Иван заплакал. Лицо исказилось, уродливо сморщилось, он всхлипывал, шмыгал носом, утирался ладонью.
— Мишка узнал! А может, она сама ему призналась, понимаешь? Бросила в морду! Елена сказала, они ссорились, вот она ему и влепила. И он ее убил… Господи! — простонал Иван. — Как же я теперь жить-то буду? Такое раз в жизни… подушка еще пахнет ее духами…
— А почему он ждал два дня?
— Надеялся, хотел помириться. Не знаю… Какая разница? Это я виноват! Я! Если бы не я, она была бы жива. Я готов убить себя, понимаешь?
Федор открывает бутылку минералки, протягивает Ивану. Тот, захлебываясь, жадно пьет; обливается, утирается рукой.
Сверкающий бирюзовый камешек лежит на тумбочке…
— Иван, я хотел посмотреть фотографии, сделанные до моего приезда, — подождав, пока Иван напьется, сказал Федор.
Иван поднялся, достал из шкафа фотокамеру, протянул Федору:
— Смотри по датам, тут все.
— Спасибо. Иди, прими душ. Дядя Паша пригласил нас на ужин.
— Ночью? Не хочу.
— Не забудь почистить зубы.
— Пошел ты!
— У тебя двадцать минут. А я пока посмотрю.
Иван надел халат и, недовольно бурча, вышел.
Федор рассматривал картинки из камеры, черкал что-то на листке, вырванном из блокнота. Он словно видел их впервые, гостей Гнезда. Беззаботные, веселые, смеющиеся… Он вспомнил их озлобленные перекошенные лица, обвинения, которые они бросали друг другу, ненависть, бьющую через край. Иван… ужаленный любовью, раскатавший губы… Федор вдруг почувствовал что-то вроде ностальгии и сожаления оттого, что в его жизни давно не было такого… фейерверка! И еще… он удивился — зависть к Ивану! Немудрено — Иван натура творческая, страстная и увлекающаяся, а он, Федор… «Холодный аналитический ум» — вспомнилась фраза из какого-то романа, где речь шла о разведчике. Холоден, уравновешен, самоуверен, не способен воспламениться… одним словом, невзрывоопасен, потому как… отгорел и прогорел. Федор вздохнул невольно. Отгорел или отсырел. Или забурел. Или еще что-нибудь в том же духе. Он вспомнил Елену, пригласившую его на «Каберне», и подумал: а почему бы и нет… Она сказала что-то о Мише и Зое… она много чего говорила! Например, что Миша и Зоя не столько супружеский союз, сколько бизнес-проект, и у них все… чики-пуки. Было. А скандал — дело житейское. Прыжки на стороне — тоже дело житейское. Зоя — капризная, переменчивая, привыкшая делать что хочет, ни с кем не считаясь; Иван для нее был очередным капризом… скорее всего. «Чучело», вспомнил он. Хотя, чудеса еще случаются… может, любовь. И ревность как следствие. Ибо сказано: «Сильна, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность…»
И, возможно, не так уж не прав Иван, который уверен, что «этот недоделанный гений» — убийца…
…Они сидели на кухне за длинным и грубым деревянным столом, ужинали. За окном была глухая ночь. Дядя Паша прислонил ружье к буфету, на расстоянии вытянутой руки… на всякий случай. Молчаливая невеселая Лиза поставила на стол литровую бутыль сизой жидкости — домашней водки собственноручного производства. Самогонки, иначе.
Иван молчал, наливался водкой и жадно ел. Проголодался, кроме того, стресс. Дядя Паша подробно и со вкусом рассказывал об охоте в здешних местах, как они с хозяином с ружьями наматывали километры пешком, приносили дичь… даже кабана один раз завалили… а теперь… Дядя Паша вздыхал и тянулся за бутылкой. Лиза меняла тарелки, подкладывала новые куски, подрезала хлеб. Иван говорил, что никогда не был на охоте, дядя Паша громко удивлялся и не мог взять в толк, как можно здоровому мужику да без охоты, говорил, что взял бы Ивана с собой обстрелять и поучить, если бы не смертоубийство…
Дожились, говорил дядя Паша, качая головой. Дожились! Уже и убивать друг дружку зачали! От скуки, городом травленные, недаром хозяин хотел… хочет сюда насовсем переселиться, любит он Гнездо. А как оно теперь будет… хрен его знает.
