Дэн достал из холодильника бутылку пива и прошел к дивану, на котором ему предстояло провести ночь. Последние языки пламени все еще трещали в камине, разбрасывали искры, боролись за жизнь.
Четыре года он ползает на брюхе, не желая встать и распрямиться. До сих пор он не думал, что ему достанет мужества для этого.
До него донесся звук расстилаемого в спальне ватного одеяла, затем — легкий скрип кровати.
А вот ее присутствие придает ему кураж, ему хочется расправить плечи.
Допив пиво, он пошел к выходу.
Рядом с ней он чувствует новый голод — грозный и неотвратимый.
Глава четвертая
Расслабившись, закрыв глаза, она плыла по теплому, мягкому морю. Ни забот, ни тревог, только покой.
Он присел на кровать рядом с ней, улыбнулся, взял за руку и поцеловал ладонь. И взгляд у него тот самый, что лишает ее силы и внушает желание. Волны, возникающие между ними, накрывают обоих.
Дэн подал ей сливу, затем придвинул серебряное блюдо с еще теплыми бисквитами.
Она вдохнула запах и улыбнулась.
— Чай, фрукты… Бисквиты…
— Ангел, я не заваривал чая.
С глубоким вздохом она раскрыла глаза, прогоняя сновидения туда, где им надлежит находиться. И сразу же увидела яркий, желтый свет утра.
А потом увидела его.
Дэн, только что принявший душ, в джинсах и черной тенниске, невероятно красивый, возвышался над ней, тревожа самые потаенные глубины ее существа.
У нее закружилась голова. Вчерашний день — вот все, что она может вспомнить. Душ, прикосновение ладоней, ужин и сон — сон в кровати этого человека, под простынями, хранящими его запах. При этой мысли она ощутила жар.
— Бисквиты тоже не я делал, — сообщил он.
— А что, я говорила? — спросила она, протирая сонные глаза.
Бровь Дэна взметнулась вверх.
— Вы сделали заказ относительно завтрака.
— Неправда!
Дьявольская улыбка тронула уголок его рта.
— А я боялся, что вы сделали заказ.
А если она делала заказ, то что еще сказала? Да и как долго он находится около нее?
— Я задремала.
Он небрежно кивнул.
— Может, вы вспоминали…
— Вроде нет…
— Может быть, вы вспомнили, что у вас есть служанка или что-то в этом роде.
— Смешно.
Однако это предположение не показалось ей странным или немыслимым. Глядя на мягкие линии бревенчатого потолка, она постаралась вспомнить хоть что-нибудь: любимую еду, имена родителей… Своего друга.
Дэн в задумчивости пожал плечами.
— Служанка, выговор, высокомерные замашки… И при этом вы открыты и честны. Мне представляется, что живете вы не в Соединенных Штатах.
— Я не знаю.
Ее голова наливалась свинцом — от безысходности.
— И все же вы бродите здесь в горах одна. С чего бы?
Головная боль уже прошла, но шрам над бровью еще давал о себе знать. Головокружение мешалось с тяжестью на сердце.
— Если вы не возражаете, давайте сделаем перерыв с вопросами. Может, продолжим после завтрака?
— Отлично. Но у нас нет ни чая, ни бисквитов.
Она отбросила простыни и уселась на краю кровати.
— И что же? Я для себя что-нибудь сделаю. И для вас, если вы еще не…
— Если честно, я еще не…
— Превосходно.
Он скептически прищурился.
— Вы умеете готовить?
Она поднялась и смерила Дэна гордым взглядом.
— Конечно.
Умеет ли она готовить? Собственно, ответа на этот вопрос у нее нет, и ничто в этой кухне не подсказывает, как ответить. И не приходят на память названия кухонных инструментов и их предназначение.
Ничего, очень скоро станет ясно, обладает ли она какими-либо кулинарными талантами.
— Что у вас в кухне есть? — поинтересовалась она. — Яйца, ветчина?..
— Прежде чем войти в новую роль, скажите, как вы себя чувствуете сегодня утром.
Она осторожно дотронулась до шрама.
— Болит чуть-чуть, а вообще я в полном порядке.
— Угу. Значит, в полном порядке?
— Да. Вам не кажется, что я выгляжу лучше?
Его взгляд скользнул по ее фигуре, и ей показалось, что на ней ничего нет. Как ни странно, это ее нисколько не смутило, напротив, по жилам разлилось незнакомое, но удивительно приятное чувство.
— Мы поедем сегодня в город?
— Думаю, нет. Вчера я пролистал справочник по оказанию первой помощи. Там сказано, что при вашем повреждении нужно пробыть в покое не меньше сорока восьми часов. А идти далеко. Слишком далеко для вас.
— Я могла бы поехать верхом, — возразила она.
Дэн покачал головой.
— У меня только один конь, и он тоже пока не в форме.
— Тогда завтра?
— Да, завтра.
Дэн, высокий, ослепительно красивый, стоял в пяти шагах от нее, прислонясь к стене, и в его глазах она читала историю его боли, недоверия, тоски. И в этот момент ей больше всего на свете захотелось подбежать к нему, упасть в его объятия. Невероятно мощное влечение к человеку, которого она едва знает. Но это реальность. Несмотря на его резкий тон, он нравится ей, кажется родным. Оба они позабыли о своем прошлом — он по своей воле, она невольно.
