тах, приведя вместо них молодых, воспитанных уже советской пропагандой, преданных ему до фанатизма сотрудников.
Хорошо, что эта машина была уже запущена, когда произошло самое страшное: в руки военной верхушки попали документы из личного архива Виссарионова — бывшего заместителя директора департамента полиции, которые, как оказалось, не сгорели в 1917 году.
Нашедший красную папку с бумагами сотрудник НКВД Штейн не знал, что с ними делать, и отвёз их в Киев, чтобы посоветоваться со своим другом, наркомом внутренних дел Украины Балицким. А тот, проверив подлинность бумаг, ознакомил с находкой первого секретаря ЦК компартии Украины Косиора и командующего Киевским военным округом Якира. По цепочке документы попали к Гамарнику, первому заместителю наркома обороны и начальнику Политуправления Красной армии, а также к Тухачевскому, разжалованному к тому времени в командующего войсками Приволжского военного округа.
Получилось, что вся военная верхушка была посвящена в так тщательно скрываемую, страшную тайну вождя. А он, Патриарх, полагал, что все бумаги сгорели во время февральской Буржуазно-демократической революции и вопрос о службе его в «охранке» навсегда закрыт.
Ещё в 1917 году в руки депутатов Государственной Думы был передан список тринадцати «двойных агентов», работающих и на революционное движение, и на охранку.
Депутаты поручили специальной комиссии разобраться в этом вопросе. Разразился грандиозный скандал: оказалось, в благодарность за получаемую информацию, полиция обеспечивала помощь фигурантам списка: после ареста и суда способствовала тому, чтобы местом их ссылки были поселения с относительно хорошими условиями проживания, обеспечивала побеги из мест ссылки и помогала в легализации на новом месте.
Самую большую известность получил скандал с депутатом Государственной Думы большевиком Малиновским. Выяснилось, что депутатское место тот получил благодаря содействию Управления полиции и Ленин знал об этом. Но «вождь мирового пролетариата» очень ценил Малиновского, поскольку его депутатство давало большевикам единственную возможность иметь трибуну в Государственной Думе. В результате депутатского расследования Комиссия выявила из общего списка 12 агентов. Все они были арестованы и судимы, включая Малиновского, несмотря на бешенное сопротивление Ленина. И только один «двойной агент» по кличке «Василий» не был выявлен.
Эти сволочи военные — поганцы, ненавидящие и боящиеся Патриарха, решили, что, наконец, настал их час. Они уже всё спланировали, организовали: договорились с ничего не знавшим о «красной папке» наркомом обороны Ворошиловым, что тот соберет внеочередной пленум ЦК, посвященный вопросам модернизации вооружения, и пригласит на него всю военную верхушку. Там будут предъявлены найденные документы, военные публично обвинят Патриарха и поставят вопрос о его снятии со всех постов. Вместо него заговорщики собирались назначить Тухачевского, а вместо Ворошилова — Якира. Они подогнали к Москве два полка Красной армии, которые должны были взять под контроль центр столицы и блокировать войска НКВД.
А хуже всего, что в курсе дела оказался Орджоникидзе, принявший сторону военных. У Патриарха и до этого времени отношения с Серго были испорчены, поскольку тот считал Кобу излишне жестоким, ослаблявшим своими действиями по уничтожению квалифицированных кадров страну, а главное, не мог простить ему расстрела своего брата Папулии и Авеля Енукидзе, их общего друга по бакинскому подполью. Следил бы лучше за своим младшим братом, чтобы тот поменьше трепал языком…
И когда вождь поехал к Серго объясниться, тот, проявив принципиальность, сказал, что в связи с открывшимися обстоятельствами Патриарх по личной инициативе должен уйти со своего поста. А если Коба откажется, то Серго сам должен будет выступить с разоблачениями. Они разругались, Патриарх, потеряв над собой контроль, впал в состояние приступа бешенства и застрелил старинного друга юности. Было объявлено, что Орджоникидзе умер от сердечного приступа, и его похоронили с почестями.
Патриарх, не раздумывая, бросился в бой, поскольку понимал, что терять ему нечего. Недаром у НКВД есть везде свои сексоты. Заговорщиков едва успели опередить и упрятать в Сухановку. После жесточайшего, с личной санкции вождя проведённого следствия их вынудили подписать обвинительное заключение, в котором была доказана вина военных в шпионаже в пользу Германии, а также в заговоре против Патриарха и других видных деятелей партии.
Сценарий суда, состав обвинителей, показания обвиняемых, вынесенный приговор были написаны заранее и лично отредактированы вождём. Каждая кандидатура тщательно взвешивалась.
Вождь посчитал, что для народа будет убедительней, если судить заговорщиков будут сами военные. В первых числах июня созвали расширенное заседание Военного совета с присутствием представителей из Военных округов и центрального аппарата. Совет продолжался 4 дня, председательствовал нарком Ворошилов. В начале заседания огласили подписанные обвиняемыми показания об их участии в «военно-фашистском заговоре». Затем с докладом выступил сам Ворошилов.
