вела расследование и выявила, что виновными оказались глава Кронштадтской ЧК, бывший друг Распутина князь Андронников, а также любимые ученики Парвуса — Урицкий и Володарский, специально приставленные к Ленину, чтобы этот, чрезмерно экзальтированный вождь, не преподнёс неожиданных сюрпризов.
Андронников пользовался большим авторитетом среди Кронштадтских матросов, и Ленин велел действовать «архиделикатно». Сфабриковали дело по обвинению князя в шпионаже в пользу Германии, и он был расстрелян после того, как из него выбили все подписи и номера зарубежных банковских счетов.
На широко известных ленинских соратников Урицкого и Володарского, также вернувших деньги, преданный сподвижник Дзержинского — Бокий организовал якобы «покушение левых эсеров», и оба были похоронены с почестями. Эти воры официально были признаны верными ленинцами, без страха и упрека служившими делу Великой пролетарской революции, их именами в разных городах были названы улицы, клубы, школы. А их гибель, как и покушение на Ленина эсерки Каплан, были использованы большевиками в качестве повода объявить «Красный террор», чтобы под этим лозунгом продолжить ограбление России, а главное, уничтожить существующую и подавить потенциальную оппозицию.
Кроме того, выяснилось, что проворовался также и Зиновьев. Но Ленин взял под защиту своего старого друга, который был ему нужен ещё и потому, что занимал пост председателя исполкома Третьего Коминтерна, а «великий вождь мирового пролетариата» не хотел международной огласки.
Потом этот Интернационал, проповедующий завиральную ленинскую идею единственно возможного строительства социализма только в мировом масштабе, Патриарху пришлось разогнать. Время показало, что на мировую пролетарскую революцию рассчитывать не приходится и нужно строить социализм в одной, отдельно взятой стране — в России.
Тогда же получили сведения, что некоторых из арестованных великих князей кто-то выпускает из Петропавловской крепости за большие деньги и к этому причастны верхушка ЦК, а также Дзержинский с Бокием. Взбешённый Ленин грозился разогнать ВЧК, но Дзержинский только улыбался: к тому времени власть в стране фактически уже принадлежала чекистам, поставившим себя и над партийным, и над управленческим аппаратом. Патриарх запомнил навсегда эту улыбку, и уже тогда сделал для себя соответствующие выводы.
Вот опять кольнуло в печени, и к горлу подобралась противная тошнота. Патриарх взял бутылку любимого «Киндзмараули» и налил себе одну треть бокала. Он отпил глоток, подержал несколько секунд во рту и только тогда проглотил. Чудесное вино! Сохранился только один небольшой виноградник в Кахетии, весь урожай которого идет исключительно на изготовление вина для вождя. Тошнота чуть прошла.
Стареет он, нет прежних сил, несокрушимой воли к действию. А самое главное, нет уже неудержимого стремления к абсолютному всевластию, пропало желание постоянно доказывать не только другим, но и самому себе неограниченную власть «хозяина» над страной. Уже не таким нестерпимым стал огонь, всю жизнь сжигающий его изнутри, заставляющий всё время, начиная с самого детства, утверждать свою значимость в этом жестоком, несправедливом к нему, мире. В принципе он достиг, чего хотел, и теперь у него вообще не осталось никаких честолюбивых желаний, устремлений.
Патриарх в который раз стал вспоминать своё детство и путь, который он, рождённый в жалкой хибаре, щуплый, малорослый, никем не любимый, всеми презираемый мальчишка с потраченным оспой лицом и искалеченной левой рукой, прошел в течение жизни.
В детстве он любил в сумерках забредать в нижний приречный район Гори, где стояли красивые дома и жили богатые люди. Он заглядывали в освещённые окна, за которыми происходила незнакомая для него, сказочно чудесная жизнь, слышалась музыка, звенел счастливый детский смех. У одного раскрытого окна Сосо останавливался чаще, чем около других. Прекрасная фортепьянная музыка, раздававшаяся в доме, завораживала его.
Однажды он залез на стоящую около дома чинару и заглянул в комнату. За роялем сидела девочка с длиной каштановой косой, перевязанной на затылке большим белым бантом. Тонкие пальцы ловко двигались по клавиатуре. Девочка показалась Сосо невероятно красивой — он таких раньше никогда не видел.
Потом он регулярно приходил к этому дому, залезал на чинару и слушал незнакомую ему прежде, завораживающую, удивительно красивую музыку. Он часто видел эту девочку, выходящей из дверей в сопровождении горничной с нотной папкой в руках. Иногда девочку сопровождал молодой человек, очевидно, её брат.
Как-то, когда Сосо залез на свою чинару, его заметил городовой и, грубо обозвав «паршивым пащенком», пригрозил, что, если ещё раз увидит его около дома, то сдаст в участок. После этого Сосо приходилось быть крайне осторожным: он подходил к дому только после того, как убеждался, что городовой дежурит в другом месте. Это был его первый в жизни урок конспирации.
Когда Сосо приняли в духовное училище, вместо старого рванья, отдаваемого матери после того, как его по очереди уже относило несколько поколений мальчишек хозяев, у которых Кето подённо работала, он получил новую форму — голубую рубашечку-косоворотку и серые брючки. Это была его первая приличная одежда.
