Сможет ли она рассказать им о своем нервном срыве, о том, что провела две недели в больнице на грани безумия? Посочувствуют они или осудят? А может быть – то и другое вместе?
Но главное – как рассказать им о том снимке? Сколько бы она с ними ни ругалась, они – ее семья. Сможет ли она снова протащить их через ад, заставив вспомнить мучительное прошлое? И ведь, если кто-то из них захочет увидеть фотографию, ей придется сказать, что она исчезла.
Точно так же, как Аннабелл…
А может быть, этой фотографии никогда не существовало? Что, если они сочтут ее сумасшедшей? Скажут: «Бедняжка Джо Эллен, совсем спятила».
Хватит ли у нее духу рассказать им, как, выйдя из больницы, она день за днем дрожала в своей квартире, заперев двери? Как не раз ловила себя на отчаянных и бестолковых поисках снимка, который доказал бы, что она не сошла с ума?
Самое ужасное – Джо сама не была ни в чем уверена. Ведь она приехала домой, так как ей наконец пришлось смириться с тем, что она больна. Она знала, что, если бы она осталась взаперти в той квартире еще хоть на день, у нее вообще никогда не хватило бы решимости выйти из нее.
И все же та фотография ясно отпечаталась в ее памяти! Плотность бумаги, контрастность, композиция… Но на фотографии мать была молодой, с длинными волнистыми волосами, гладкой кожей. И это, очевидно, можно было считать главным доказательством того, что никакой фотографии вообще не существовало… Ведь разве не такой молодой помнила ее Джо? Если бы она страдала галлюцинациями, то разве не цеплялась бы именно за тот возраст?
Почти тот возраст, какого достигла сейчас она сама… Вероятно, это еще одна причина ее кошмарных снов, страхов, нервозности. Интересно, была ли Аннабелл такой же нетерпеливой и беспокойной, как ее старшая дочь? И действительно ли существовал тайный любовник? Говорили, что до ее исчезновения не было ни намека на супружескую измену, ни у кого не возникало ни малейшего подозрения. Но зато после… После ее побега сразу же поползли слухи. Языки развязались, и даже ребенок мог слышать и понимать, о чем шепчутся взрослые.
Что ж, если это правда, то Аннабелл была очень умной, очень осмотрительной. Она ничем не выдала своего намерения сбежать.
Но неужели папа не чувствовал? – удивлялась Джо. Мужчина должен чувствовать, если его жена не удовлетворена, беспокойна, несчастлива. Джо помнила, как родители спорили из-за острова. Неужели это оказалось для Аннабелл достаточной причиной, чтобы бросить свой дом, мужа, детей? Неужели отец ничего не видел? Или уже тогда он не обращал внимания на чувства окружающих его людей?
Теперь трудно вспомнить, всегда ли он был таким равнодушным. Однако Джо не сомневалась, что в доме когда-то звучал смех. Отголоски его до сих пор звенели в ее ушах. И, словно моментальные снимки, вспыхивали образы родителей, обнимающихся на кухне или гуляющих по пляжу, держась за руки.
Смутные картины, поблекшие со временем, как плохо отпечатанные фотографии. Но они были! И они были реальны! Если ей удалось заблокировать столько воспоминаний о матери, может быть, удастся и вернуть их, чтобы наконец понять Аннабелл. И решить, что делать дальше. Скрип шагов заставил Джо быстро поднять глаза. Он шел легкой, размашистой походкой. Солнце светило ему в спину, оставляя лицо в тени, козырек кепки прикрывал глаза. В воображении вспыхнула еще одна давно забытая картина. Джо увидела себя маленькой девочкой с развевающимися волосами. Она бежит по дорожке, смеется, зовет отца, затем высоко подпрыгивает. Он протягивает руки, ловит ее, подбрасывает, а потом обнимает.
Джо заморгала, чтобы избавиться от этой картины и вызванных ею слез. Отец не улыбнулся, и она знала почему. Несмотря на все ее старания избежать сходства, он всегда видел в ней Аннабелл!
Джо подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Здравствуй, папа.
– Здравствуй, Джо Эллен.
Сэм остановился почти рядом с ней и окинул ее беглым взглядом. И увидел, что Кейт права: девочка выглядела больной, бледной, напряженной. Ему вдруг захотелось обнять ее, но он не думал, что она будет рада его прикосновению, и поэтому сунул руки в карманы.
– Кейт сказала мне, что ты здесь.
– Я приехала на утреннем пароме, – пробормотала она, понимая, что он это уже знает.
Они стояли в напряженном молчании, обоим было неловко, секунды казались необыкновенно длинными. Наконец Сэм переступил с ноги на ногу и спросил:
– У тебя неприятности?
– Я просто приехала отдохнуть.
– Ты осунулась.
– Я много работала.
Нахмурившись, он намеренно задержал взгляд на фотокамере, висевшей у нее на груди.
– Не похоже, что ты отдыхаешь. Джо рассеянно пожала плечами:
– Старые привычки умирают с трудом.
– Ты права, – он глубоко вздохнул. – Сегодня на море красивое освещение и волны высокие. Может получиться хорошая фотография.
– Я посмотрю. Спасибо.
