Он снова поднял наган и тут же вспомнил, что в револьвере остался седьмой патрон. Последний патрон, а дальше что? Плен? Нет, пусть снова начнут наступать фашисты, и они увидят, как погибают балтийские моряки.
— Порешить себя хочешь? — неожиданно раздалось сзади. — А ну, живо вниз!
И, видя, что лейтенант стоит не двигаясь, Хазов костлявым кулаком ткнул Сергеенко в бок.
— Живо вниз, мальчишка!
Возвращаясь на хутор, лейтенант чувствовал, как горят от стыда его щеки.
— Пустить себе пулю — крайний случай. А ты борись, если есть хоть один шанс. Борись!
У мостков на волне покачивалась надувная лодка. Тарасов распоряжался погрузкой.
— Отчаливать, — крикнул Хазов, — быстро, пока немцы не нагрянули.
— Товарищ старший лейтенант, а сколько до берега?
— Километров сорок. К рассвету можем добраться.
Море встретило их пронизывающим ветром и ледяными брызгами. Справа, разгораясь и затухая, поднималось над островом колеблющееся зарево. И Сергеенко определил, что горит где-то в районе маяка. Значит, и на юге острова были уже фашисты.
Гребли по очереди, стараясь держать туда, где в темноте лежал берег. Сергеенко думал, что самое опасное уже позади, но он ошибся.
— Клади весла. Ложись. Немецкие катера! — приказал вдруг Хазов.
Вокруг лодки, лишившейся хода, взлетали ледяные гребни. Замерзшие и промокшие, люди лежали, осматривая горизонт, прислушивались, но ничего не могли обнаружить.
Прошло еще минут двадцать. Сергеенко уже начал подумывать, что шум моторов Хазову почудился. И как раз там, куда указывал Хазов, на юге, вспыхнул и пополз по морю голубой луч прожектора.
Гребцы вновь легли. А волны, словно желая выдать их, подбрасывали резиновое суденышко. Прошив ночь, красные трассы пуль понеслись навстречу их лодке.
— Не двигаться.
Сергеенко видел, как приближались цветные полосы. Вот одна из пуль пропорола вставший на ее пути гребень волны, с воем ушла вверх. Огненные трассы все ближе. Сергеенко закрыл глаза. Рядом кто-то охнул. Лодка вздрогнула, словно налетела на подводное препятствие.
Когда обстрел прекратился и прожектор погас, они опять взялись за весла. Только Хазов не поднялся.
— Товарищ старший лейтенант, — окликнул его Тарасов. Ответа не последовало. Фашистская пуля вошла Хазову в левый бок. Он был без сознания.
На рассвете наполз туман. Надувная лодка стала тонуть. Она качнулась на волнах и пошла под воду. И вместе с ней Балтийское море приняло тело одного из рядовых великой войны начфина Хазова. Остальные, напрягая волю, поплыли в направлении невидимого берега. И когда казалось, что спасения нет, из тумана вынырнул баркас. Их подобрал рыбак.
Целую неделю спасенные провели на чердаке рыбацкого домика. А когда повалил мокрый снег, латыш проводил их к партизанам.
Уже в отряде, среди новых товарищей, командир отделения, а потом командир взвода Сергеенко не раз вспоминал Хазова и его слова: «Если из ста есть хоть один шанс — борись».
Виктор МамонтовМАЙСКИМ ВЕЧЕРОМ
Первый весенний дождь шумел над военным городком. Косые струи смывали пыль с деревьев, громко стучали по крышам казарм. Под окнами штаба, пенясь, мчался мутный ручей. Он весело нырял в ржавую трубу, проложенную под тротуаром, исчезал под землей.
Майор Пронякин навалился грудью на подоконник и резко швырнул за окно кораблик, который он смастерил из газеты. Быстрая вода подхватила утлое суденышко, завертела в водовороте и затем поглотила его.
Друг майора капитан Мельников подошел к окну и, вглядываясь в ручей, сказал:
— Погиб геройски в кипучих волнах.
— Погиб, — ответил Пронякин и задумчиво взглянул на товарища.
Мельников сел на подоконник, высунулся из окна, стараясь уловить рукой летящие капли. Сразу же по его молодому краснощекому лицу поползли дождевые шарики, засверкали на иссиня-черных волосах. Капитан раздавил их ладонью и начал вытираться шелковым платочком, обшитым голубой канвою.
Офицеры отошли от окна.
— Ты знаешь, Александр Иванович, мне почему-то захотелось сравнить себя с твоим корабликом. Крутит, вертит человека жизнь, и нужны большие усилия, чтобы не пойти на дно.
Майор закрыл окно, включил свет. Его худощавое, строгое лицо стало мягче в усмешке.
— Что и говорить, фраза с громом и молнией!
— Не сказал бы, — ответил Мельников, закуривая.
— Ты не учел одного. Человек обладает удивительной способностью — разумно бороться. Думаю, что твое сравнение хромает на обе ноги.
Мельников засмеялся:
— Почему же ты не борешься? Тебя оторвали от любимого дела, от людей, которые любят тебя. Признайся, наверно, ты даже завидуешь, что я командую ротой, которую отличной сделал ты.
— Ты не совсем прав, — прервал Александр Иванович друга. — Я ушел из роты, но не от людей.
— Понимаю тебя. Приказ есть приказ. Пока! — Капитан надел фуражку, подмигнул Пронякину и строевым шагом вышел из кабинета.
