г, и перестали над ним трястись почем зря.
Теперь бы вот и на суше им так же поменять свое отношение к его стремлению быть независимым. А то опасаются неизвестно чего. Того, что он может упасть? Так ведь и абсолютно здоровые люди, случается, падают. Или того, что кто-то может до него докопаться? Та же картина!
Впрочем, приезжие с местными предпочитают не связываться, не желая заводить себе лишних проблем и каким-то образом легко вычисляя аборигенов среди общей массы. А что касается своих, то Ромка сам когда-то вращался не в самой законопослушной среде, и его там неплохо знали. Так что скорее пришли бы на помощь, чем наоборот. Ну а самое главное, в случае чего он все еще способен был и сам за себя постоять. Пусть уже и не так, как когда-то, но все же. Потому что, как говорила Айка — и в этом он был с ней полностью согласен, — мужчину делали таковым вовсе не яйца или бицепсы, а исключительно сильный мужской характер, без которого любой качок мог смело считаться бабой, а при наличии которого даже худосочный недокормыш или такой, как он, инвалид имел полное право называться настоящим мужчиной.
Так что придется напомнить сегодня сестренке эти ее слова, когда он изложит им с Генкой свой план.
Ромка даже не сомневался, что они оба воспримут его в штыки. Но он свое решение уже принял. Окончательно. Еще вчера, в пятницу, когда опять допоздна сидел на их с Ланой скамейке. Все надеялся, что, может быть, она догадается, что он ее снова ждет, и тоже придет в этот сосновый шатер.
— Брат! — окликнул его Генка из воды. — Я выхожу. А ты как, тоже на выход или еще нет?
— Пойдем, — согласился Роман.
И в самом деле, хватит на первый раз, они ведь сюда на весь день приехали, так что успеет еще наплаваться. Поэтому он, как и Генка, мощными гребками понес себя к берегу.
Они оба двигались к одной точке на мелководье, рисуя на воде быстро исчезающий сходящийся клин. Причем с Генкиной стороны линия была немного искривлена: он старался плыть не быстрее Ромки, заметив однажды, что тому не по нраву, если его потом дожидаются. Хотя Роман, как мог, пытался избавляться от этих своих пунктиков и учился как можно невозмутимее воспринимать жизнь такой, какова она есть.
Теперь же и вовсе придется о многом забыть, а многим даже и поступиться. Возможно, возникнет необходимость плюнуть даже на чувство собственного достоинства и растоптать свою гордость.
Это осознание неприятно царапало Романа изнутри, но отступать от задуманного он тем не менее не собирался.
Оказавшись с Генкиной помощью на берегу, к запланированному разговору Роман подошел издалека и не сразу. Вначале устроился на большом плоском камне, оперевшись спиной о выброшенный на берег массивный кусок древесного ствола, во время странствий по волнам лишившегося всей своей коры. Потом принялся помогать Айке с шашлыками, нанизывая их на шампуры. Просто чтобы чем-то заняться: он ненавидел это свое состояние, когда его ноги, пусть и искусственные, стояли от него в стороне. Прекрасно понимал, что нет смысла надевать протезы каждый раз между заплывами и что Айка с Геной никогда не станут смотреть на него сверху вниз, в каком бы виде он ни сидел, но все равно — ненавидел. Особенно вот так, когда был даже без своего кресла-каталки. Поэтому с особым старанием надевал куски мяса на тонкие железные прутья, пока Генка доводил до ума угли в установленной жаровне, а Айка готовила к запеканию овощи.
Но когда мясо было передано дальше по инстанции и начало потрескивать над огнем, испуская способный свести с ума аромат, Роман все-таки заговорил:
— Вы обещали мне все подробно рассказать о секте.
— Ты все никак не успокоишься, брат? — Гена вздохнул, переглянувшись с Айкой.
— Нет, не успокоюсь. Так что, раз уж вы все равно не поленились собрать информацию, то давайте, вываливайте, я вас внимательно слушаю.
— Ну, раз так… — Гена присел с ним рядом, доверив Айке переворачивать мясо и участвовать в разговоре пока только в качестве слушательницы. — Короче, это даже и не секта, а целое поселение со своим периметром и инфраструктурой внутри. Помнишь, в советские времена здесь был пионерский лагерь «Алая зорька»?
— Конечно! — Роман тяжко вздохнул.
Еще бы не помнить! В их городе, как, наверное, и во многих других курортных городах современной России, такие лагеря были больной темой для местных жителей, у которых все творилось прямо на глазах. Когда пионерские лагеря и профсоюзные базы отдыха, где раньше мог себе позволить отдохнуть любой работяга, вдруг превращались в наглухо огороженные запустевшие территории, купленные неизвестным дядей за немалые деньги.
Потом вместо прежних милых летних домиков на этих территориях начинали расти, как грибы, огромные каменные коттеджи, а на огораживающих их заборах появлялись заметные издали плакаты с надписями. Всегда с одними и теми же: вначале «Продается», а потом, позже — «Сдается». И кто-то начинал единолично наваривать деньги на том, что когда-то принадлежало целым организациям.
