– Так и стоит у тебя эта скамейка, – заметил он.
– Тут вообще довольно много твоих вещей, – подхватила Астрид. – Вот что я и хочу обсудить. Хорошо бы тебе все это вывезти.
– А зачем мне скамейка? – удивился Хуберт. – У меня же нет сада.
– Речь не про скамейку, а про старое военное снаряжение, книги, пластинки, детские игрушки, телескоп. Чердак забит твоими вещами.
– Но у меня в квартире места мало, да и вообще, к чему такая срочность?
– Что значит – срочность? Скоро год, как ты здесь не проживаешь. – Астрид, сделав глоток кофе, встала. И уже на ходу пояснила: – Я предложила Рольфу переехать ко мне.
Хуберт нагнал ее возле гаража, она открыла ворота. Оказалось, все его вещи уже собраны и сложены.
– Можешь забрать, когда вернешься.
Хуберт поехал домой доделывать последние дела перед отъездом. Всю дорогу думал, что же ему все-таки представить на выставку. Поздно вечером отправился в мастерскую, надеясь, что старые работы наведут его хоть на какую-то мысль, но впечатление оказалось удручающим. Кстати, Астрид недавно попросила его вернуть фотографии, сделанные когда-то на юге Франции. Хуберт перелистал все снимки, а потом вместе с другими работами уложил на полку. Он не собирался отдавать их Астрид.
На следующее утро он тронулся в путь. Небо затянуто облаками, моросит дождь. Хуберт съехал с автострады на узкую дорогу, которая вела вверх с небольшим наклоном. Дождь чуть ли не на глазах превращался в снег, а снег все гуще валил крупными мокрыми хлопьями. Вообще-то Хуберт собирался держать путь на перевал, но, не доезжая развилки, передумал, решил добираться вместе с машиной по железной дороге. Только он подъехал к платформе, как поезд тронулся. Он вылез из машины, чтобы размяться. Ледяной воздух, пахнет снегом, пахнет коровьим навозом. Невольно ему подумалось, сколь безнадежна была бы попытка перенести на картину этот вид – и запоздалый снег, и влажный холодный воздух, и отроги гор, которые то виднеются, то скрываются в пелене снежных хлопьев, и брутальность бетонной платформы у въезда в туннель.
Пока ехали через туннель, Хуберт не включал освещения в салоне. Скоро полдень, по радио передают прогноз погоды. Вот поезд выбрался из туннеля, а тут снег виднеется лишь на самых верхних склонах, вся долина в зелени.
О центре культуры и искусств Хуберт сохранил весьма смутное воспоминание. Массивное двухэтажное строение посреди довольно узкого ущелья, прорезанного рекой Инн в горной долине. Изначально этот центр был частью курортного комплекса, расположенного рядом. Перед отелем, принадлежащим к известной клубной сети, гостей приветствует огромный щит: «Отдых – это время, отданное чувствам». Выходя из машины, Хуберт увидел, как в парке за высокими деревьями с воплями носятся наряженные в костюмы ребятишки под предводительством взрослой женщины, тоже переодетой. На подстриженном газоне несколько шезлонгов, все пустуют.
Хуберт прошел через крытую галерею ко входу в культурный центр, но дверь оказалась запертой. Ручки у двери не было, на стук никто не отзывался. В галерее стояли длинные скамьи, стол для пинг-понга, к стене прислонились два ржавых велосипеда. Хуберт обошел здание кругом. У торца лестница в несколько ступеней вела вниз, к дорожке, обнесенной металлической оградой и тянущейся вдоль всей задней стены. Тут же, за оградой, и берег реки. Воды Инна – изжелта-серые, течение мощное.
В щелях между затертыми плитами дорожки проросли трава и мелкие кустики. Примерно в середине задней стены находилась дверь – видимо, в подвал. Участок земли перед воротами и стена дома кишели муравьями, крупными, черными.
Завершив обход здания, Хуберт увидел, что рядом с его автомобилем стоит другой, «вольво» темно-зеленого цвета, а дверь в дом открыта. Он вошел в вестибюль, откуда влево и вправо расходились два коридора. Пошел по коридору, на одной из последних дверей увидел написанную от руки табличку «Администрация». Не успел он постучать, как дверь резко распахнулась и перед ним возник плотный мужчина, на вид примерно его ровесник. Заключил Хуберта в объятия, долго хлопал по спине. А тот по-прежнему не мог вспомнить, видел ли он этого человека хоть раз в жизни.
Вместе они вышли к машинам. Арно явно удивился, сообразив, что у Хуберта с собой единственный чемодан, да еще дорожная сумка да две-три открытые картонки с диапозитивами и проектор.
– Ни картин, ни материалов? – решил уточнить он.
Хуберт заверил, что выставку он подготовит на месте, а необходимые материалы тоже найдутся здесь.
Арно согласился:
– Наверху, на чердаке, осталось кое-что от прежних выставок, можешь взглянуть. – Он схватил одну из картонок с диапозитивами и пошел вперед. – Пока что ты здесь единственный гость. Мы закрывались на зиму, открылись лишь пару дней назад. Зато ты можешь выбрать себе любую комнату!
