Прежде чем Кромвель успел ответить, двери в зал Совета распахнулись, и двое Высших жнецов втащили низшего, связанного по рукам и ногам толстой веревкой.
Нивен напрягся и бросил на меня панический взгляд, в его глазах замелькали лиловые и зеленые огоньки. Я прищурилась, всматриваясь в лицо схваченного жнеца, но не узнала его. Ему было не больше сотни лет.
Высшие жнецы подтащили пленника к Кромвелю и усадили на стул, приковав за лодыжки. Бедняга брыкался и пытался сползти, но получил удар по лицу и неподвижно застыл.
– Верховный советник, – сказал жнец, – мы нашли Грея Вестбрука, друга брата шинигами.
Как только Высший жнец назвал имя пленника, я поняла, почему Нивен так взбудоражился. Он упоминал Грея и раньше, но зря именовал того «другом». У нас не было друзей – понятно, из-за меня – по крайней мере, в общепринятом смысле слова. Никто не хотел водиться с шинигами, но некоторые жнецы, такие как Грей, сочувствовали брату и иногда ему помогали.
Нивен был слишком щепетилен, из-за чего постоянно отставал в жатве. Как-то Грей собрал несколько душ из списка Нивена, а взамен брат дал ему почитать мою книгу о Салемском процессе над ведьмами. Я говорила Нивену, что это плохая идея, но он был решительно настроен отблагодарить Грея.
У жнецов повсюду имелись глаза и уши. Конечно же, Высший бросил к ногам Грея томик, страницы раскрылись, и я увидела наклеенный экслибрис с моим именем, написанным кудрявым шрифтом в венке из плюща. Экслибрисы удерживали прочих собирателей от кражи моих книг, ведь вора затравили бы как дружка шинигами. Но теперь проблемы у Грея были посерьезнее, чем какие-то насмешки на школьном дворе.
– Он – друг сына Скарборо, – доложил Высший. – Уверяет, что получил книгу от него, а не от шинигами.
Кромвель подался вперед, сверля парнишку глазами.
– Скажи нам, куда ушла шинигами.
Грей попытался поклониться, но ему мешали привязанные к креслу руки. Вместо этого он просто повесил голову, со лба на мраморный пол закапал пот.
– Верховный советник, – дрожащим голосом сказал Грей, – я никогда не встречал шинигами. Я не знаю, где она.
– Но ты дружишь с ее братом! – прикрикнул Высший жнец, который приволок мальчишку в зал. – Выходит, должен знать, где они!
– Нет! – Грей покачал головой. – Мы не дружили, я просто его жалел.
Нивен промолчал, но неестественная неподвижность брата говорила красноречивее любых слов. Как всегда, никому не было до него дела.
Кромвель не шевельнулся. Взгляд его бледно-голубых глаз устремился на второго члена Верховного совета, и тот моментально вскочил, не дожидаясь указаний.
Грей замотал головой и отшатнулся, едва не опрокинув стул.
– Нет, нет, клянусь! Я понятия не имею! – закричал он, извиваясь в веревках.
Но Высший жнец, не колеблясь, шагнул вперед и положил руку на голову мальчишки.
За долю секунды кожа Грея стала дряблой и обвисшей, вокруг глаз появились морщины, а на руках, вцепившихся в подлокотники, вздулись вены. Его крик превратился из молодого вопля в жалобные причитания старика, позвоночник скрючился, парнишка сгорбился в кресле, боль длинной жизни пронзила его кости.
Нивен закрыл глаза и прижался лбом к прохладным камням тоннеля, пытаясь дышать ровно. Я погладила его по спине. Порой Нивен угадывал мои мысли без слов, и я надеялась, что и на сей раз он меня поймет. Верила, брат осознает: виной всему я и мои ошибки, а он здесь ни при чем. Нивен отвернулся, но я заставила себя смотреть, а не остановить время и трусливо сбежать.
Три низших жнеца, один из которых связан, не могли противостоять Верховному совету. Если мы захотим помочь Грею, то и сами погибнем. Вдобавок, я не настолько близко знала пленника, чтобы идти ради него на подобную жертву. Нивен очень боялся и слишком любил меня, чтобы предпринять хоть что-то, а мне отдавать жизнь за незнакомца мешал эгоизм. Но я не отведу глаз от Грея Вестбрука, притворяясь, будто мы здесь ни при чем.
Наконец Высший жнец убрал руку.
– Повторяю вопрос, – Кромвель навис над Греем, который теперь выглядел его ровесником. – Куда отправилась шинигами?
Грей закрыл глаза, шепча молитву на языке смерти, слезы текли неровными дорожками по морщинистой коже к подбородку.
– Я не знаю, – сказал он наконец. – Честное слово, не знаю.
Высший жнец повернулся к Кромвелю, руки палача тряслись, а глаза умоляли продолжить пытку, но Верховный советник только вздохнул.
– Он ничего не знает, – сказал Кромвель. – Мы теряем время, пока шинигами убегает. Отпустите его.
Высший жнец, стерегущий Грея, нахмурился, но наклонился и расстегнул кандалы на его лодыжках и запястьях. Тот упал вперед, застонав от удара о мраморный пол. Прежде чем Кромвель успел отдать очередной приказ, Грей поднялся на ноги и, прихрамывая, вышел из комнаты, проталкиваясь мимо Высших жнецов. Те сочувственно наблюдали, как он выходит за дверь и скрывается в темных коридорах.