Какое-то тепло охватило их, и исчезло тревожное напряжение.
— Мне нужно выйти, нарубить еще дров. Боюсь, сегодня к вечеру опять похолодает.
Понятно, в эту ночь их согреет только камин.
— Тогда я пойду на кухню, приготовлю что-нибудь вкусное.
Он оттолкнулся от стены и направился к выходу.
— У двери есть огнетушитель.
— Очень остроумно.
Когда Дэн вернулся в дом с охапкой дров, языки пламени не лизали входную дверь, а вот дыма хватало. Из окна кухни выплыло темное облако, послышался громкий кашель.
Не раздеваясь, Дэн бросил дрова и кинулся в дом.
Его гостья стояла у плиты, силясь разогнать дым, поднимавшийся от двух сковородок. Уже через две секунды Дэн оказался рядом с ней.
— Что здесь творится?
Обернувшись, она мрачно посмотрела на него.
— Вы будете довольны.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы были правы. — И добавила, печально опустив голову: — Наверное, я все-таки не умею готовить.
Она повернулась, и фиалковые глаза воззрились на него. Она была так обескуражена, что он не мог удержаться от смеха.
— Почему вы смеетесь? — Она указала на сковородки. — Взгляните на яйца, они же черные, как зола в камине! А это?
Он посмотрел ей за плечо и увидел какие-то обуглившиеся и все еще дымящиеся кусочки.
— Что это было?
— Ветчина.
— Серьезно?
— Конечно, серьезно!
— Выглядит не так плохо, — слукавил Дэн.
— Правда?
Она опять повернулась к нему, и в глазах мелькнула тень надежды.
— Правда.
— И вы даже решитесь попробовать?
Вот, значит, что он получил за свою доброту! Ему сразу вспомнилось, как Джош, один из сыновей его приемных родителей, упрашивал его поесть такос[2] в грязном местном ресторане. Джош любил эту забегаловку, готов был обедать там ежедневно. Целых два дня он умолял Дэна, сулил ему мраморные шарики, обещал выполнить все его пожелания. Ребенок мог бы со временем сделаться хитроумным демагогом, но судьба уготовила Джошу лучшую долю.
Как бы то ни было, семилетнему Дэну довелось отведать любимое блюдо Джоша. И сейчас желудок у него заурчал при воспоминании. Говяжье такое заставило его молиться фарфоровому идолу на протяжении трех суток.
Но то было старое, возможно, испорченное мясо, Ангел же сожгла вполне свежие продукты. А еще однажды он провел семнадцать часов в кабине грузовика вместе с Рэнком Роном Ханникаттом, дожидаясь появления беглого заключенного. Так что нынешнее испытание должно стать для него просто забавой.
Он взял вилку и поднес ко рту кусок темной яичной массы. Да, хруст получился что надо!
Можно было бы и поперхнуться скорлупой, но Дэн вовремя скрыл недоразумение. Во всяком случае, так ему показалось.
— Не так плохо, Ангел.
Впрочем, не так уж она глупа. Глаза у нее увлажнились, в них появилось отчаяние.
— Мне так жаль… Простите меня. Мне нужно ненадолго на свежий воздух.
— Ангел!
Она не ответила. Она уже вышла из кухни.
— Подожди же секунду.
Распрямив плечи, она лишь ускорила шаг и вышла на тропинку. Сосновая хвоя зашуршала под ногами. Дэн догнал ее и прижал к ближайшей сосне.
— Стой.
Это слово прозвучало по-полицейски решительно.
Только тогда она остановилась. По щекам текли слезы.
— Зачем?
У него сжималось сердце, когда он смотрел на нее, страдающую, с горящими щеками, с опущенными руками. Давно он не видел плачущей женщины, — если не считать несчастных беглянок, пойманных и ожидающих решения своей судьбы.
Даже в детстве слезы были для него диковиной. В доме его приемных родителей плакать не полагалось. Выплакаться — в случае необходимости — можно было разве что ночью, в постели. И беззвучно.
Он смахнул слезы с ее щек.
— Ангел, яйца — это же ерунда.
— Для меня — нет.
— Да всем случается споткнуться.
— Даже вам?
— Постоянно.
Она опустила глаза.
— Я же не только о завтраке.
Дэн взял ее за подбородок и приподнял ей голову.
— Тогда что же?
Сквозь ветки сосны солнце освещало ей лицо, бросая на него светлые пятна. И она ответила:
— Моя память. Дэн, я боюсь.
— Естественно.
— Мир сейчас кажется чересчур огромным. — В ее взгляде читалась мольба о понимании, об утешении, об ответах на ее вопросы — или обо всем сразу. — А если я никогда ничего не вспомню?
— Ангел, иди сюда.
Отбросив всякое благоразумие, он притянул ее к себе, крепко сжал и вдохнул ее свежий запах. Никогда он не относился к типу утешителей, но эта женщина нуждалась в утешении.
Она опустила голову ему на грудь, он осторожно гладил ее по спине, и она тяжело дышала при каждом его движении. Ему захотелось попросить ее не дышать так шумно, не прижиматься так, но вместо этого он зачем-то произнес глупейшее обещание:
— Мы еще узнаем, кто ты. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.