— Стелла, все в порядке, не волнуйтесь, я ни в чем вас не подозреваю. Спускайтесь!
— Я шла на кухню, хочу сделать себе чай… — Она стала спускаться, не сводя с него настороженного взгляда.
— Кстати! — воскликнул Федор. — Я тоже не прочь. Можно с вами?
Стелла кивнула…
…Она поставила на огонь чайник, насыпала в фаянсовые кружки принесенную заварку — принесла свою. Федор, украдкой рассматривая ее, думал, что она странная личность — перепуганная, неуверенная в себе, молчаливая; боится смотреть собеседнику в глаза. Она напоминала ему робкую мышь. Впервые он рассмотрел ее как следует. Довольно миловидна; широко расставленные карие глаза и блестящие темные волосы; короткий нос и острый подбородок, отчего лицо кажется треугольным. Она напомнила ему женщин с картин Серебряковой — настороженность, неуверенность и взгляд чуть сбоку…
— Как чай? Не слабый? — Стелла наконец взглянула Федору в глаза.
— Прекрасный чай, спасибо. — Он отпил из кружки. — Стелла, мы можем поговорить?
— О чем? — Похоже, она снова испугалась. — Я все сказала полицейским. Я ничего не знаю…
— Часто мы сами не знаем, что знаем, — сказал Федор и поморщился от собственного назидательного тона. — Вы сказали, что слышали, как Зоя и Миша ссорились, помните?
— Помню.
— Вы не могли бы рассказать еще раз, когда была эта ссора?
— За день до аварии с журналистом, по-моему, до ужина. Я шла на кухню… Понимаете, я простыла, даже температура была и озноб. Я спустилась сделать себе чай. Артур ушел к Леонарду Константиновичу… наверное, было около шести, и сказал, что оттуда пойдет на ужин. Мне было плохо, я почти весь день проспала, а потом пошла на кухню…
— В гостиной кто-то был?
— По-моему, гости уже собирались, слышались голоса, но я туда не заглядывала. Я вышла после того, как ушел Артур… значит, было примерно половина седьмого. После его ухода я задремала ненадолго, минут на пятнадцать или двадцать, потом накинула шаль и спустилась. Их дверь недалеко от лестницы, и я услышала… вы только не подумайте, что я подслушивала! Нет!
— Конечно, нет, Стелла. Возможно, вы услышали что-то… совершенно случайно?
Она вспыхнула:
— Мне неудобно повторять… Зоя выругалась! Насколько я поняла, она хотела домой, сказала: «чертов медвежий угол» и другие слова. Больше я ничего не слышала. А он ее утешал, успокаивал… так мне показалось.
— Понятно. Вы сказали: у вас была температура, и вы все время спали… Скажите, не могло ли случиться так, что вы уснули после ухода Артура не на пятнадцать минут, а на час или больше? Вы смотрели на часы?
— Не смотрела. Даже не знаю… мне было очень плохо. А потом я вдруг как будто очнулась, мне стало лучше, и я решила сходить за чаем. Наверное, могло. Не знаю, честное слово.
— Вы сделали чай… что было дальше?
— Ничего. Вернулась к себе, выпила и снова легла. Уснула и не слышала, когда пришел Артур. Даже без снотворного.
— Вы принимаете снотворное?
— Иногда… долго не могу заснуть. Почти всегда.
— Понятно. А тот вечер, когда журналист уехал в поселок, вы помните?
— Помню. Ужас какой-то! Он перевернулся недалеко от дома, если бы мы сразу пошли искать…
— То есть на ужине его не было? Когда же он уехал?
— Понятия не имею. На ужине его не было. Помню, пришел Дима и закричал: а где журналист, не вернулся еще, и только тогда я узнала, что он уехал. А потом кто-то сказал… поздно уже было, Зоя, кажется, что он так и не вернулся. И мужчины пошли искать, а мы сидели в гостиной, ждали. Такое тягостное чувство было… вернее, предчувствие… — Она замолчала.
— Стелла, вы помните, кто был в гостиной, когда вы пришли на ужин?
— Помню. Зоя была, Иван, потом пришли Дим и Наташа, Артур был уже там, мы пришли не вместе. Марго выходила на кухню… Миша пришел почти сразу после меня, он никогда не приходит раньше, всегда точно к семи. Елена сидела на диване, обложила себя подушками, по-моему, она тоже простыла. Леонарда Константиновича не было, последнее время он не выходит. Кажется, все.
— Спасибо, Стелла. Вы очень наблюдательны.
Она смутилась.
— Федор… я не знаю вашего отчества…
— Можно Федор.
— Хорошо. Я знаю, что вы бывший оперативник… вы уже что-нибудь знаете? Я просто не верю, что произошли эти убийства… это уму непостижимо! Все свои, все знают друг друга… страшно! Лежу ночью, не могу уснуть… даже снотворное не помогает, думаю, вспоминаю, кто что сказал, пытаюсь понять. Зоя… такая красавица! Я видела ее несколько раз по телевизору, всегда восхищалась. И Марго… и журналист этот… Так не бывает! Три человека за… сколько? Четыре дня? И собака умерла, Лиза говорит, отравили. И Леонард Константинович заболел… может, его тоже? Что происходит, Федор? — Она смотрела на него тревожно, прижав руки к горлу. — Мы теперь тоже все умрем? И уехать нельзя… Нас всех как будто заперли здесь, чтобы наказать. Чего нам ждать? Я когда-то читала роман, называется «Приглашение на казнь», там человек ожидает казни, страшное мучительное ожидание, и абсурд вокруг… и деться ему некуда от ожидания и абсурда. Так и мы здесь… ожидание и абсурд!