– Пора принимать более радикальные меры, – сказал Кромвель и повернулся к помощнику.
Тот поднес массивную книгу в кожаном переплете с золотым тиснением, тяжело опустил ее на стол Кромвеля, низко поклонился и отошел в сторону.
Я видела эту книгу лишь однажды, в сотый день рождения, когда начертала свое имя на ее бесконечных страницах и получила часы. Это был реестр Анку – книга, в которой расписывались все новые жнецы, чтобы заключить контракт с Отцом.
Смерть, что создала и направляла нас, была непостоянной и вечно голодной. Порожденные ею существа либо служили ей, либо она их пожирала. Оставляя свои имена в книге Анку и приступая к обязанностям жнецов, мы соглашались выполнять работу, которую требовала от нас смерть, в обмен на ее покровительство, долгую жизнь и силу большую, чем у любого человека. Подобным образом люди кормили огонь в очагах, поддерживали его горение ради тепла и света. Но пламя остается в очаге только по своему желанию, если не может поглотить ничего иного поблизости. Огонь не имеет ни формы, ни границ, он способен уничтожить целые города, если его не остановить. Смерть была бесконечна, как пламя, и мы носили ее в себе. Контракт – это наше соглашение с Анку, которое сдерживает небытие.
Пока Кромвель переворачивал страницы, я выглядывала сквозь прутья решетки и читала имена, написанные на древней бумаге очень темными синими чернилами.
Беовульф Хейл
Эверли Ланкастер
Синн Черчилль
Рейн Скарборо
Верховный cоветник обмакнул перо в вязкие черные чернила и провел четкую линию через мое имя. Я затаила дыхание, наблюдая, как буквы из темно-синих превращаются в бледно-серые, а затем исчезают. Что произойдет теперь, когда я буду свободна? Может, дух Анку спустится и укажет Совету на мое убежище? Или огромные невидимые руки притащат меня к самому Отцу, чтобы тот разрубил отступницу на части косой?
– Вот так, – подытожил Кромвель. – Теперь договор шинигами с нами разорван. Смерть найдет ее.
Я хмуро взглянула на Нивена, но брат так и не открыл глаза. Что имел в виду Кромвель? Смерти не надо меня искать, ведь она всегда рядом, в моей крови и костях. Я создана из смерти.
– А мальчишка? – спросил другой Советник.
– Он вернется, – ответил Эмброуз.
– Когда разыщем девчонку, – продолжил Верховный, резко поворачиваясь к Эмброузу, – сам отведешь ее к Анку.
Отец положил руки на сердце, поклонился Кромвелю и на языке смерти пообещал:
– Да, жнец.
Глава 4
Мы выбрались на кладбище прямо перед рассветом. Кролики и птицы скрылись, а метель затаила дыхание, будто даже снежинки боялись упасть на землю в этот темный час.
Я вернула решетку и кирпичи в устье тоннеля, запечатав зияющий провал, что вел обратно к дому смерти. Мы были достаточно далеко от двери, жнецы вряд ли крутились поблизости, но я не хотела задерживаться и проверять догадки. Бледный как бумага Нивен подхватил Оливера, сунул под пальто и уставился на яркий свет восходящего солнца, пробивающийся сквозь тонкие ветви деревьев.
– Не думай о нем, – сказала я, потому что чувства Нивена слишком легко угадывались.
– Но Грей…
– Ты ничем не мог помочь. Если бы мы попытались остановить Советников, то сами бы погибли.
На глазах Нивена выступили слезы, но он кивнул и отвернулся. Хотелось бы мне взять все на себя. В отличие от брата, я умела замечательно прятать чувство вины глубоко внутри и притворяться, что его вовсе нет, по крайней мере, пока не засыпала и не вспоминала во сне о длинном списке своих грехов, ждущих искупления.
Как только я вернула на место последний кирпич и подняла сумку, между деревьями мелькнуло что-то черное.
За нами наблюдал церковный грим.
На расстоянии его можно было спутать с обычным псом, но чем ближе он подходил, тем более уродливым выглядел: мягкая угольная шерсть оказалась шипами, золотистые глаза приобрели болезненно-желтый оттенок, а кривые голени напомнили мускулистые человеческие икры.
Предупреждающий рык сотряс тело грима, расколов разделяющий нас тонкий ледяной покров и вздыбив мертвую зимнюю траву.
Церковные гримы были призваны защищать прихожан Лондона, и все бы шло хорошо и прекрасно, да только они считали жнецов самой большой угрозой из всех возможных. Не обращая внимания на то, что смерть была необходима и технически не наших рук дело, чудовища все равно пытались нас уничтожить.
Грим крутанулся и исчез в сумерках.
– Держи часы наготове, – сказала я, – он вернется.
Нивен выудил из кармана хронометр, потревожив Оливера, который недовольно заерзал. Брат крепко сжал часы в кулаке, приготовившись остановить время, как только грим выпрыгнет из мрака.
Мы пошли по тропинке к главным воротам, мимо надгробий в форме кельтских крестов и бетонных ангелов, тоскливо взирающих на землю. Мне еще не доводилось бродить по кладбищу при мягком свете первых лучей, когда ясно видны каменные глаза застывших истуканов и высеченные навечно в мраморе имена душ, которые я забрала, – вопиющее обвинение, ночью скрытое одеялом тьмы.