Оставшись один, Пронякин задумался. И в самом деле — стоило ли ему соглашаться на новую должность? На память пришли слова: «Человек достигает высшего расцвета тогда, когда любит свое дело».
Внезапно затрещал телефон. Пронякин бросил окурок в пепельницу, взял трубку:
— Слушаю, майор Пронякин.
— Саша, ну, как дождик? — послышался громкий голос.
— Шумит, — ответил Александр Иванович и на миг представил себе начальника политотдела — невысокого, подвижного, с сократовским лбом, с его словно искрящимися глазами.
— Скоро успокоится. Мне в окно виден голубой кусочек неба, — кричал подполковник Яковенко.
— Спасибо, что позвонили. Что-то загрустил я, — признался майор.
— Грусти, но не забывай, что завтра в три часа речь держишь.
Пронякин покосился на листы бумаги, исписанные размашистым почерком, испещренные разноцветными стрелками, и ответил:
— Помню.
— Все продумал? — спросил подполковник. — Смотри, гости солидные ожидаются! — И в трубке умолкло.
Начальник политотдела Яковенко был давним знакомым майора. Он относился к нему с отцовской заботой и гордился, что о роте Пронякина слава пошла на весь округ. Подполковник любил боевой дух и задор. Казалось, он затевает любое дело с тем, чтобы разбудить энергию людей.
Три месяца назад он превратил командира роты Пронякина в инструктора политотдела. Был искренне уверен, что новое назначение майор примет с благодарностью, и удивился, когда услышал слова:
— Непривычное это для меня дело. Боюсь, что не справлюсь.
— В полку был передовиком, будешь передовиком и в политотделе, — похлопал Яков Ильич майора по плечу.
И вот Пронякин тянет, сил не жалеет. Такая уж у него натура: взялся за дело — отдавай ему все силы.
Майор вздрогнул от настойчивого звонка телефона.
— Алло, Саша, ты совесть имеешь? — услышал он голос жены.
— Бегу, Верочка! Как там Витька?
— Ожидает тебя.
Александр Иванович заторопился: «Черт возьми, надо же забыть о собственном дне рождения».
Дождь за окном затихал, но Пронякин прихватил на всякий случай плащ-накидку. Стукнул дверью, повернул два раза ключ в замке и побежал по ступенькам лестницы.
На пороге остановился, вдохнул полной грудью свежий воздух. Прислушался. В штабе раздался голос ефрейтора, который сидел у телефона и принимал телеграммы. Майору почудилось, что ефрейтор назвал его имя. Он вернулся:
— Вы ко мне?
Ефрейтор почему-то смутился, отвел в сторону глаза:
— Связь проверил, товарищ майор.
Пронякин вышел. В вечерней теплыни пахло цветами, молодой зеленью. После дождя все кругом было умытым, глубоко дышало. Где-то за военным городком равномерно стучал движок. Александр Иванович зашагал по асфальту, усеянному бликами от электрических лампочек.
Уже возле КПП Пронякин почувствовал, что за ним кто-то бежит.
— Товарищ майор, подождите!
Пронякин узнал голос, обернулся навстречу подбежавшему человеку:
— Мозговой? Здравствуй! Промок ты, брат, как веник.
— Через сквер бежал, кусты мокрые, — отдышавшись, ответил высокий сержант. На его сочных, чуть вывернутых губах между каплями воды теплилась улыбка.
— Ко мне? — спросил майор.
— За вами.
— А я домой, как на пожар, тороплюсь.
Сержант загадочно улыбнулся, взял майора под руку:
— Мы вас долго не задержим.
— Вот беда какая! Понимаешь — меня дома ждут.
— А мне без вас лучше не возвращаться.
Пронякин не стал больше отказываться. Он глянул на часы, махнул рукой и зашагал за сержантом.
Молча они подошли к казарме, где жила рота, которой теперь командует Мельников. Александр Иванович почувствовал, как от волнения чаще забилось сердце.
Вошли в затемненный коридор. Здесь ничего не изменилось. У коричневой тумбочки напряженно вытянулся дневальный.
— Почему так тихо? — спросил майор.
Дневальный молча отдал честь Пронякину и открыл перед ним дверь. Мозгового рядом не было.
Майор вошел в комнату и вздрогнул. Вся рота собралась здесь. Тут же, хитро улыбаясь, находился капитан Мельников. Он подошел к растерявшемуся Пронякину и шепнул ему на ухо:
— Крепись, казак, атаманом будешь…
Догадываясь, в чем дело, Александр Иванович досмотрел на солдат. Вот с трудом сдерживает улыбку рядовой Скоков, первоклассный шофер. А слева нахмурил брови невысокий напористый Фокин — лучший автоматчик роты.
Пронякин смутился и неловко переступил с ноги на ногу под взглядами этих близких и далеких парней. Потом он повернулся к сержанту Мозговому, который с шумом ввалился в казарму с большим свертком в руках.
— Товарищ майор, — сказал Мозговой, — разрешите от имени всей роты поздравить вас с днем рождения.
Хитро улыбался Мельников. Улыбался сержант, крепко пожимая руку офицеру. Потом Мозговой развернул хрустящую бумагу. Из нее показалась голова плюшевого мишки с лохматыми ушами и блестящими пуговками вместо глаз. Сержант протянул медведя имениннику: