– Он что, ест сердце? – прошептала я.
– Разве это не захватывающе? – В голосе Хиро явственно слышалась ухмылка, хотя видеть ее я не могла.
– Но зачем? – спросила я, морщась, когда шинигами отхватил еще один кусок, доел остаток, а затем вытер губы о свое красное кимоно. Возможно, именно поэтому его одежда была точно такого же оттенка, как кровь.
– Мы, шинигами, являемся частью Идзанами, – пояснил Хиро. – На земле мы – ее глаза и уши, а в Ёми – ее рот. Так богиня получает души. Люди должны отдать их до того, как пересекут реку.
– А что же от них остается? Что пересекает реку? – удивился Нивен.
– Оболочка, – ответил Хиро. – Когда смертные добираются до города, то снова становятся цельными, но там их душа навеки будет принадлежать Идзанами. Они никогда не смогут покинуть Ёми с целой душой.
Меня немного подташнивало при мысли о поедании пульсирующей плоти, но, как и утверждал Хиро, в этом крылось нечто захватывающее. Процесс должен был вызывать отвращение, но как по мне – не хуже, чем засунуть руку по локоть в горло человека, чтобы вырвать его душу через рот. Меня тревожило, насколько восхитительным показалось это действо, будто подсознательно всегда хотелось собирать души таким образом, но я не сознавала этого, пока не увидела яркий блеск свежей крови в почти полной темноте, неземной контраст сурового белого и яростного алого. Я представила себя в ярко-красном кимоно, с губами, измазанными кровью, на берегу Ёми с фонарем, горящим, как маяк в бесконечной тьме. Возможно, поедание сердец – это все, что нужно, чтобы зваться шинигами не в оскорбление, а в знак уважения?
Шинигами без усилия поднял человека на ноги, словно тот был бумажной куклой. Смертный, казалось, стал легче и прозрачнее, тени тьмы лежали теперь на нем плотным покрывалом. Шинигами повернулся, указал в нашу сторону, и двое пошли к нам.
– А теперь надо уходить, – бросил Хиро и тут же поспешил по берегу вниз. – Они тоже направляются к лодкам, не стоит с ними сталкиваться. – Он не стал зажигать фонарь, и я пошла по его следам, а Нивен ухватился за мой рукав.
– Но почему ты не хочешь с ними встречаться? – спросила я. Хиро зашагал еще быстрее, оставив нас позади.
– Ты ему доверяешь? – прошептал Нивен, крепко вцепившись в мое мокрое кимоно. Возможно, Хиро и расслышал вопрос, но вежливо сделал вид, что не понял. – Нам точно надо идти за ним?
Разумеется, я не знала, стоит ли доверять Хиро. С другой стороны, я и не ожидала, что к Идзанами приведет вымощенная золотом дорога. Из всех созданий, до сих пор встреченных в Японии, Хиро казался самым безобидным. В конце концов, мы стояли в его водах, которые могли утопить нас в любой момент, но не утопили. Он нашел время помочь мне одеться и повернулся к нам спиной, будто доверял. Оставалась, конечно, вероятность, что он хотел затащить нас поглубже и принести в жертву какому-нибудь речному чудовищу, но также был шанс, что он просто шинигами, помогающий другому шинигами. Кроме того, я понятия не имела, как добраться до Ёми без провожатого.
– Да, – ответила я.
Несколько минут мы тащились по мелководью, пока Хиро наконец не зажег фонарь. В его свете нашему взору предстал мокрый причал. Десять рыбацких лодок стояли на воде совершенно неподвижно, не потревоженные течением.
– Вот мы и пришли, – сказал Хиро, выудив весло из небольшой кучи на причале, а затем жестом указал на лодки. – Выбирай любую, какая тебе нравится!
Я опустилась на колени возле первого суденышка и осмотрела дно в поисках больших дыр или ловушек. Прежде чем я успела шагнуть внутрь, Нивен преградил мне путь.
– Только после тебя, – сказал он Хиро.
Мне хотелось отвесить брату оплеуху за подобную дерзость, но дух-рыбак лишь улыбнулся и ответил: «Конечно!» – после чего шагнул в лодку. Нивен отвязал веревку и придержал ее, жестом показывая, чтобы я садилась. Я схватила брата за запястье.
– Не зли его, – прошептала я, крепко стиснув руку Нивена, пока та не разжалась.
Нивен нахмурился, но не стал возражать. Я осторожно шагнула в лодку и устроилась в середине рядом с фонарем Хиро, а Нивен оттолкнулся от берега и вскочил последним.
Хиро начал грести, и мы отчалили. Вскоре лодка набрала ход, рассекая воду; казалось, сама вселенная привязала к носу веревку и тянула нас за собой. Похоже, дух-рыбак знал, куда плыть, хотя фонарь едва освещал нам путь.
Хиро принялся напевать, и звук отдавался эхом, словно воды обратились в мрамор. Песня неслась сквозь тьму, далекая и печальная, будто старая колыбельная. Как только она достигла моих ушей, кости стало покалывать. Я уже слышала эту песню раньше. Точно. Но как такое могло быть?
Песня Хиро наполнила бесконечную темноту грустью, и я подумала: а вдруг это мелодия, а не гребля перенесла нас через реку? Пока дух-рыбак допевал последние ноты, лодка начала замедлять ход. Гладь воды сменилась мягким песком, и мы бесшумно выскользнули на берег. Хиро опустил весло, но не обернулся.
– Добро пожаловать в Ёми.
