Повезло еще в том, что, облив всех помоями, Ленин не указал конкретно, кого же следует избрать вместо него — все претенденты были в глазах «великого вождя мирового пролетариата» бездарностями, не достойными, чтобы занять его место. И когда на заседании Центрального комитета партии решался вопрос о том, кто должен стать во главе партии, то есть, фактически государства — он, Патриарх, или Троцкий, то к нему с Дзержинским переметнулись Каменев и Зиновьев, боявшиеся Троцкого ещё больше, чем его.
Развернулась яростная дискуссия. Патриарх, верно оценив обстановку, во время дебатов вообще отмалчивался, скромно сидя в сторонке. Потом он, помня уроки любимого им Ивана Грозного, даже попросил отвода и заставил себя уговаривать, чтобы он дал согласие занять место Ильича. Голосующие должны были сделать выбор между грузином и евреем. Тогда Патриарх казался членам Центрального комитета безобиднее, чем заносчивый самоуверенный Троцкий. В финале Патриарх выиграл при тайном голосовании.
Позже, в 1936 году, когда решалась судьба самих Каменева и Зиновьева, эти вечные перебежчики напомнили Патриарху, что он должен быть благодарен им за поддержку его избрания Генеральным секретарём партии в 1924 году. Вождь резко ответил, что политики живут по особым меркам, а благодарность — это «пережиток буржуазной морали, что-то вроде атавистического свойства у собак». Про себя же он подумал: «Как это Каменев ещё не потребовал ответной благодарности за теплые носки, которые тот подарил, когда они в 1917 году после амнистии вместе возвращались из Сибирской ссылки».
Не менее, а даже, может быть, более угрожающая обстановка сложилась в 1934 году, когда он по результатам голосования делегатов XVII съезда партии понял, что партийный аппарат устал от его жёсткого беспощадного диктата и хочет сменить его на более мягкого Кирова. Верный, преданный Мироныч сам признался своему лучшему другу Патриарху, что ему было сделано предложение занять место вождя — стать генеральным секретарём партии, но он категорически отказался. Этим своим признанием он подписал приговор и себе, и партийной номенклатуре.
Вся обстановка на XVII съезде партии — названом «Съездом победителей», завершивших раскулачивание и социалистическую перестройку деревни, в очередной раз убедила вождя в подлости человеческой натуры. С трибуны все ораторы старались перещеголять друг друга в восхвалении Патриарха, «мудрого вождя партии», уверяли, что лучшего, чем он, руководителя нет. Сам Киров в своём выступлении 20 раз упомянул его имя. Хитрый Зиновьев покаялся в своих ошибках и торжественно провозгласил, что Патриарх самый верный и последовательный продолжатель дела Маркса, Энгельса, Ленина.
Но, когда вскрыли бюллетени тайного голосования в члены ЦК партии, оказалось, что «против» за «мудрейшего из вождей», как утверждали выступающие ораторы, было подано 292 голоса — намного больше, чем за других кандидатов. Верный Каганович подделал результаты голосования так, как будто против Патриарха было подано всего 3 голоса — столько же, как против Кирова.
Вождь понял, что участники съезда «беспринципные трусливые двурушники», и, как только опять стал генсеком, сразу стал готовиться к наступлению на оппозицию, искал повод, чтобы объявить новый «Красный террор». Стоило только об этом намекнуть верным Ягоде и Агранову, как они отлично справились с поручением. Тогда пришлось пожертвовать самым ближайшим другом, любимым «Миронычем», с которым, единственным, вождь позволял себе париться в бане, не стесняясь своей уродливой шестипалой стопы с двумя сросшимися пальцами. Но слишком много было поставлено на карту — он не мог себе позволить проиграть. И Патриарх эту карту выиграл!
Загодя, ещё в июне 1934 года они с Ягодой стали готовить законодательную базу: был принят закон о государственных контрреволюционных преступлениях, согласно которому любого человека, заподозренного в нелояльности к существующему строю, а особенно к его вождю, можно было надолго упрятать за решётку. И уже через три дня после убийства Кирова газеты опубликовали постановление президиума ЦИК, обязывающего дела обвиняемых в терроризме вести в упрощённом порядке: без присутствия стороны защиты, прошения о помиловании не принимать, а приговорённых к высшей мере наказания сразу же казнить. Это постановление дождалось своего часа.
В ноябре этого же года было введено в судебную практику «Особое совещание» при наркоме внутренних дел, так называемая «тройка», в состав которой входило по одному человеку из ведущих сотрудников НКВД, из высшего партийного, а также административного руководства. Особое совещание — ОСО обладало правом без участия представителей обвинения и защиты и даже без присутствия самого обвиняемого выносить приговоры. Это значительно упрощало дело, поскольку стало можно обходиться без требующих времени формальностей процесса судопроизводства, а самое главное, без огласки. Вначале Особое совещание имело право максимум сослать человека на срок до пяти лет. Но постепенно права ОСО расширялись: к 1937 году оно уже могло направлять в лагеря на срок до восьми лет, а к 1941 году — выносить приговоры вплоть до смертной казни.