Арно продемонстрировал ему все комнаты поочередно, и Хуберт остановился на большом, почти пустом помещении, подальше от администрации. Помимо кровати и комодика из темного дерева там имелись письменный стол да два глубоких старых кресла, но ни телевизора, ни телефона не было.
– Если надо позвонить, приходи запросто ко мне в кабинет, – пояснил Арно. – Мобильная сеть здесь, в ущелье, почти не ловится.
Хуберт взглянул на свой телефон: действительно, сети нет как нет. Арно сказал еще, что вечерами Хуберт будет один во всем здании. Волоком затащил из коридора принесенную им картонку, поставил на пол посреди комнаты. И тут же неожиданно ушел, так что Хуберту пришлось самому ходить к машине за остальными вещами. Шкафа в комнате не было, поэтому он так и оставил одежду в раскрытом чемодане и вообще ничего распаковывать не стал. Сел на кровать и просто посидел некоторое время. Вдруг ему вспомнилось, как однажды его отправили в летний лагерь, в горы, вместе с оравой совершенно незнакомых ему ребят. Перед обедом автобус остановился возле большого белого здания, и все мальчишки, уже побывавшие здесь, ринулись по комнатам занимать лучшие спальные места. Хуберт еще только поднимался по лестнице, а первые из них уже спускались ему навстречу, мчались вниз исследовать территорию. Хуберт добрался до спальни и долго сидел там один, не решаясь выйти на улицу. Целыми днями он страдал от тоски по дому и от того, что не обладает такой самостоятельностью и предприимчивостью, как остальные.
Хуберт постучал в дверь кабинета. А войдя, сразу увидел на стене за спиной Арно плакат своей первой выставки с изображением дородной женщины лет сорока, которая моет ноги в раковине под краном, – наверное, лучшую картину всего цикла. На плакате значилось и простоватое название выставки – «Встречи», и даты – 6–28 сентября 2003 года.
– У меня дел по горло, – сообщил Арно, скомкав и выбросив в корзину какой-то бланк. – Осмотрись тут сам. Если будут вопросы, ты знаешь, где меня найти.
Хуберт все-таки поинтересовался, когда прибудут другие художники. Арно, оторвавшись от своих бумаг, пожал плечами:
– Одна молоденькая из Германии, она бассейны фотографирует, должна скоро приехать. Но не знаю когда именно. Ой, вот что: около четырех придут из местной газеты, хотят взять у тебя интервью. Надеюсь, ты не возражаешь?
Хуберт отправился осматривать здание культурного центра. Двери по обеим сторонам коридора вели в те самые комнаты, что Арно ему предлагал на выбор. Небольшое помещение отведено под туалет, да плюс три душевые кабины. В самом конце коридора кухня, в центре ее длинный стол и вокруг как попало стулья, среди которых трудно было бы найти два одинаковых. Шкафчики забиты кастрюлями, сковородками, мисками, прочей утварью и посудой. На открытых полках – горы начатых упаковок с рисом и лапшой, чечевицей и горохом, бесчисленные бутылочки и баночки с приправами. Все покрыто тусклым слоем жира, срок у приправ вышел уж не год, а годы тому назад.
Днем он начертил примерный план вестибюля, одновременно служившего выставочным залом, отметил расположение электророзеток, измерил высоту помещения. Все пытался вспомнить первую свою выставку, но не мог отделаться от ощущения, что впервые видит этот зал. И наконец, отправился гулять и осматривать окрестности. Перешел старый мостик через реку возле центра культуры. На другом берегу обнаружил небольшую постройку, над входом надпись: «Павильон», а на стеклянной двери клейкой лентой прицеплена бумажка: «Павильон не работает, вход воспрещен». Через немытые стекла Хуберту удалось разглядеть остатки прежней роскоши, высокие колонны, три ниши из полированного камня с названиями источников вверху: «Луций», «Бонифаций» и «Эмерита».
Старая дорога серпантином карабкалась вверх по лесистому склону. Из-за строительных работ ее перекрыли, но людей вокруг никого, только техника по обочинам. Хуберт перелез через ограждение и стал подниматься в гору. По пути то и дело бросал взгляд на свой телефон, но и здесь сеть не появилась. Вдруг он сообразил, что с самого завтрака у него маковой росинки во рту не было, и повернул назад. Решил перекусить в соседнем отеле.
Солнце било столь нещадно, что Хуберт, войдя в холл, на миг будто ослеп. Просторное помещение, заставленное старыми креслами, в центре лобби-бар, и ни одного человека. Только позади стойки ресепшен за письменным столом сидит девушка перед компьютером. Она поднялась с места, лишь когда Хуберт вежливо покашлял. Направляясь к стойке, она лопотала какие-то приветственные слова, при этом обращаясь к Хуберту на «ты». Сообщила ему, что у них так принято, хотя он даже не успел объяснить ей цель своего прихода. Ресторан открывается в шесть, а в настоящее время все гости отеля разошлись кто куда. Но в баре можно заказать кофе с пирожным. Поблагодарив девушку, Хуберт занял кожаное кресло в нише. Через некоторое время появился молодой человек, переодетый пиратом, и принял заказ. Когда официант принес кофе, Хуберт полюбопытствовал, к чему этот костюм, и узнал, что сегодня состоится пиратская вечеринка.
– Все расписано в твоей программе на неделю, – добавил официант.