Обстановка была гнетущей, участники Военного совета сидели подавленные — они хорошо знали обвиняемых, вместе с ними работали, отдавая должное их таланту и деловым качеством. Возникал вопрос, в чём же они провинились перед вождём, что он решил убрать главную руководящую верхушку — цвет Красной армии в то время, когда уже всем было ясно, что неминуемо предстоит война с Германией. Однако все знали, что одного слова сомнения достаточно, чтобы их самих тут же навсегда отправили на Лубянку.
Выступили сорок два человека, и все, как один, изощрялись в клеймении «преступной шайки заговорщиков», каялись в отсутствии бдительности и позорном благодушии. На совете утвердили предложенный вождем состав военного суда: маршалы — Буденный, Шапошников, Блюхер; командармы — Алкснис, Белов, Дыбенко, Каширин. Председателем суда стал старый проверенный партиец Ульрихт.
Вместе с Ежовым, пришедшим к тому времени на смену Ягоде, с участием Кагановича и Молотова для первого процесса отобрали восемь, самых опасных, на взгляд Патриарха, человек — Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдмана, Примакова, Путну, Фельдмана. В список не попал Первый заместитель наркома обороны Гамарник, который успел перед арестом застрелиться.
Прокурором был назначен бывший когда-то членом партии эсеров, доказавший на предыдущих процессах свою преданность вождю, честолюбивый и надежный Вышинский, с которым Патриарх когда-то давно познакомился и подружился ещё в Тбилисской тюрьме. Этот талантливый юрист научно обосновал тезис, что презумпция невиновности — пережиток буржуазного правосудия и что «королевой доказательства» вины подсудимых является их собственное признание. Это, конечно, очень напоминало постулаты Средневековой инквизиции, но вождю было не до юридической чистоты правопроизводства — на нём чуть ни загорелась шкура.
Основной задачей Патриарха было не дать обвиняемым возможности публичного слова, поскольку они сами понимали, что обречены и терять им нечего. В силу этого Вышинский и помощник Главного военного прокурора Субоцкий провели допросы обвиняемых — каждого в отдельности, и они в присутствии следователей, ведущих их дела, подписали достоверность заранее составленных протоколов своих показаний. На «суде» обвиняемые не появились.
Стали готовить общественное мнение. Патриарх принял главного редактора «Правды» Мехлиса, и на следующее утро в газете была опубликована статья о происходящем судебном процессе над «немецкими шпионами и предателями, покушавшимися на жизнь великого вождя». Сообщалось, что вина подсудимых полностью доказана, они во всём признались и суд над ними будет закончен ближайшей ночью.
В тот же день Патриарх от имени ЦК партии направил на места указания немедленно организовать повсеместно митинги и обязательно вносить в резолюцию пункт с требованием для обвиняемых высшей меры наказания. По стране в течение дня на всех предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях прокатились митинги, участники которых дружно требовали расстрела предателей. На следующий день на рассвете приговор «суда» над военными заговорщиками был приведен к исполнению. Все они были расстреляны, трупы их сожгли прямо в Сухановской тюрьме — в специально предназначенной для этого печи, а пепел их был рассеян на полях в окрестностях города Видного.
Патриарх затребовал протоколы митингов и собраний, проведенных в творческих союзах: его интересовало, как повела себя интеллигенция, в особенности писательская. Всё оказалось в порядке — эти засранцы-интеллигенты помнят из чьих рук едят свой корм. С требованием расстрела Тухачевского и остальных военных выступили Алексей Толстой, Зощенко, Леонов, Пастернак, их поддержали другие ораторы. Все присутствующие подписали резолюцию, в том числе Всеволод Вишневский, Василий Гроссман, Тынянов, Паустовский, Шолохов, Фадеев, Антакольский, Константин Симонов. Патриарх был удовлетворён — он и не ожидал ничего другого. Недаром Ленин в свое время называл творческую интеллигенцию — гнилой, считал её «публичной девкой», служащей тем, кто ей платит. А Патриарх тогда уже думал о суде потомков и, как всегда, старался как можно больше известных, авторитетных людей привлечь к этому акту, повязав их «круговой порукой».
Это был только первый шаг отлично продуманной и мастерски организованной многоходовой операции. Патриарх был собой доволен: ведь речь шла об уничтожении руководства почитаемой всеми, любимой Красной армии, которой народ восхищался и гордился. Он почувствовал уверенность и продолжил репрессии — у него не было другого выхода: любыми путями нужно было пресечь упорно расползавшиеся по стране слухи о его позорном прошлом. НКВД был полностью в его руках, Центральный комитет ВКП(б) был запуган. Вождь уже решил для себя, что время Ежова тоже истекает, и нужно использовать до конца весь его потенциал.
Вслед за главными фигурантами громкого процесса были уничтожены все сколько-нибудь видные военные специалисты, а вслед за ними и участники организации «суда».