Дядя Паша перекрестился и налил по новой, и они выпили не чокаясь за упокой душ и землю пухом. Тут дядя Паша вспомнил, что они, бедолаги, еще в доме, и замолк на полуслове, махнув рукой.
Федор поднялся и сказал, что сейчас вернется, вышел из кухни. Ему показалось, что они даже не заметили. Он поднялся на второй этаж и остановился нерешительно. Из-под двери комнаты, где проживали Дим и его девушка Наташа-Барби, пробивался свет. Там не спали, и Федор постучался негромко.
Дверь приоткрылась — на Федора вопросительно, чуть улыбаясь, смотрела Наташа-Барби. Он поздоровался и сказал, что хотел бы поговорить… если она не против. Если они не спят, конечно.
— Я читаю, — сказала Наташа-Барби. — Не могу уснуть. Дима спит, сейчас разбужу. Садитесь, Федор. — Она махнула рукой на кресло.
— Наташа, не будите его, не нужно. Давайте поговорим без него сначала. А потом разбудите.
— Хорошо. О чем вы хотите поговорить?
— О том, что происходит. Вы человек здесь новый, вы ни с кем из гостей Гнезда раньше знакомы не были, так?
— Так. В Гнезде я в первый раз. Никого из них раньше не видела. Дим, правда, рассказывал.
— Как по-вашему, что здесь происходит? Есть у вас хоть какое-то объяснение…
Наташа-Барби задумалась. Федор рассматривал ее приятное лицо с очень правильными чертами, немного кукольными. Но в отличие от куклы она не выглядела ни наивной, ни глупой.
— Все, что можно сказать, страшно субъективно… вы же понимаете. Мне такой-то не нравится, значит, преступник он. А этот — славный парень, значит, не он. Они все привыкли друг к дружке и не замечают деталей… принимают как данность, что Миша и Зоя — жених и невеста. И не замечают, что Зоя — избалована и капризна, изменяла Мише…
— Изменяла? — делано удивился Федор. — Откуда вы знаете?
— Это было заметно, особенно в последний мирный вечер. Она отослала Ивана, а потом ушла сама. Иван был сам не свой, совершенно потерял голову. Ни он, ни она больше не вернулись в гостиную. Но эта измена сама по себе ничего не значит, ничего не изменилось, понимаете? В кругу этих людей случайные и легкие отношения в порядке вещей. Не думаю, что Миша стал бы делать из этого трагедию. А для Зои это было… так, вроде снотворного, чтобы крепче спалось. Возможно, еще любопытство.
— И что же это за круг? — заинтересовался Федор.
— Богема. Все время на публике, игра, жажда внимания, аплодисментов, страшный… даже не эгоизм, а эгоцентризм. Поэтому, если вы думаете, что мотив убийства ревность, то… не знаю. Не думаю. Но это моя субъективная точка зрения.
— То есть вы отрицаете ревность?
— Не отрицаю. Ревность — нормальное человеческое чувство. Я допускаю, что ревность может быть мотивом для убийства, но не в их кругу. Вернее, не в кругу Миши и Зои. Кроме того, они оба вполне равнодушны и холодны. Сиюминутный секс, потому что возникло желание, вспышка… не более.
Федор все с большим удивлением слушал Наташу-Барби. Она говорила ровно и взвешенно, оставаясь спокойной, и, похоже, ее совершенно не смущала тема супружеской измены и секса.
— Бедный Иван, — сказал он.
Наташа-Барби улыбнулась.
— Нет. Он принимает правила игры, он один из них. Его истерика и отчаяние — это такое же творчество и игра, как его фотография. Вы видели его работы?
Федор кивнул.
— То, что произошло между ними, даст ему толчок к новым вершинам… извините за пошлость. Художник живет такими всплесками.
— Наташа, откуда вы все так хорошо знаете? — не выдержал Федор. — В вашем юном возрасте…
— Я много читаю и много думаю, — серьезно ответила девушка. — Многие даже не догадываются, какое потрясающе интересное занятие — думать! Вы, как философ, должны знать. Гибкость ума и тела… вот где совершенство. Вы никогда не занимались йогой?
