Я врезалась в широкую грудь мужчины средних лет, поцарапав лицо о бронзовые пуговицы пальто. Обойти здоровяка я не могла: путь преграждали с одной стороны дети, с другой – женщина постарше.
– Прошу прощения, – сказала я.
Мужчина не сдвинулся с места. Он взглянул на меня сверху вниз, его длинный нос отбрасывал тень, словно гномон солнечных часов. Рядом стояла женщина с таким же кислым лицом, покрытым тонким слоем белой пудры. У мужчины были жемчужно-голубые глаза, а у женщины – туманно-зеленые, и те и другие из спектра жнецов.
«Нас обнаружили, – подумала я, ощущая, как дрожат колени. – Сейчас закуют в цепи и потащат по морскому дну назад в Англию».
Но тут толпа толкнула меня вперед, я прижалась к теплой груди мужчины и с облегчением выдохнула. Даже Высшие жнецы не могли менять температуру крови. Глаза этих людей не переливались разными цветами, а из карманов не свисали часовые цепочки. Передо мной стоял человек. Я расслабилась и оперлась на Нивена. Смерть еще не нашла меня.
Я посмотрела на детей слева, старуху справа и решила проскользнуть между этой парочкой, пока Нивен извинялся на английском и французском.
– Шлюха, – пробормотал мужчина, пока я протискивалась мимо него. Может, простой человек и не расслышал бы, но мое ухо различало каждый звук. – Мало нам продажных китаянок в Попларе[4].
Я уже хотела обернуться и разбить наглецу нос, но Нивен подтолкнул меня вперед, а толпа потянула нас дальше.
Я сжала зубы и стала агрессивно проталкиваться через комнату, пока мы не добрались до угла. Я забралась вглубь, с ужасом обнаружив, что там не так темно, как мне казалось. Нивен наконец догнал меня и встал рядом, позволяя затащить себя подальше во мрак. Скрыться полностью нам бы не удалось – здесь было достаточно светло, и кто-то непременно засек бы наше исчезновение, – но, по крайней мере, я попыталась сделать нас менее заметными.
В сумраке я понемногу осмелилась расслабить плечи. Тьма означала безопасность. Я так редко ощущала себя незаметной.
Возле нас стояло всего двое людей: старик, что читал книгу на французском, и молодой человек, сжимающий букет роз. Я прислонилась к стене и закрыла глаза.
– Во Франции все будет точно так же, – выдохнула я на ухо Нивену. Паром теперь казался не дорогой к свободе, а еще одним звеном сковывающей цепи. – Куда я ни пойду, ничего не поменяется.
Нивен покачал головой и прижался ближе. Холод его костей проникал в мое тело, успокаивая среди окружающей беспорядочной жары.
– Мы сможем все изменить, – утешил Нивен.
– Но как? – Я скрестила руки на груди.
– Думаю, везде есть хорошие люди. Попадались мне такие во время жа…
Я стукнула его локтем под ребра.
– …жаркой работы, – закончил Нивен, потирая бок. – Думаю, что люди, ну, не такие, как мы, не очень-то придерживаются традиций.
– С чего бы?
– Они живут всего-то полсотни лет. И старые идеи умирают вместе с ними. Это нам сложно изменить мышление.
– Надеюсь, тебя никто не услышал.
Я отвернулась, чтобы не отвечать. Питать надежды было опасно. Своей жалобой я лишь констатировала факт, а не призывала брата убедить меня поверить в лучшее.
– За пределами Англии нас никто не знает, – продолжил Нивен. – Можем притворяться кем угодно. Например, студентами…
– Студентами могут быть только мужчины.
– Ой, – запнулся Нивен. – Ну ладно, тогда устроимся на работу. Что скажешь насчет библиотекарей?
Я фыркнула.
– Кто же возьмет на работу женщину, тем более японку?
– Хорошо, и каков твой гениальный план? – вздохнул Нивен.
Я удивленно уставилась на него.
– Выжить. Мы не на каникулах, братец.
– Какая-то ты агрессивная, – выдал Нивен, откидываясь на стену.
– Пытаюсь бороться с жестокой реальностью.
– Рэн, да я же просто хочу… – Нивен покачал головой и опустил глаза. – Ладно, забудь.
Я откинулась на деревянные панели и уставилась в потрескавшийся белый потолок. Нивен хотел помочь, но он не понимал и, вероятно, никогда не сможет понять. Я прислонилась к стене и свернулась в тени, жалея, что сорвалась на брата. Так легко было казаться храброй и спокойной, когда брату приходилось бояться лишь темноты, церковных гримов и историй о привидениях. И гораздо труднее стало сейчас, под угрозой собственной смерти. В конце концов, Нивена не казнят, если поймают. А вот меня Эмброуз доставит в Верховный совет в кандалах и будет на коленях умолять о спасении жизни сына. Затем Анку вскроет мою грудную клетку, как сундук с сокровищами, вырвет душу и швырнет в пустоту небытия. Каждый раз, когда я представляла себе эту сцену, мне казалось, я взрываюсь белым светом и разлетаюсь осколками стекла, как тот уличный фонарь, с которого все началось.
– Цветок, мадам?
Я повернулась к мужчине слева, тот выдернул из своего букета бледную розу и подал мне. Мне страшно захотелось натянуть на себя тень, подобно человеческому ребенку, который прячется под одеялом от чудовищ. Люди никогда не смотрели на меня без страха, никогда не улыбались и не дарили цветов.
– Я ничего такого не имею в виду, – быстро продолжил юноша, неправильно истолковав мое замешательство, – но вы выглядите так, будто вам непременно нужен цветок.
