А вот что там было на самом деле… «Письмо!» — сообразил Федор. А если дело в письме внебрачного сына? Рубан не рассказал о письме домашним, но Марго его читала, в чем нет сомнения — в семейной жизни как на войне, жена должна быть в курсе рокировок супруга. И когда вдруг появился парень подходящего возраста, никому не известный, с именем на «А» — Андрей, то… что она могла подумать? Журналист, пишущий о нем книгу, как объявил Рубан… Даже не смешно. Елена называла его футболистом. Простой, как гвоздь в доске, парень, с которым Рубан проводил столько времени. Что могла подумать Марго? Что это «новый» сын Мэтра прямая угроза ее благосостоянию, соперник. И Миша берет на себя его устранение. Какие аргументы нашла Марго, чтобы убедить Мишу убрать журналиста? Тем более с появлением Зои отношения их сошли на нет.
Какие? Вряд ли ностальгия по ушедшей любви, тут нужен аргумент посильнее. Нетрудно догадаться. Шантаж. Прием старый как мир. В руках безбашенной Марго было сильное оружие: шантаж. Она шантажировала Мишу их отношениями… скорее всего. Он многое терял… они оба многое теряли, если бы Рубан узнал. Миша уступил, Марго оказалась сильнее… Пошел на поводу, заплатил. Поставил точку. Она его больше не интересовала, для него открылись новые горизонты с Зоей. Но Марго так не думала, у нее была своя игра. Рубан, который начал что-то подозревать о шашнях за своей спиной, при смерти; Дим практически отодвинут, второй наследник — тоже; старое завещание в силе, так как Артур не успел состряпать новое, она за ними следила. Победительница. А Миша никуда не денется…
Кажется, все встало на свои места. Пазл сложился, и проступила картинка. Сюда вписывается и сомнительное присутствие адвоката Артура, и непонятный журналист Андрей Сотник, и убийства Зои и Марго. Остались мелочи, не стоящие внимания, скорее всего которые можно объяснить его, Федора, занудством или не объяснять вовсе. Какая разница теперь, кто писал письма с угрозами и чем они пахли? Какая разница, знал ли Рубан о романе любимой жены и любимого ученика или не знал? Даже то, где в данный момент обитает настоящий внебрачный сын Рубана, не суть важно. И не узнать ему, Федору, состоялась ли их встреча, да и не его это проблема — разбираться с возникшим из ниоткуда сводным братишкой придется наследнику Диму. Если придется.
А как быть с эпизодом в мастерской? Кто приходил и зачем? Кого он спугнул и вызвал огонь на себя? Он вспомнил, как Стелла подбирала с пола бумажки, ее испуг и страстный возглас… Что она закричала? Кажется: «Слава богу, вы живы!» Она солгала, что не видела того… Солгала. Чего уж тут… Он никогда ни о чем ее не спросит. В сложившихся обстоятельствах. Да и неважно это. Мелочи, не стоящие внимания. Суета сует и всяческая суета…
А с другой стороны, что он может один? Вот только не надо, сказал себе Федор. Не надо соплей. Голова есть — думай. Саломея Филипповна со своими загадками Сфинкса в тебя верит. В чем дело? Ну, скажи, скажи! Не загоняй внутрь! Признайся, что чувствуешь разочарование: банальная бытовуха! Так? Где красивая схема, где заговор, где многоплановый сюжет? Где вызов для… мутного философа и его серых клеточек?
Капитан Коля Астахов топает ногами и кричит, что он надоел ему со своими завиральными идеями и мутной философией. Прамир, каменные бабы, старинные колодцы, дух язычества — и банальная бытовуха. Не возвышенная трагедия, а бытовуха. Муж, жена, молодой любовник. Обидно, да? И ты, философ, тоже хорош! Погряз, так сказать, в банальном романе с замужней женщиной, бросился как в омут головой… Определенно, язычество.
Хватит, сказал себе Федор. Что же делать, сказал себе Федор. Ни хрена не понимаю, сказал он себе…
А что дальше? Завтра тридцать первое, Новый год… Рубан умирает, доживет ли до полуночи… Федор с тоской подумал, что устал… смертельно устал — слишком быстро все завертелось. Он подумал, что не хочет их видеть, что они ему неприятны и каждый новый день для него пытка — теперь, когда картинка сложилась и акценты расставились. Гипотетически. Так как всегда есть место для информации-икс, в прошлом или в будущем. Посмотрим.
Капитан Астахов со товарищи прилетит, как только откроются дороги… скорей бы. Федор представил себе, что дороги открылись и он может уехать немедленно. Убраться из Гнезда… вылететь и забыть как страшный сон!
Он представил, как идет в комнату Артура и Стеллы и говорит ей: собирайся, мы уезжаем! И пусть только рыпнется эта бледная немочь… Федор сжал кулаки. Озверение заразительно, подумал. Народ в Гнезде дерется уже третий день подряд, а он чем лучше? Каждый день повторяет предыдущий. День сурка. Федор почувствовал, как его охватывает страстное желание сцепиться с Артуром, набить ему морду… так и вмазать по бледной физиономии, пустив кровь из разбитого носа, а потом, всхлипывая в сладком остервенении, раздавить каблуком очки…
Или философ не мужик? Тем более мутный?
Он сидел у кровати Рубана, размышлял, расставляя по полочкам известные ему факты, пытаясь найти связь между ними, убеждая себя, что понял правильно… решая, что делать дальше. Рубан по-прежнему без сознания, Федор слышал его хриплое тяжелое дыхание. Его руки, крупные сильные мосластые руки скульптора, лежали поверх одеяла; большая голова, мощный рельефный лоб, седые нечесаные патлы разбросаны по подушке… даже в столь беспомощном состоянии это была глыба.