— Я всегда считал, что йога белому человеку недоступна.
— Согласна. Но путь к совершенству доступен всем, нужно желание. Я не знаю, Федор, кто убил Зою. Вы упомянули, что ее усадили у кресла с куклой… это тоже творчество, театр. Та же богема. Символ. Чего? Зависит от чувства, которое испытывал убийца. Страх, месть, ненависть. Убийство-спектакль, работа на публику… Возможно, послание кому-то, и этот кто-то прекрасно все понял.
— Возможно, поэтому произошло следующее убийство?
Наташа-Барби взглянула на Федора с любопытством.
— Возможно. Эффект лавины. И снова спектакль, акт второй. И снова все крутится вокруг куклы. Какой-то фетиш эта кукла, даже сломанная. Хотя… — Она задумалась.
— Хотя?.. — подтолкнул Федор.
— Хотя это могла быть попытка бросить подозрение на кого-то, а кукла ни при чем. Не знаю. Можно говорить что угодно…
— То есть вы не заметили ничего, что подтолкнуло бы к возможному мотиву?
— Федор, я вся в своих мыслях. Я не смотрю по сторонам. То, что я сейчас сказала, не имеет ничего общего с фактами, понимаете? Возможно, не имеет. Просто мне нравится думать.
Она все больше напоминала Федору оракула, чьи слова можно толковать двояко, даже трояко. Она была необычной девушкой, и речи ее были необычны для столь юного создания…
— Какие отношения у Димы с отцом? — вдруг спросил он.
— Нормальные, — ответила она мягко. — Они друг друга понимают.
— Федор, не слушайте ее! — вдруг раздалось из-за ширмы; в следующий момент ширма с грохотом обрушилась, и Федор увидел растрепанного и полуголого Дима, сидящего на кровати. Наташа и бровью не повела, лицо ее оставалось спокойным и доброжелательным. — То, что она несет, на голову не налазит, не вздумайте искать какой-то смысл. У меня поначалу крыша ехала, пока не привык. От каждого по способностям. От нее — покой и красота. Остальное неважно, включая плоды раздумий. Если хотите знать мое мнение — Зою убил Мишка! Они все время собачились, она была умнее и прикладывала его от души, любо-дорого послушать, вот он и оттянулся. Оставил последнее слово за собой. Даже не сомневайтесь. Тем более она перепихнулась с вашим другом Иваном, что обидно, будь вы хоть тысячу раз выше этого и богема. По вашему лицу вижу, что вы хотите спросить, откуда я знаю? Это бросалось в глаза — взгляды, жесты, слюни… то, как он побежал, когда она шепнула ему, что сейчас придет. Наташка права. Нам всегда кажется, что никто ничего не замечает… что есть недальновидно и попросту глупо. А Марго… я ставлю на адвокатишку. Мотив? Хрен его знает. Может, старое знакомство, может, шантаж. Она была способна на все, подлючая и злая. И непонятно, откуда взялась. Он тоже парень не промах, и непонятно, откуда взялся. А может, Елена, та еще штучка. Тоже способна на все, неудачница, дико завидовала своей подружке Марго. Сцепились из-за Андрюхи, я видел, как они обе на него смотрели и шептались. Сейчас вы спросите, а кто Андрюху? А никто, не вписался в поворот и хана. Куда делся? Завалило снегом. И собаку никто не травил, она была старушка, наша Нора. Пришла пора. Отца жалко, это человек с большой буквы. И что самое паршивое, мы с ним в последнее время не контачили… человеку кажется, что у него много времени впереди, успеет помириться, попросить прощения, сказать, что любит. А вот шиш! Нету у него времени, все равно куча дел останется незаконченных. Но будем надеяться. — Он покивал скорбно. — А если вы думаете, что это я подсуетился из-за наследства, то шиш! Никакие деньги не стоят человеческой жизни… даже самого паршивого человека. Я работаю, Наташка зарплату получает, нам хватает. Сейчас, правда, временно безработный. Кстати, вы, кажется, в нашем педе? Вам лаборанты на кафедру не нужны? Я окончил литературный, мог бы сочинять расписание и планы занятий, а? Устроите — с меня бутылка.