– В следующий раз надень шляпу, а то обгоришь.
– Хорошо…
Сэм больше ничего не смог придумать и потому кивнул и прошел мимо нее.
Джо быстро отвернулась и, ничего не различая, пошла по дорожке. Отцовский запах – запах острова, сильный и печальный, – разбил ей сердце.
Вдали от острова, в маленькой лаборатории, освещенной красным фонарем, он положил лист фотобумаги – эмульсией вверх – в ванночку с проявителем. Ему доставляло удовольствие вновь и вновь воссоздавать тот момент многолетней давности, следить, как он появляется на бумаге – тень за тенью, линия за линией.
Он почти покончил с этим этапом и хотел продлить его, извлечь из него все возможное, прежде чем двигаться дальше.
Он загнал ее в «Приют» и сделал это безукоризненно, идеально! При этой мысли он самодовольно хихикнул. Все должно произойти именно там, иначе давно бы уже произошло: у него было полно возможностей.
Но он всегда стремился к совершенству. Если ему удастся осуществить задуманное, замкнется идеальный, круг. Сначала Аннабелл, потом дочь Аннабелл. Она станет его триумфом, его шедевром!
Какое наслаждение – заявить на нее права, овладеть ею, убить ее…
И каждый этап будет запечатлен на пленке. О, Джо, несомненно, оценит. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет все объяснить ей – единственному человеку, способному понять его амбиции и его талант.
Ее фотографии неодолимо притягивали его, рождали чувство близости к ней. И им предстоит стать еще ближе!
Улыбаясь, он прополоскал отпечаток и положил его в ванночку с фиксажем. Аккуратно проверил температуру жидкости и терпеливо ждал, когда зазвенит таймер и можно будет включить верхний свет.
Прекрасно, просто прекрасно! Отличная композиция. Драматичное освещение – идеальный ореол вокруг лица, изумительные тени, подчеркивающие очертания тела и сияние кожи. Да и сам объект – совершенство.
Когда фотография была полностью закреплена, он вынул ее из ванночки и поместил под струю воды. Теперь можно было позволить себе помечтать о будущем.
Сейчас он ближе к ней, чем когда-либо, они связаны этими фотографиями, в которых отразились их жизни. Ему не терпелось послать следующую, но он знал, что должен очень точно рассчитать время.
На рабочем столе рядом с ним лежал открытый потрепанный дневник. Четко выведенные слова выцвели от времени, он любил их перечитывать иногда.
Решающее, бесповоротное мгновение – конечная цель моей работы. Я должен запечатлеть на пленке то мимолетное событие, в котором все детали, вся динамика объекта достигают кульминации. А что в мире более бесповоротно, чем смерть? Как еще может фотограф достичь высшей власти? Спланировать, отрежиссировать эту смерть и стать ее причиной. Только смерть соединяет художника с объектом, и художник становится частью искусства, сливается с созданным им образом.
Как всякое великое творение, этот образ нельзя тиражировать. Мне предстоит убить только одну женщину, и поэтому я выбрал ее с необыкновенной тщательностью.
Ее имя – Аннабелл.
С тихим вздохом он повесил фотографию сушиться и включил белый свет, чтобы получше рассмотреть ее.
– Аннабелл, – прошептал он. – Ты такая красивая! И твоя дочь – твое воплощение.
Аннабелл продолжала смотреть на него широко раскрытыми мертвыми глазами. Он оставил ее и отправился завершать подготовку к поездке на остров.
Глава 5
Паром плыл через Пеликанов залив на восток, к острову. Нэтан Делани стоял у поручней правого борта, как когда-то десятилетним мальчишкой. Это был другой паром, и Нэтан сознавал, что давно уже не мальчишка. Но ему хотелось как можно точнее воссоздать в памяти то время.
Холодный ветер налетал с океана, принося с собой резкие, дразнящие запахи. Тогда было теплее, но ведь сейчас только середина апреля.
И все-таки очень похоже! – думал он, вспоминая, как стоял с родителями и младшим братом у поручней того, другого, парома, стараясь разглядеть таинственный остров, нетерпеливо ожидая начала летних каникул.
Остров не изменился. Все так же вонзались в небо величественные виргинские дубы, покрытые кружевными лишайниками, по берегам, за полосой песка, росли капустные пальмы и еще не расцветшие магнолии с блестящими листьями.
Цвели ли магнолии тогда? Маленький мальчик, предвкушавший приключения, вряд ли обращал внимание на цветы…
Нэтан поднял бинокль, висевший у него на шее. В то далекое утро отец помог ему настроить бинокль, чтобы поймать стремительный бросок дятла. И, конечно, началась драка, потому что Кайл потребовал бинокль, а Нэтан не хотел отдавать.
Он вспомнил, как смеялась над ними мама, а отец наклонился и защекотал Кайла, чтобы отвлечь его. Нэтан мог представить, как они выглядели со стороны. Красивая женщина с развевающимися волосами, с темными, весело сверкающими глазами. Два дерущихся мальчика, крепких, ухоженных. И мужчина – высокий, худой, смуглый.
Теперь из них всех он остался один. Только исчез упитанный мальчик, уступив место взрослому