За окном сияло светлое утро, обещавшее яркий солнечный день, на полу лежали длинные солнечные полосы. Федор вздрогнул, когда скрипнула дверь. В комнату проскользнула Наташа-Барби. Кивнула ему и уселась рядом на табурет. Взяла руку Рубана.
Федор с трудом удерживался, чтобы не спросить: как там ваши соседи? Не шумят по ночам? Ему хотелось говорить о Стелле…
— Наташа, у меня вопрос по йоге, — зашел он издалека. — Что делать, чтобы уснуть? Совсем перестал спать.
— Я тоже не сплю, — Наташа-Барби взглянула на него с благожелательной улыбкой. — Я никогда не жила в таком доме, всегда только в больших домах. Этот дом, Гнездо, живой. Он дышит, вздыхает, скрипит… Тут живут маленькие сущности, ночью они топают… наверное, иногда их можно заметить. Не верите?
— Верю, — сказал Федор. — Я видел одного… одну сущность, в красном колпачке, она ловила мышь.
Наташа-Барби рассмеялась.
— Вам повезло, я их только слышу. У меня есть снотворное, хотите?
— Вы принимаете снотворное? А как же йога?
Она пожала плечами.
— Нужно выспаться. Дать?
— И вы все время принимаете снотворное?
Она кивнула.
— Дайте. Хотя… — он хмыкнул, — не уверен, что поможет — мой сосед Иван шумная сущность.
Наташа-Барби рассмеялась:
— Да уж! А наши соседи даже не разговаривают. Там всегда тихо.
Усилием воли удержался Федор от расспросов о соседях.
— Стелла… она славная, — сказала Наташа-Барби, посмотрев ему в глаза. — Только неспокойная.
— Неспокойная?
Девушка кивнула.
— Неспокойная и слабая… как вьюнок.
Вьюнок? Федор представил себе вьюнок, тонкий, с мелкими листьями и белыми, сладко пахнущими цветками…
Они замолчали. Наташа-Барби закрыла глаза и стала легонько раскачиваться, держа в руках руку Рубана. Как кобра при звуках дудочки, подумал Федор…
…Он сделал себе кофе. Лиза, молчаливая и быстрая, подсунула какую-то снедь. Он кивнул машинально. Он пил кофе и прислушивался к шагам в коридоре, он ждал Стеллу. Не дождавшись, выскочил из дома и отправился в гости к Саломее Филипповне — он не мог оставаться в Гнезде, зная, что она где-то рядом.
Херес встретил Федора как родного. Саломея Филипповна возилась «на кухне» за занавеской. Пахло жареным мясом.
— Кушать будешь? Я мясо запекла с травками, Новый год все-таки. Даст бог, Никита явится, время уже к обеду, буду вас кормить. Подремать после обеда тоже не помешает… до третьих петухов сидеть. Хочешь с нами?
— А вы не у нас?
— Новый год — домашний праздник, мы семьей. Да и Андрея не оставишь, и живность жалко. Зверье, а чувствует. Что у вас нового? Все живы?
— Все живы, все спокойно.
— Ты, Федя, послушай… — Она замялась. — Это не мое дело, конечно, но ты поосторожнее, а то мало ли, там и так все накалено. Я видела вчера, как ты смотрел на нее. Ты вышел, и она за тобой… Артур знает, можешь не сомневаться, он ушел вслед за вами. Как бы до беды не дошло… крысиный яд под рукой. Не вовремя вы, ребята…
Федор молчал, не глядя на нее.
— Что, так припекло? Или серьезно?
— Не знаю. Спасибо, что сказали. — Он помолчал. — Я знаю, кто убил Зою.
— Знаешь? Кто? — спросила она с любопытством.
— Я думаю, это Марго.
— Марго? — удивилась Саломея Филипповна. — Откуда?
— Я обыскал ее вещи и нашел сломанный ноготь Зои…
— Этого достаточно?
Федор пожал плечами.
— Нужны криминалисты… я ведь даже допросить их толком не могу. Так, поговорить только. Как версия годится. Миша и Марго были любовниками, он порвал с ней, она убила Зою. Ревность. Помните, вы сказали, что ревность — страшное чувство?
— А Марго кто?
— Я думаю, Миша. То, как он обставил убийство… по сути, он повторил первое. Это похоже на месть. Они были знакомы задолго до знакомства Марго и Рубана. Я думаю, Миша подсунул ему Марго.
— Вот оно что… — Она покивала. — Вот и верь после этого людям. На цырлах прыгал, в рот заглядывал… Они что, извести его задумали?
Федор пожал плечами:
— Вряд ли. Может, он хотел по-хорошему с ней расстаться. Знаете, как оно бывает… разорвать характера не хватило, так он отдал ее в хорошие руки. Тем более Леонард Константинович овдовел.
— В хорошие руки! — фыркнула Саломея Филипповна. — Да уж… Лиду я помню, добрая была женщина, всякую живность жалела, но… как бы тебе это… Простая была, одним словом, верила всем — и торговкам на базаре, и цыганкам, к гадалкам ходила… Лиза рассказывала. И у меня все про судьбу выспрашивала, что будет, да как. Складно у тебя получается, Федя. А журналист при чем? Зачем Мишка пытался его убить? Вообще-то не похоже на него, кишка тонка, ни за что не сказала бы.