В классе он был самым малорослым и хилым, но с первых же дней ему удалось утвердиться, благодаря своей смелости и отваге. Тщедушный Сосо дал понять, что задевать его небезопасно. Кроме того, он оказался очень способным, быстро усваивал новый материал и, главное, у него была необыкновенная память. Он, практически никогда не встречавшийся до этого с русским языком, очень скоро стал довольно правильно говорить по-русски, обладая приличным запасом слов. Но от грузинского акцента, как ни пытался, он не мог избавиться всю жизнь.
Постепенно Сосо стал приобретать в училище всё больший авторитет, поскольку без особых усилий отлично учился, а кроме этого, обладал прекрасной реакцией и редко встречающейся интуицией. Он быстро стал чувствовать, что умнее и способнее своих соучеников. Несмотря на то, что Сосо по-прежнему оставался самым маленьким и хилым, мальчишки стали считаться с ним и даже уважать.
Позже, когда он стал руководителем «команды», а проще говоря, бандитской шайки, занимавшейся экспроприацией ценностей у тбилисских и бакинских богатеев, все хитроумные планы операций были придуманы и разработаны им самим — только тогда уже не Сосо, а Кобой.
Спустя какое-то время после поступления в Духовное училище, приобретший уверенность Сосо, аккуратно причёсанный, одетый в свою, как он считал, «чудесную» школьную форму, пришёл к дому, где жила девочка с косой, перевязанной белым бантом. Из окон по-прежнему слышалась красивая фортепьянная музыка.
Через 20 минут музыка смолкла и девочка вышла из дома в сопровождении своего брата. Сосо, прячась за чинарами, сделал круг и пошёл им навстречу. Но они, разговаривая между собой, его просто не приметили. Сосо повторил свой манёвр, но на него опять не обратили внимания. Когда он попался навстречу сестре и брату в третий раз, его, наконец, заметили.
— Что от тебя хочет этот проходимец? Ты что, знакома с ним? — спросил молодой человек.
— Как ты мог подумать? Я в первый раз вижу этого противного «садзагели бичи»1, — ответила презрительно девочка.
А Сосо так гордился своей новой формой, которая, как он полагал, сделала из него достойного человека!
Несколько дней он тайком по ночам собирал камни и складывал их в кустах за чинарой. И как только Сосо посчитал, что камней набралось достаточно, поздней ночью, когда в доме все спали, он ожесточённо стал швырять их в окна особняка. Со звоном посыпались стёкла, жалобно звякнули струны рояля. Очевидно, часть камней попала в инструмент. В доме зажёгся свет, засуетились люди. Когда послышались свистки городовых, Сосо уже был далеко.
Будучи на вершине власти, Патриарх, никогда не прощавший обид, приказал разыскать девочку с белым бантом и её брата. Спецслужбы, несмотря на то, что он не знал ни имени, ни фамилии девочки, нашли её. Патриарху сообщили, что брат её погиб в 1916 году на Германском фронте, а сама девочка вышла замуж, теперь она — вдова, у неё пятеро детей и двое внуков. И тем не менее, вождь приказал отправить её в исправительно-трудовой лагерь. Он не забывал даже очень старых обид.
Патриарх вытребовал дело этой девочки. Оказывается, её звали Нино. На него смотрела с фотографии седая расплывшаяся старуха — грузинские женщины стареют рано. Он с интересом пролистал дело, чтобы узнать, что же ей инкриминировали, и подивился изобретательности своих спецслужб: Нино «созналась», что была осведомителем полиции, и по её доносу был разгромлен подпольный кружок молодых революционеров, которым руководил юный Иосиф Джугашвили. Интересно, узнала ли она в «любимом вожде всех трудящихся» — «хозяине» страны, как его называют сподвижники, щуплого, малорослого мальчишку, которого она когда-то в детстве обозвала «садзагели бичи». Скорее всего, нет…
Теперь, наверное, этой Нино уже нет в живых. Да и сам он глубокий старик. Каждый месяц ему приносят жалование — запечатанные банковскими ленточками пачки банкнот, которые он, не считая, бросает в ящик письменного стола. Уже все ящики переполнены ими. А зачем ему деньги, если у него и так всё есть? Он мог бы купить на них, что угодно, кроме только молодости и здоровья. А все остальное ему ни к чему…
Профессор Боголюбцев, занимавшийся научными исследованиями по продлению человеческой жизни, обещал вождю, что сделает так, чтобы тот жил до 150 лет. Сколько денег вгрохали в его исследования: создали специальный институт, выделили здание, а сам профессор умер в 64 года. И главное, Патриарх уже сам не знает, хочет ли он жить до 150 лет — пропал сжигающий его всю жизнь огонь желания самоутверждения. Как это грустно ничего не хотеть…
Но это не совсем верно: вождю хотелось простого тепла и покоя, его всё чаще стали одолевать приступы скуки и глубочайшей хандры. Ему надоели его застолья с «говнюками-соратниками», надоело в который раз испытывать их «на прочность», когда ради шутки Микояну за ленточку шляпы засовывали морковку или, когда подкладывали помидор на стул толстозадому Маленкову. Надоело заставлять задыхающегося, обливающегося потом круглого толстячка Хрущёва плясать до изнеможения украинский гопак. Ему надоела его последняя пассия — экономка Валечка, ласковая и податливая русская баба, которую он делит с её мужем, одним из охранников, считающим за честь, что великий вождь спит с его женой. Патриарх прекрасно знает, что Валечка приставлена к нему Берией, но ему всё равно. Есть образное русское слово — «обрыдло». Та вот, ему всё именно обрыдло!