Таким образом, Патриарх подготовил юридическую основу для подавления любой оппозиции, и когда после убийства Кирова был объявлен «Красный террор», репрессивная машина по избавлению от неугодных вождю людей заработала, как хорошо отлаженный конвейер.
Первым делом Патриарх разделался с голосовавшими против его кандидатуры делегатами пресловутого XVII партсъезда, три четверти которых он отправил в лагеря и на расстрел. Из 139 тогдашних руководителей партийного аппарата только 31 умерли своей смертью. Патриарх мстил им за гибель ближайшего друга, за то, что эти подонки-двурушники «подставили» его любимого Мироныча.
Подготовили показательный процесс, который убедил мировую общественность, что Киров был убит в результате троцкистско-зиновьевского заговора, что убивший Мироныча, подстрекаемый агентами НКВД неуравновешенный неврастеник Николаев, якобы, действовал по прямому поручению Зиновьева.
Патриарх сам придумал название организации «Объединённый центр», которым из-за границы «лично руководил» Троцкий. Правда, получилась досадная «накладка»: отель «Бристоль» в Амстердаме, в котором сын Троцкого Седов, согласно версии НКВД, якобы встречался по поручению отца с агентом из Москвы, оказалось, был снесён еще в 1917 году. Патриарх тогда врезал Ягоде по первое число и не расстрелял его только потому, что тот ещё был нужен.
Во избежание огласки, были репрессированы организаторы убийства Кирова, ленинградские сотрудники НКВД Медведь и Запорожец, действующие по прямому поручению Ягоды. Этот чудак пытался за них заступиться, и ему пришлось объяснить, что Патриарху не нужны сообщники, а только исполнители. Поведение Ягоды ещё раз убедило в правильности решения вождя: надо дать наркому НКВД подготовить и провести показательный процесс, а после этого вместо него следует назначить Ежова, который уже, как член ЦК, курировал этот наркомат, постепенно входя в курс дела, и которого, вопреки возражениям Ягоды, вождь сделал его заместителем.
Осуждённые фигуранты процесса тут же были расстреляны.
Нужно было использовать настроение общества в сложившейся обстановке. Вслед за этим сфабриковали новое дело ещё одной, «руководимой Троцким террористической организации» — теперь уже под названием «Параллельный центр», в рамках которого были уничтожены все, сколько-нибудь предполагавшиеся претенденты на власть. В число их попали Пятаков, Сокольников, Рыков, Реденс, Томский, Окуджава, Каменев, а также Бухарин и Рыков — авторы «самой гуманной в мире конституции». Их имена были вычеркнуты из истории, и создателем конституции с этих пор стал считаться сам Патриарх.
С оппозицией «вчерне» было практически покончено. Ягода был уже не нужен, и его вначале заставили перевести все деньги из-за рубежа в страну, а затем расстреляли, обвинив в шпионаже в пользу Германии, в организации убийства Кирова и в перегибах.
Следователи, бывшие свидетелями того, как были получены показания у обвиняемых, а также исполнители, готовившие дела и выносившие приговоры, через три-четыре месяца волна за волной пошли за своим наркомом. Патриарху они были нужны пока были исполнителями, но совсем стали не нужны, как сообщники. На смену им пришли новые молодые кадры, искренне и беспредельно преданные вождю, вожделенно рвущиеся к должностям и привилегиям, которые они получали из рук власти. А Патриарх всегда заботился о том, чтобы работники спецслужб хорошо оплачивались и снабжались. Ежов, занявший место Ягоды, в 4 раза увеличил жалование своим сотрудникам.
Вал репрессий всё нарастал, принимая чудовищные размеры. «Вредителемания» напоминала средневековую «охоту на ведьм»: чтобы сохраниться самому, каждый старался, опередив другого, первым выявить «вредителя» и написать донос на соседа или родственника. Стало практикой при помощи анонимных доносов решать бытовые проблемы: мстить неверным возлюбленным или изменившим супругам. Но чаще всего донос сочинялся или на сослуживца, чтобы занять его место, или на соседа, чтобы потом вселиться в его комнату.
Доносы, как правило, не подвергались проверке, а их последствия обычно не заставляли себя долго ждать. Хотя даже во времена средневековой инквизиции для осуждения человека требовалось не менее двух доносов, а анонимные доносы проверялись.
Самым любимым героем страны стал Павлик Морозов, который написал донос на родного отца, и это стоило мальчику жизни от рук отцовских родственников. С «подачи» Патриарха памятник этому пионеру-герою стал самым распространённым изваянием в стране. Школы, пионерские лагеря, города и сёла были украшены гипсовыми скульптурами этого мальчугана. Дети клялись именем Павлика Морозова защищать свою страну от кулаков и вредителей, кем бы они им ни приходились.
В рамках «Красного террора» вождь осуществил кадровую революцию, избавившись от всех сколько-нибудь заметных руководителей в столице и на мес