Стелла оживилась и раскраснелась, говорила быстро, глотая слова, поднимала глаза на Федора и тут же отводила взгляд.
— Не знаю, Стелла. Роман читал, интересное сравнение. Что происходит, не знаю. Пытаюсь понять. Вы новый здесь человек, как и я. Мы здесь чужие. Насколько я заметил, вы не чувствуете себя комфортно. Я прав?
— Правы. Я домоседка, к нам никогда никто не приходит. Я не привыкла бывать на людях. Знаете, мы ведем очень размеренный образ жизни, работа — дом… еще у нас дача, на выходных мы там. Артур разводит розы. У него есть собственный сорт, даже в «Садоводстве» о нем написали!
— И называется эта роза «Стелла», — подсказал Федор.
— Нет. — Она сникла. — Она называется «Принцесса». Кремовая с красной сердцевиной. У нас есть фотография, я вам покажу. Артур всегда носит ее с собой.
— С удовольствием посмотрю. Леонард Константинович сказал, что ваш муж прекрасный специалист…
— Да! Артур… да! — Она оживилась. — У нас своя юридическая консультация, его очень ценят.
— Вы тоже юрист, кажется?
— Я окончила юридический техникум. Артур был у нас преподавателем. Мы познакомились, стали встречаться… Я была отличницей, у меня красный диплом.
— А теперь вы вместе ведете бизнес, — подхватил Федор. — Общность интересов, совместные дела… вам можно позавидовать.
Стелла вспыхнула:
— Я веду бухгалтерию. Артур сказал, что нельзя доверять чужим.
— Бухгалтерия — это серьезно. Вы разносторонний человек, Стелла. — Федор запнулся — последняя фраза прозвучала как издевка, и он поспешно сменил тему: — Как давно вы замужем?
— Семь лет. А вы, Федор… можно спросить, вы женаты?
— Нет, увы. Друзья пытаются пристроить меня в хорошие руки, но… — Он пожал плечами, с улыбкой глядя ей в глаза; и, о чудо, Стелла не отвела взгляда, только чуть порозовела. — Не складывается. У вас есть дети, Стелла?
— Нет. Артур говорит, еще рано. Бабуля все время повторяет: нужно, пока она жива и сможет по- мочь…
— А ваши родители?
— Папа был строитель, разбился на стройке, когда мне было шесть, а мама умерла через пять лет. Мы с бабулей остались одни. Она у меня замечательная… — Стелла вздохнула. — Я теперь редко ее вижу, работы много…
— А родители Артура?
— У него была только мама, отца он не знал. Умерла два года назад, сердечный приступ. Я видела ее несколько раз… мне казалось, она хорошая.
— Печально. Стелла, а как давно вы знаете Леонарда Константиновича? У них какие-то дела?
— Артур познакомился с Леонардом Константиновичем примерно полгода назад, на выставке. Он и раньше интересовался его работами, купил альбом, сидел, рассматривал. А про их дела я ничего не знаю, Артур не говорил.
— Вы тоже были на выставке?
— Нет. Артур сказал, что забрел туда совершенно случайно.
— Я, к сожалению, тоже не был. Но! — Федор поднял указательный палец. — Но зато у меня есть его альбом, последний, издан в прошлом году. Леонард Константинович подарил и надписал.
— И у нас такой же! — обрадовалась Стелла. — Синий, с «Поклонением волхвов» на обложке!
— Точно. Знаете, Стелла, что мы с вами упустили? — Федор строго нахмурился.
— Что? — Она завороженно смотрела на него.
— Мы совершенно забыли про лимон!
Она рассмеялась.
— Я не люблю с лимоном. Положить вам? Вон, в корзинке…
— Поздно, я уже испил свою чашу до дна. В другой раз, лады? Только не забудьте, что я люблю с лимоном.
Она с улыбкой кивнула…
Стелла ушла, а Федор остался. Он подумал, что неплохо бы сделать кофе. Он стоял над медной кофеваркой, ожидая, когда зашипит и вспучится пузырчатая пена. С чашкой вернулся к себе. Постоял, слушая храп Ивана, раздумывая, не вернуться ли назад в кухню. Допил кофе и прилег, прекрасно сознавая, что уснуть ему не удастся.
Он ворочался и снова представлял, как накрывает голову Ивана подушкой, а сверху кладет что-нибудь тяжелое. Например, фотокамеру. У него даже мелькнула мысль переночевать в мастерской на диване, теперь, когда там свободно, но, вспомнив собачий холод, царящий там, он от своей мысли отказался. Можно разжечь камин в гостиной, усесться рядом, чувствуя жар боком или спиной, и думать, рисуя на клочке бумаги овалы и ромбы. Или на диване, подпихнув под себя ковровые подушки. Дверь закрыть, чтобы никакого храпа. Вид мирной гостиной с гротом-камином, где так уютно горят поленья и вспыхивают гирлянды на елке… впрочем, гирлянды можно выключить и включить торшер! Картинка эта под аккомпанемент Иванового храпа так захватила воображение Федора, что он в конце концов поднялся, оделся и вышел.
В коридоре горел ночник… все как всегда. День сурка, в который уже раз подумал Федор. Или ночь сурка. Или день и ночь сурка. Крутится барабан, сыплются внутри разноцветные шарики, шуршат, скачут, как живые… бесконечно. Ночник, ночные шорохи, храп Ивана… Как может творческий и талантливый человек так отвратительно храпеть? Обидно и несправедливо. В итоге хочется положить на него подушку, несмотря на талант. А сверху фотокамеру.