прежде чем заскочить на получившийся у них шаткий мостик из досок.
Ромка старался их держать, но и его, и каталку ощутимо покачивало. В какой-то момент ему даже показалось, что Арсений сейчас упадет. Но тот сумел сохранить равновесие, взбежать и прыгнуть. Ромке очень бы хотелось прислушаться, чтобы понять, удачно ли он приземлился, но компания с фонариками не дала ему такой возможности. Подбегающие бойцы начали стрелять еще издали, целясь в Арсения, и даже после его прыжка не сразу смогли остановиться. Сами пистолеты были с глушителями, но вот пули, врезающиеся в забор и в доски, щелкали громко. А потом какофония от пуль затихла, сменившись голосами, топотом и руганью.
— Ушел! Быстро парней за периметр! — скомандовал в рацию один из бойцов. Потом перевел взгляд на Ромку, откинувшего доску и просто застывшего, потому что не видел смысла что-либо предпринимать: теперь никакие ухищрения не способны были уберечь его от грядущей судьбы. Ему это было знакомо, он это уже проходил. И сейчас, наверное, все на свете бы отдал, чтобы только не испытать все по новой. Но все же знал, что никогда не поступил бы иначе, даже если бы ему дали шанс повторить все снова и снова.
19
Бросили Ромку уже не в домике у завхоза, а в летнем домишке на окраине лагеря. Довезли на каталке и просто скинули на пол, каталку забрав с собой. Наверное, полагали, что никуда он без нее не денется, даже до порога не доберется, поэтому даже связать его поленились.
Но сейчас Ромке оставалось только мысленно благодарить своих тюремщиков за нерадивость, потому что ему было достаточно паршиво и без всяких пут. Он перевернулся на полу, сплюнул кровь, в очередной раз скопившуюся во рту. Если бы не его умение держать удар в драках и группироваться при падениях, то сейчас он вообще был бы чуть жив. Упустившие Арсения по эту сторону забора бойцы сорвали на Ромке свою злость, первым же ударом выбив его из каталки на землю, а потом работая ногами вовсю. Но при этом Ромка еще не был уверен, что не напрасно все это терпел.
Удачно ли Арсений спрыгнул с забора? Не успели ли его подстрелить? И не поймали ли все-таки с той стороны, когда по рации послали бойцов «за периметр»? Может, этим и объясняется то, почему за Ромку до сих пор не взялись, а определили именно сюда?
Страшно было думать, что жертва, на которую ты пошел вопреки всем инстинктам самосохранения, может оказаться напрасной, а все надежды на возможную помощь бессмысленны. Ромка гнал от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова вместе с болью в избитом теле, резко усиливающейся при каждом его движении. А между тем время шло, продолжая терзать его неизвестностью.
В щели между досками летнего домика уже начинал просачиваться тусклый сумеречный свет. Потом снаружи все-таки послышалось какое-то движение. Уловив его, Ромка перекатился и сел, наползая спиной на стену. Лежать ему сейчас, конечно, было гораздо комфортнее, но он заставил себя двигаться, превозмогая боль, потому что хотел встретить своих недругов если не лицом к лицу, то хотя бы не валяясь у них под ногами.
Но вопреки его ожиданиям внутрь не ввалилась толпа дюжих молодцев, а проскользнула одна-единственная фигурка. Лана! Притворив за собой дверь, девушка разглядела Ромку и кинулась к нему. Опустившись перед ним на пол, схватила его за руку, поднесла к своему лицу и начала целовать, орошая беззвучно катящимися слезами.
— Лануська, да ты что, совсем с катушек слетела? — Ромка попытался отобрать у нее руку.
— Нет. — Лана не отпустила, а теперь просто прижала ее к своей щеке, глядя ему в лицо глазами, полными слез.
— Так что тогда тут удумала? И как здесь вообще оказалась?
— Прибежала, лишь только узнала от охраны о том, что с тобой случилось. Они же при нас переговариваются о своих делах, не стесняясь, как будто мы и не люди даже, а вовсе какой-то скот. Нас привезли, и те, кто оставался в лагере, начали делиться новостями с нашим сопровождением. — Голос у Ланы звучал хрипло все из-за тех же слез, которые текли по ее лицу непрерывно.
— Ясно. — В свое время Ромка точно так же, от непринужденно болтающей охраны, услышал прозвище продажного полицейского. — Но это был не повод, чтобы ты кидалась сюда. Ты понимаешь, чем ты сейчас рискуешь?
— А мне все равно! Мне даже не важно, за что тебя сюда бросили! Ты — самое лучшее, что было у меня в жизни! Кроме тебя, у меня вообще никого больше нет! И я буду рядом!
— Ланка, ну не может же быть, чтобы ты была совершенно одна. Ты что, из детдома? Нет? Тогда где твои родители или хотя бы какие-то другие родственники?
— Ты хотел знать, за что я несу свое покаяние? Просил тебе довериться?
— Но не сейчас, Ланусь. Убегай, я тебя заклинаю! Всеми святыми, в которых ты только веришь!
— Даже не уговаривай! Я буду рядом с тобой. До конца, что бы с нами ни сделали! А пока у нас есть еще время, я тебе все про себя расскажу. Пусть это будет моей подлинной исповедью. Тебе, единственному неравнодушному ко мне человеку.
После такого ее вступления Ромка просто не нашел слов, которыми еще можно было бы попытаться прогнать ее отсюда. Да она и не дала ему на это времени. Сразу приступила к своему рассказу. Говорила быстро, боясь не успеть. А голос ее звучал то резко, и сама она при этом вся вспыхивала, застывая напряженно вытянутой струной, то становился глухим и безжизненным, и тогда она будто каменела, сутулилась. Но, превозмогая себя, говорила, не останавливаясь. А Ромке оставалось лишь слушать страшную историю о девочке-подростке, оставшейся, как и он когда-то, сиротой. И тоже с младшей сестрой на руках.
Но на этом сходство Ромкиной и Ланиной судеб заканчивалось. Потому что Ромка к моменту гибели своих родителей успел вернуться из армии, и они с Айкой начали строить свою жизнь вдвоем, без чьего-либо вмешательства извне. Удачно или нет, но сами. А вот Лане на тот момент, когда умерла ее мама, было всего четырнадцать, и они с сестрой остались на попечении отчима.