Рыск посмотрел на Пафнутия и скрежетнул зубами.
Пафнутий нахально подмигнул в ответ.
Рыск отвернулся.
— Поединок сегодня. На вечерней страже, как спадет жара. Идите готовьтесь, бароны.
С этого момента этикет и традиция запрещали поединщикам переговариваться. Поэтому бароны вышли молча, глядя в пол. Король смотрел вслед с непонятным выражением лица.
К вечерней страже жара в самом деле уменьшилась. Большое королевское ристалище, помнившее еще состязания пращуров-основателей, понемногу заполнялось народом. Песок боевого поля тщательно разглаживали граблями. Со стороны поля каменная ограда была высотой в рост человека; со стороны скамей — чуть выше пояса. На скамьях занимали места горожане: кто побогаче — поближе к зрелищу. Кто попроще, утешали себя тем, что с высоты дальше видно.
Под вышитым навесом, на креслицах из тонкой, теплой цветной кости неведомого древнего зверя, разместились дворяне. Лучшие места занимала свита ее высочества наследной принцессы. Милые прилизанные дворяне обоих полов — что мужчины, что женщины — расфуфыренные, похожие на цветы, как попало торчащие из корзины. Но все одинаково яркие, вонючие и громогласные. Хотя как будто бы цветы не разговаривают?
Ее высочество Гонория Флавес выделялась среди малого двора — и почти саженным ростом и решительным взглядом. Выходя на поле, Пафнутий поглядел в ту сторону, выполнил положенный салют королевскому гербу, и подумал: “Бедная девочка! Торчит среди этих придурков, как огурец в жопе!”
И сразу же покосился — не слышит ли кто? Ведь оскорбление величества. Пафнутий от греха посмотрел вперед, на входящего через противолежащие воротца барона Степана Рыска.
Да, он выбрал пеший бой! Пафнутий тоже удивился. То ли Рыск больше полагался на личное искусство, чем на удачу — копейная схватка все же больше от коня зависит — то ли, по бедности, решил поберечь дестриера. “А то вдруг война… А у него конь уставший!” — ухмыльнулся про себя Пафнутий. И пожалел, что не впустили бы его на королевское ристалище, в высший свет — с теми двумя молодушками, с которыми Пафнутий готовился к бою. Можно сказать, тренировался.
Но вот пришло время поединка. И король, занявший, наконец-то, розовый трон из кости единорога, соизволил повелеть дать знак.
— Слушайте, слушайте! — закричали герольды, и сразу же над полем хрипло заревели боевые рога.
— Судебный поединок…
Пафнутий рассматривал противника и прикидывал, как и что. Сам он взял проверенный широколезвийный двуручник, кованый из витой стали по древним рецетам, с круглым навершием, с кожаной обмоткой рукояти, с незаточенным участком клинка от перекрестия до лунницы, чтобы громадный двуручник можно было перехватить поближе для боя вплотную. Заточку Пафнутий проверял еще утром, как и каждый день все сорок два года на службе, и в остроте ее был уверен.
Сапоги сидели на ногах плотно. Поножи-бутурлыки, выкованные зацело с наколенниками, не болтались. Выше колен ноги уже прикрывал подол кольчуги — тройного плетения, неразрывной “синей стали”. Поверх кольчуги Пафнутий только боевой пояс из медных пластин затянул — чтобы легче двигаться. Кольчуга доходила и до локтей; ниже локтей блестела в вечернем солнце сталь наручей. Вместо кованых рукавиц Пафнутий снарядился перчатками бычьей кожи с заклепками — опять же, ради ловкости перехватов.
Его противник почти зеркально повторял доспех Пафнутия. А вот оружие выбрал иное. Тут был судебный поединок — не суд божий, не дело чести. Поэтому разное оружие допускалось, при условии согласия сюзерена. Так что барон Рыск вышел на ристалище со стальным треугольным щитом — Пафнутий подумал, что надо беречься угла щита, Рыск наверняка умеет бить “крылом” — да и сам меч Рыска, хоть и одноручный, но длинный, с отчетливо треугольным лезвием, широкий у рукояти, острый на конце, был весьма опасен для кольчуги.
Но и самому Рыску не стоило попадать под Пафнутиев эспадон: куда ни прилети, все навылет.
Герольды докричали положенное. Рога проревели еще раз. Поединщики повернули головы к трону, ожидая приказа короля. Тут Пафнутий заметил выложенные прямо на каменный борт груди. И замер, позабыв про все остальное.
Даже про то, что к грудям прилагалась девушка, Пафнутий заметил не сразу. Он ел глазами пышные белые полушария, распирающие едва заметный под ними корсаж; и только спустя время посмотрел выше, на гордую шею и надменное лицо под высоко зачесанной вороной гривой. Заметив интерес, девушка небрежно улыбнулась барону краем рта.
Рога умолкли.
Пафнутий с трудом оторвался от восхитительного зрелища, краем глаза увидел, что даже разносчики сладкой воды на трибунах прекратили суету и смотрят на песок. Махнул оруженосцу — тот поднес литой островерхий шишак, помог с подшлемником и ремнями.
— Бойцы готовы? — громогласно вопросил маршал.
Как следовало по традиции, Пафнутий поднял меч; то же сделал и Рыск.
— Бой, — изволил распорядиться король.