Глава 8
Как только лодка скользнула на песок, Хиро вскочил и собрался помочь мне выбраться, но Нивен каким-то образом материализовался перед его носом и протянул руку. Я проигнорировала обоих и выпрыгнула сама, встав босыми ногами на влажный песок.
Вдалеке за рощей сиял теплый янтарно-красный свет фонарей. Их неверный отблеск размывал края зданий в кромешной тьме, будто весь пейзаж был лихорадочным сном.
– А я думала, в Ёми нет света.
– Совсем мало, – отозвался Хиро, поставил фонарь на песок и оттащил лодку подальше на берег. – Возле башен и почти всех жилищ темно, но сюда прибывают новички, вот мы и стараемся их не перепугать.
– Стараетесь? – съязвил Нивен. – Разве это не ад?
Хиро рассмеялся, стряхнул с рук песок и поднял фонарь.
– А, ну да. Вы же из Лондона. Это у вас там рай и ад, а в Японии – только Ёми.
– Ты хочешь сказать, что для тебя старуха, которая пыталась содрать с меня кожу, не исчадие ада? – изумилась я.
Хиро улыбнулся и жестом пригласил нас следовать за ним по протоптанной дорожке на песке, где не росла аммофила.
– Даже на земле смертных полно жутких тварей, но от этого она не становится адом, – заметил Хиро. – Конечно, здесь есть злобные духи. В конце концов, боль – неотъемлемая часть мира. Но это не значит, что в Ёми страданий больше, чем наверху. Просто когда собирается много душ, страдания неизбежны.
Трава и песок уступили место почве, что пружинила под ногами. Мы подошли к роще, ветви деревьев закрывали городские огни пологом белых цветов. Даже без фонаря Хиро цветочное небо сияло собственным жутковатым свечением.
– Как же деревья выживают без света? – удивилась я.
– А почему ты решила, что они живы? – усмехнулся Хиро.
Мы проследовали через рощу. Дорога плавно поднималась, уводя нас от моря к неразборчивым голосам города. Между цветами горел свет, и лепестки звездами вспыхивали во тьме.
Хиро протянул руку, раздвинул ветви, и мы вдруг оказались у городских ворот.
Ёми был оазисом света в бесконечной темноте, под крышей каждого здания висели гирлянды красных фонариков. Кровли домов выглядели как роскошные шляпы – массивные скаты из черной глиняной черепицы с мягко изогнутыми краями. Как и Иокогама, этот город состоял из голого некрашеного дерева, бумажных дверей и теней. Но, в отличие от просторов Иокогамы, дома в Ёми теснились слишком плотно, создавая ощущение нехватки воздуха. Стремительные потоки людей текли во всех направлениях, заплывая в рыбные магазины, книжные лавки и чайные беседки, выстроившиеся вдоль дороги.
Все мертвые носили белые кимоно, шелковистые и бледные, как лунный свет. На рукавах и подоле ткань была полупрозрачной, будто покойники медленно растворялись во тьме Ёми. Я с трепетом посмотрела на свое розовое кимоно, но Хиро, одетый в ярко-синее, похоже, не беспокоился.
Он вывел нас с мягкой земли рощи на мощеные дороги города, под расписную арку цвета киновари, знаменующую вход в Ёми. Толпа мертвых душ втянула нас внутрь, обдавая шквалом звуков и красок.
Вся улица тщетно пыталась бороться с непроглядной тьмой: зигзаги гирлянд красных фонарей над головой, словно небо с рубиновыми звездами, открытые площадки ресторанов с арками, сквозь которые виднелись изысканные канделябры внутри залов, кондитерские витрины, подсвеченные белыми и зелеными огнями. Но темнота обрушивалась проливным дождем, и все фонари отбрасывали лишь маленькие призрачные круги. Их отблески не могли слиться, чтобы создать искусственный дневной свет на всей улице. Они вообще едва пробивались сквозь мрак.
В результате получался режущий калейдоскопический эффект. Подолгу смотреть в одну и ту же точку было невозможно: начинали болеть глаза. Мой взгляд метался по ярким пятнам, не задерживаясь и толком ничего не запоминая.
Хиро протискивался через толпу, а мы, спотыкаясь, следовали за ним. Раньше я никогда не видела мертвых, ведь в Англии души уходили в Потусторонний мир без сопровождения жнецов. Покойники в Ёми выглядели совсем как жители Иокогамы, только жутко тусклые. Воспоминания о живых, сложенные из тысяч зыбких образов. При брошенном вскользь взгляде их глаза, носы и улыбки казались вполне настоящими, но чем дольше я всматривалась в лица, тем более искажались черты, будто их нарисовали на гладкой коже. Многие оборачивались, замечая нашу пеструю одежду, и провожали нас долгими взглядами.
– Эй ты, рыбак! – окликнула какая-то женщина по-японски.
Хиро остановился. У прилавка стояла облокотившись продавщица в красно-белой кошачьей маске. Ее изделия украшали внешние стены и поддерживающие навес столбы, а за приоткрытой дверью на стенах виднелись тысячи и тысячи личин.
Мы с Нивеном остановились сразу за Хиро, обтекаемые толпой. Сквозь окна на нас глазели маски: белолицые гейши и голубые дьяволы, старики с вьющимися бородами и рогатые драконы.
– Хаяши! – воскликнул Хиро, потянулся в корзину и бросил женщине рыбу.
Продавщица поймала ее, сняла маску и откусила сочный кусок. Пережевывая, она повернулась ко мне, сок стекал по ее лицу и длинной шее. Женщина была юной и, хоть глаза ее опустошила смерть, выглядела изысканно, как вещь вне времени, словно заключенное в янтарь насекомое.