Но ведь многое может пойти не так. А если Идзанами учует в моей крови страх и поймет, что я пытаюсь ее обмануть? Если сама смерть разорвет меня и съест сердце, будет очень больно? Во мне бурлило слишком много адреналина, я забеспокоилась, что, если не отдышусь, меня стошнит прямо в тронном зале. Поэтому сунула руку в карман и снова схватила часы Нивена.
Далекий гомон дворцовых слуг резко оборвался, давление внезапно ослабло, и я сделала глубокий и жадный вдох, наконец-то освободившись от гнета. Затем нащупала лица Хиро и Нивена, чтобы те очнулись, и рухнула на колени, внезапно обмякнув. Мои глаза снова приспособились к полной темноте.
Мы стояли перед дверью в тронный зал, вокруг лабиринтом разбегались коридоры, расписанные тысячью фресок: вишневые деревья и водопады, растущие между небом и землей гигантские тростники, коралловый дворец и поджидающий под океаном дракон. Эти стены рассказывали историю Японии, но темнота скрывала их от постороннего взгляда.
Хиро встал и принялся рассматривать картину с изображением двух богов, помешивающих небо копьем, и младенца в тростниковой корзине, плывущего по морю. Он провел руками по расписанным стенам, словно хотел проникнуть в яркие сцены. Нивен вцепился в рукав Хиро, слепо оглядываясь по сторонам. Кицунэ сидела у него на спине.
– Так вот какой он изнутри, – сказал дух-рыбак.
Его пальцы нежно прослеживали изгибы нарисованного моря.
Он повернулся к бумажным дверям, отделяющим нас от Идзанами, и застыл, уставившись на акварельные абрисы фиолетовых гор. Я проследила за его взглядом, меня все еще тошнило от одной мысли о новой встрече с богиней. Неважно, насколько сильной я себя чувствовала, у Идзанами всегда будет больше мощи. Она может решить, что теперь я ей не нужна, может отказать Хиро, может узнать о Тамамо-но Маэ и сломать мне спину, как только я переступлю порог.
– Рэн, самое трудное позади.
Я ощутила на плече легкое прикосновение Хиро, но не ответила, потому что не поверила ему.
– Ты исполнила приказ богини. – Дух-рыбак крепко, почти до боли сжал мое плечо. – Иди и потребуй заслуженное.
Я откашлялась и кивнула. После всего, что я натворила ради Идзанами, мне положено звание шинигами, право жить в Ёми и возможность найти маму.
– Спрячься. – Я стряхнула руку Хиро. – Накинь покров тьмы.
– Не зли богиню, – вдруг подал голос Нивен.
Я повернулась. Брат стоял у стола, переминаясь с ноги на ногу. Ёкай уставилась на двери в тронный зал, будто могла видеть сквозь них.
– Я и не собиралась.
Нивен вздохнул и пересадил кицунэ на бедро.
– Будь осторожна, – прошептал он.
Я слегка улыбнулась и положила руку на плечо брата, мягко направляя его сесть на пол рядом с Хиро.
– Иди, – сказал дух-рыбак. Неотвратимость слова, казалось, спихнула меня с обрыва в темные воды, и бежать стало некуда, кроме как вниз.
Хиро натянул одеяло непроглядной тьмы на себя, брата и оборотня, и я осталась в коридоре одна. Проглотила вставший в горле комок, обернулась к тронному залу и отпустила время.
Вес смерти заставил меня рухнуть на четвереньки. Будь я человеком, непременно раздробила бы коленные чашечки. Я поранила язык, почувствовав вкус крови, зубы запульсировали от удара.
Теневой страж распахнул дверь.
– Можешь войти, – сказал он и отступил, пока я старательно ползла вперед.
Я тщательно следила за выражением своего лица, но горло перехватило от вони смерти и гнили. Когда я втащилась в комнату, тьма всей тяжестью навалилась на спину, теплая и влажная, будто болотная жижа, скользящая между пальцами и застывающая на губах.
Как только я переступила порог, дверь захлопнулась.
– Ты вернулась. – Голос Идзанами прорезался сквозь темноту, обрушился на меня и гулко разнесся по полу. – Полагаю, это означает, что ты выполнила мою просьбу. Иначе не осмелилась бы явиться.
– Я все сделала. – Мой голос был еле слышен, слова едва просачивались сквозь вязкий горячий воздух. – Ёкай мертвы.
– Насколько мне известно, мертвы, – подтвердила Идзанами. – Ты хорошо поработала.
В моей груди поднялось чувство, похожее на гордость, однако богиня снова заговорила, и ее слова все разрушили:
– Скоро эти твари исчезнут.
У меня пересохло в горле. А Хонэнгамэ, подруга Хиро – она что, тоже должна погибнуть?
– Чтобы уморить ёкая голодом, требуется много времени, – продолжала Идзанами. – Я уже начала терять терпение. Спасибо тебе, Рэн, за то, что помогла ускорить их гибель.
«Спасибо тебе, Рэн». Раньше меня никто не благодарил, кроме Нивена, но почему-то зловещие слова богини не были похожи на искреннюю признательность. Что именно я помогла сделать?
– Ты морила их голодом? – Я вспомнила тонкую фигуру Исо-онны, ее изможденность. Это было делом рук Идзанами?
– Я забираю души, где пожелаю, таково мое право. – Слова богини прозвучали низким рыком, от которого зазвенели половицы. – Если захочу забрать души всех моряков в Такаоке и оставить Исо-онна ни с чем, так и сделаю. Если вознамерюсь поглотить все снежные деревни Японии, чтобы Юки-онна некуда было идти, я и это могу. Неужели ты не понимаешь, Рэн? Смерть принадлежит мне.
Ее слова всколыхнули воздух в комнате, словно невидимый огонь похитил весь кислород. У меня на шее выступили бисеринки пота, и я почувствовала легкое головокружение, будто падала, хотя прочно стояла на коленях.
«Везде, где обитают поедающие смертных ёкаи, гибнет слишком много людей», – сказала Махо. Хиро подумал, это означает, что ёкаи переедают. Но все было наоборот. Идзанами перекрыла им доступ к пище.
В темноте я рассматривала смутные очертания своих рук и чувствовала такую горечь, что пальцы сами впивались в циновки.
Идзанами истребляла ёкаев. Возможно, некоторые из них заслуживали уничтожения, но не все, не такие, как Махо. И бесконечно важнее было то, что Идзанами использовала меня как инструмент, а я даже не спросила почему. Смерть должна быть священной, мы служили ей, чтобы поддерживать равновесие во вселенной, а не удовлетворять жадность богини.
– Ты говорила, что даже в смерти есть гармония. Я думала, ты действуешь сообща с ёкаями.
– Гармония? – переспросила Идзанами, слово с шипением пронеслось по комнате вместе с потоком горячего воздуха. – Была ли гармония в том, что муж оставил меня гнить после того, как я родила ему царство жизни? Каждый день население Японии растет, Идзанаги становится все могущественнее, а я вынуждена ютиться с призраками и чудовищами, такими глупыми, что они не способны найти себе пищу, если только та не падает прямо в их разинутые рты.
Я отвернулась, не в силах сделать вдох, волны жара и запах разложения стали невыносимыми.
– Я хочу, чтобы Идзанаги знал: души его драгоценных людей попадают в мой желудок, строят мое царство и углубляют тьму Ёми, – продолжила Идзанами. – Я создала смерть. Мне надоело ею делиться.
Половые доски постанывали, дергаясь на скрепляющих их гвоздях, обои отрывались от стен под напором ярости Идзанами. Не слишком ли сильно я расстроила богиню? В любой момент ее гнев мог обратиться на меня, содрать кожу с плоти и перемолоть кости в пыль. Я не смела пошевелиться, боясь, что и так уже сказала слишком много.
– И ты, Рэн, тоже моя, – продолжила Идзанами. – Если будешь жить в Ёми под моей опекой, то станешь делать все, что я скажу, без тени сомнений. Если я попрошу тебя убить тысячу ёкаев голыми руками, ты это сделаешь.
Я склонилась еще ниже, но не из благоговения, а от отчаяния. Не представляла подобного исхода, но какой у меня был выбор? Я зашла так далеко, и ради чего? Чтобы в результате оказаться отвергнутой и бездомной в стране вечной тьмы?
– Я понимаю. – Я расслабила мышцы, и смерть полностью придавила меня к циновке, со лба на тростник падали капли пота, а ноги горели от неудобной позы.
Звуки рвущихся обоев и скрипящих половиц улеглись, в комнате воцарилась жуткая тишина.
– Ты мне нравишься, Рэн с Якусимы, – наконец сказала Идзанами. – Моим шинигами привилегии давались при рождении, а ты жаждешь этого звания… Ты куда сильнее, чем была твоя мать.
Я затаила дыхание. Вся кровь отхлынула от головы и стекла в ноги. Я прокручивала в мыслях слова Идзанами, уверенная, что ослышалась. Если мама все еще в Японии, то почему богиня говорит о ней в прошедшем времени?
– Была? – повторила я.
– Как я уже рассказывала, – ответила Идзанами, – она понесла наказание за свои проступки.
– Наказание? – Я собрала все силы и оторвалась от циновки, опираясь на локти.
– Ее принесли в жертву созданиям непроглядной тьмы.
Слова не сразу достигли моего сознания. Я вроде бы понимала, что мама мертва, но при этом все словно бы оставалось по-прежнему.
– Ты убила ее? – Я едва ощущала слова на губах, даже не была уверена, говорю ли я по-английски или по-японски.
– Неужели ты так наивна, что думаешь, будто она могла после всего содеянного сохранить жизнь? – хмыкнула Идзанами. – Твоя мать сделала свой выбор, когда родила ребенка от жнеца. Она знала о последствиях и все равно пыталась бежать.
Мне не удавалось ничего сказать, во рту у меня пересохло. Руки дрожали, я их почти не ощущала. Все тело казалось чужим. Я так ясно видела свою мать, когда представляла пляжи Якусимы, голубые огни, леса и дом на берегу. Как все это может быть нереальным? Идзанами же продолжала голосом низким и горьким:
– Настоящие шинигами принимают наказания с достоинством. Я не могла позволить жить моей дочери после того, как она проявила подобную трусость.
Я впилась ногтями в тростниковую циновку, разрывая волокна. Всю жизнь меня никто на дух не переносил – никто, кроме Нивена. Это было больно, но ничего, я привыкла. Я знала, как превратить эту пустоту в кипящий гнев и стать свирепой и холодной, подобно истинным жнецам.
Но на самом деле я не была нежеланной. Моя мать пыталась сбежать со мной. И Идзанами убила ее за это.
Всю жизнь я думала, что поеду на Якусиму и спрошу у мамы, почему она меня бросила. Я готовилась услышать тысячу причин: я недостаточно хороша, я опозорила ее семью или вообще не должна была существовать. Это мне твердили всю жизнь.