Поединщики медленно двинулись вперед. Пафнутий на пробу перевел меч с левой стороны на правую. Трибуны вздохнули, противник не купился, приближаясь несколько враскачку. Меч и щит Рыска с обманчивой неосторожностью висели по обе стороны тела. Подпускать его еще ближе не стоило. Пафнутий без перехода ударил косым слева — одними руками, не вкладывая вес тела. Рыск провернулся, сбивая удар щитом в сторону. Пафнутий этого и ждал: довернув эспадон, он включился в удар уже всем телом, даже подшагнул. Рыск едва успел отпрыгнуть: широкое лезвие эспадона прозвенело по его кольчуге снизу вверх, лишь самую малость не достав бедро. Не давая Пафнутию вернуть эспадон в удобную для замаха позицию, Рыск отбил потерявший разбег меч коленом, подскочил к противнику почти вплотную…
И отлетел от мощного удара ногой в щит, да так, что едва устоял. И почти тотчас на него обрушился очередной удар эспадона.
Что творилось на трибунах, поединщики не видели. Зато вопли оглушали даже сквозь шлемы.
Пафнутий нанес подсекающий удар вдоль песка, вынуждая барона подпрыгнуть. Даже в легком доспехе это вовсе не удовольствие; Рыск аж зазвенел всеми колечками — и с приземления атаковал низким длинным выпадом, закинув щит противовесом за голову.
Тут на этот щит обрушился наконец-то прямой удар эспадона. В кирасе Пафнутий бы не извернулся, пожалуй. А вот в кольчуге уйти от колющего удалось. И тут же ударить в ответ!
Щит Рыск держал правильно: крышей домика, чтобы удары соскальзывали. Но удар Пафнутия был уж очень силен. Кусок щита упал на песок; второй кусок повис на ремешках на левой руке Рыска.
Между бойцами внезапно просунулась полосатая оглобля.
“Куда прешь, мужлан!” — возмутился Пафнутий мысленно, чтобы беречь дыхание. Рыск без раздумий перерубил оглоблю своим клинком — на вздох раньше, чем Пафнутий обрушил на нее эспадон.
— Остановитесь! — заорал в самое ухо маршал. — Король повелевает вам остановиться!
И только тут оба воина вспомнили о дисциплине. Неповиновение перед лицом короля! За это герцогам головы снимают без раздумий!
Тяжело отступив на шаг назад от кусков маршальского жезла, поединщики засопели, переводя дыхание. Потом все же повернули шлемы к трону.
Король что-то сказал герольдам. Снова проревели рога. И герольды огласили приговор:
— Поелику утрата доблестных бойцов не доброе дело для королевства; наипаче же в ожидании набега Песчаных! Король повелевает! Считать тяжбу разрешенной! Обе стороны откажутся от претензий! А вира пойдет в казну!
Поглядев на Пафнутия, Рыск совершил словесное оскорбление его величества. Оную зловредную инвективу Пафнутий не услышал: он высматривал черногривую обладательницу безупречной груди. Но той, к прискорбию старого сенешаля, уже не было на трибунах. Оставалось пойти и напиться с бывшим противником, костеря начальство на все заставки. Потому что обе цыпочки, с которыми Пафнутий был прежде, не стоили выреза брюнетки.
В постели, кроме Дьявола и двух перепуганных красавиц, оказались кочерга и каминные щипцы. Ну в самом деле, надо же девушкам чем-то защищаться. А то поклонники вон, прямо в окна лезут. Отрубленная рука злодея так и стояла у Зафиры перед глазами; так что баронская дочь с каждой минутой прижималась к Юрию все сильнее. Константа, не желая уступать, делала то же самое со своей стороны. Кроме того, в силу опыта и преприимчивости, правая рука Константы — тут уж отнюдь не воображаемая — прокралась под одеяло и приступила к изучению. Сначала — хвоста. Поскольку хвост только что проявил свою опасную сущность, ладонь от него поползла ниже, изучать то, в наличии чего у Дьявола Константа сомневалась с самого начала. Оказалось, что сомнения были беспочвенны. Но хотелось все-таки убедиться лично. Пальцы двигались по знакомым округлостям, поглаживали их, теребили, пытаясь добраться до сути сквозь чертову кожу. И суть отозвалась — не только парой вполне увесистых шаров, но и стремительно выросшим нефритовым стеблем.
Мужчина обнял за плечи прижавшуюся с другой стороны Зафиру. Его крепкая ладонь совершенно случайно скользнула под рубашку и накрыла высокое, нежное полушарие с твердым камушком соска.
Нефритовый жезл заставил чертову кожу лопнуть, и Константа получила истинное наслаждение от ощущения в пальцах плоти, крепостью подобной истинному нефриту, но при этом живой и горячей. Константа мягко перекатилась на грудь и живот мужчины, так что тому пришлось гладить ее по спине свободной рукой — в конце-то концов, на что господь даровал две руки?
Руки же Константы направили нефритовый стержень по верной дороге, о чем она мечтала с того самого момента, как Зафире досталось это удовольствие, а ей — ничего. А ведь у нее волосы не хуже, грудь упругая и мягкая. И уж по части опыта не девчонке с ней равняться!
А дьявол тоже понимал кое-что: нависшие над лицом соски Константы прихватил губами. Зафира издала томный полустон. Константа двигалась как волна на берег и обратно, не издавая ни звука, в надежде, что дьявол распознает подмену позже, и она успеет насладиться.