Насколько Роман знал, «Алую зорьку», откуда в давние времена его детства раздавались жизнеутверждающие звуки пионерского горна, тоже не миновала эта печальная и грязная участь. И теперь купленный кем-то лагерь был надежно закрыт. Но стройку там вроде бы еще не начинали — территория бывшего лагеря располагалась на возвышенности, на склоне горы, так что любая масштабная деятельность там была бы заметна издали, даже невзирая на новый высокий забор.
— Так они что, там обосновались?
— Именно. Так что о размахе этой секточки можешь судить по ее площади. А о доходах — по тому, что новый владелец предпочел всю эту большую и недешевую площадь не застраивать, как это другие делают, а вместо этого сразу ее заселить. Видимо, там такие бабки вертятся, что затевать банальный коттеджный бизнес ему ни к чему.
— Ну да, — согласилась Айка, в очередной раз отточенным движением переворачивая шампуры. — Эта секта выжимает из своих адептов все, что только возможно.
— Знаю, уж об этом-то можешь не напоминать! — процедил Ромка сквозь зубы.
— Да это только одна статья дохода! Помимо этого по очень тихим и никем не подтвержденным слухам, там и наркотики не брезгуют гнать на продажу, и весь нищенский бизнес верховный алозорькинский духовный наставник, говорят, тоже прибрал к рукам после весьма нехилых разборок с его прежними заправителями. Среди сектантов есть те же боевики, что и в других группировках, и даже еще хуже, потому что, кроме всего прочего, они еще и фанатики. Ни закон, ни совесть им не указ, а только слово их непосредственного божества. Так что спорить с ними без толку, и местные мелкие мафиози начали сдавать свои позиции один за другим. Даже на центральном рынке, говорят, идет глобальная переделка собственности. А такие куски, ты знаешь, никто не выпустит просто так.
— Ничего себе! — Романа поразила масштабность происходящего. Он-то думал, что речь идет об обычной секте из тех, что время от времени появляются, быстро жиреют на активной рекламе, а потом так же быстро давятся, как нажравшиеся клопы. Но тут… — Да чел, который взялся этим всем заправлять, вполне достоин нашего почившего Бори! Недолго, выходит, трон этого сатаны пустовал? Давно ли мы извели ту нечисть? Года два назад?
— Нет, этому-то до Бори далеко, — не согласился Гена. — Боря всех своей силой держал, извращенным умом и жесткой организацией. А этот просто сумел хорошо устроиться: головы людям дурит, на том и играет до тех пор, пока ему верят. Но играет по полной, куда только ручонки дотягиваются!
— А кто он? Ты о нем самом хоть что-нибудь знаешь?
— Кто он и откуда — о том история умалчивает. Именно сейчас он зовется преподобным Евстафием. От его имени с сектой постоянно работают три так называемых наместника, каждое слово которых — закон для всех остальных. А сам «святой» раньше проповедовал даже в городе, но теперь с этим делом завязал. Теперь он толкает проповеди лишь со сцены бывшего пионерского театра, на территории своего лагеря, да и то, говорят, по праздникам. Так что постороннему на него уже не взглянуть, как в былые времена. Да и толку с этого было бы немного, потому что, если верить восторженным отзывам внимающих ему дурней, черт его лица все равно не разобрать, «только свет исходит от лика». Я так понимаю, все дело в грамотной подсветке, типа в каких-нибудь диодах, заткнутых за шиворот. Ну, еще какой-нибудь фокус с микрофоном наверняка провернули, придав голосу «глубину неземную», вот тебе и все чудеса. Однако в массе восторженных поклонников вся эта комбинация идет «на ура». Так что… нет, этот чел, конечно, далеко не Боря. Но ты прав, он сейчас пытается занять в этом городе трон сатаны. Не взбираясь нахрапом, а очень хитро и грамотно на него заползая.
— Только нам это все уже глубоко до лампочки! — вставила свое слово Айка. — Потому что мы свою лепту в борьбу со злом уже внесли и с нас этой дряни хватит. И посему… Генка, тащи сюда блюдо! Есть чистая вода и теплое солнышко, есть уже готовые шашлыки. И я не знаю, какого хрена кому еще надо от жизни при таком изобилии.
— Кому чего, — проворчал Роман. — Это уж зависит от индивидуальных потребностей.
Он еще и словом не заикнулся о сути дела, а они оба его уже поняли! Гена так и застыл с блюдом в руках, а Айка — та вообще в полуобороте к жаровне. Потом, подстрекаемая к действию потянувшим от жаровни дымком, отмерла и вкрадчиво поинтересовалась у брата:
— Так что тебе там эти твои потребности нашептали?
— То и нашептали. — Роман помолчал, собираясь с мыслями под их напряженными взглядами, а потом выдохнул: — Я не могу оставить все так, как есть! Что хотите думайте — не могу! Хочу на эту секту изнутри, своими глазами взглянуть. Оценить, как там выстроены отношения между «верующими» и насколько крепко они вообще повязаны друг с другом и с этой общиной.
— И все из-за этой тощей куклы? Да сдалась она тебе, брат!
— Я подозревала, что ты не в своем уме с некоторых пор. Но чтобы настолько…