Я посмотрела на слегка увядшую розу и подняла взгляд, встретившись с серьезными карими глазами незнакомца. Мне не очень хотелось брать подарок от смертного, но я решила, что отказываться в такой ситуации странно, не по-человечески. Я осторожно взяла стебелек.
– Спасибо. – Я старалась, чтобы мой голос звучал искренне, но слова с трудом протискивались через горло. Я отвернулась, прекращая разговор.
– Видишь? – прошептал Нивен. – Не все люди одинаковые!
– Наверное.
Я поднесла цветок к лицу. Запах вызвал яркое воспоминание о весеннем кладбище. Неужели Лондон будет преследовать меня повсюду до конца жизни, прячась в ароматах и растениях, чтобы напомнить: свобода может закончиться в любой момент?
Когда я опустила цветок, тот был мертв.
Лепестки засохли и потемнели, листья увяли и свернулись. Головка цветка с сухим треском согнулась и упала на пол, где его раздавил чей-то кожаный ботинок.
Я нахмурилась, рассматривая хрупкий стебель. Еще минуту назад он не был таким увядшим, верно? Что за диковинный цветок подарил мне этот человек?
Не успела я хорошенько обдумать произошедшее, как в отделение третьего класса протиснулся мужчина с очень светлыми волосами.
На нем был фрак на два размера больше и развязанный галстук – одежда не только слишком дорогая для пассажира третьего класса, но и явно с чужого плеча. Лицо его отличалось болезненной бледностью, как у работников ночной смены, и выражало крайнюю брезгливость, – будто этому незнакомцу поручили чистить общественные туалеты. Мужчина осмотрел комнату, и его радужные оболочки потемнели от светло-голубого до густого синего.
Я рухнула на пол, увлекая за собой Нивена, и закрыла ему рот рукой, чтобы он не начал задавать вопросы. Брат удивленно булькнул, но замер неподвижно, как только увидел мое лицо.
Я, конечно, ожидала, что жнецы будут высматривать нас изо всех сил, но, похоже, недооценила время, необходимое для полного обыска Лондона. Даже если заставить каждого жнеца непрерывно выглядывать меня в столице, сколько дней или недель потребуется, чтобы тщательно осмотреть каждый уголок, каждый подвал и чердак, каждый дом, магазин и церковь? Конечно, большинство жнецов не захотели бы сокращать срок своей жизни, замораживая время для поисков беглецов. Может, кто-то вроде Айви и старался бы, но сейчас в трюм ворвался совсем молодой жнец, разбуженный не в свою смену, скорее замученный, чем жаждущий мести. Пока он нас не видит, все в порядке. Вот только, похоже, третий класс больше не был надежным укрытием.
Я бросила сумку и навесила плотную тень над запасным выходом. Держась спиной к жнецу, открыла проем и проскользнула наружу. Нивен последовал за мной, тихо закрыв дверь.
Мы вышли в тусклый коридор, испещренный трубами, иллюминаторами и десятками табличек «Вход пассажирам воспрещен», на которые я не обратила внимания. Я закрыла запасной выход, отщелкнула ручку и бросила ее на пол.
– Эй! – крикнул появившийся из-за угла член экипажа. – Что вы здесь делаете?
Я схватила саквояж Нивена и швырнула матросу в лицо. От удара тот врезался в стену, сполз на пол и застыл.
– Рэн! – ахнул Нивен, поднимая сумку. – Не смей бить людей моими вещами!
– С ним все в порядке! Я не попала ни в нос, ни в зубы.
– Ты ударила его по голове!
– Кости заживают быстрее хрящей.
Нивен придушенно застонал, но прекратил спор, убедившись, что матрос дышит.
– И что теперь? – спросил брат, прижимая саквояж к груди, словно твердую прямоугольную подушку.
Конечно, он ожидал, что у меня есть план, будто я всю жизнь разрабатывала стратегии побега, а не учила языки и читала стихи.
Мы не могли больше оставаться на пароме. Даже если жнец на борту измотан и недоволен, ему не нужно ловить нас, чтобы победить, достаточно только увидеть. В тот же миг все будет кончено. Я бы не стала рассчитывать на вероятную усталость жнеца. Бить его тоже было плохой идеей, ведь драться среди такого количества людей практически невозможно.
Я посмотрела в иллюминатор на бесконечное серое море, бьющееся о борт.
– Туда, – указала я.
Глаза Нивена расширились.
– Ты не хочешь доплыть до Франции?
– Ну, я не хочу, чтобы меня порубил на куски Высший жнец.
Вспышка цветов в глазах Нивена красноречиво поведала, что он думает о моем плане, но выбора не было.
– Давай, – позвала я и взяла брата за руку, надеясь подбодрить его, при этом не выдавая звенящую во всем теле подгоняющую панику. – Большинство акул в канале безвредны.
– Значит, вот так, по твоему мнению, выглядит ободрение? – Нивен вздрогнул, но позволил увлечь себя по коридору.
Мы поспешили по мокрой лестнице на следующий уровень, где из дверного проема лился солнечный свет. Я заморозила небольшой участок верхней палубы прямо перед тем, как выйти наружу, чтобы никто из людей не увидел наш прыжок в море. В следующее мгновение я схватила Нивена и вскарабкалась на борт, не давая себе шанс передумать. Я уже ступила вперед и начала падать, но тут поняла, что Нивен замер от страха, глядя вниз на черную воду. Было слишком поздно его уговаривать, а из моря я уже не смогу залезть обратно и помочь брату.