Из вазы она достала один из громадных цветков и положила перед собой на сложенную салфетку.
— Тогда почему ты задала мне этот вопрос, почему отдала медальон, зачем я вообще тебе понадобился?
— Чтобы не позволить им убить меня, — ответила она.
— Вот это я уже понимаю. И мне представляется, что ты все-таки в беде.
Она оторвала толстый белый лепесток и положила на стол.
— Кто хочет тебя убить? — спросил я.
— Эти люди с пирса, — ответила она, оторвала второй лепесток. — И другие.
— Как много других?
— Им несть числа.
— Несть числа… То есть их не сосчитать… как песчинки на океанских берегах?
— Число песчинок — бесконечность. Тех, кто хочет меня убить, сосчитать можно, но их так много, что конкретное число значения не имеет.
— Ну, не знаю… думаю, для меня имеет.
— В этом ты не прав, — спокойно заверила она меня.
И продолжала обрывать цветок. Уже половина лепестков горкой лежала на столе.
Уверенность Аннамарии в себе и манера поведения не изменились и после ее слов о том, что за нею идет охота.
Какое-то время я ждал, что наши взгляды вновь встретятся, но она занималась цветком.
— Эти люди на пирсе… кто они? — не выдержав, спросил я.
— Я не знаю их имен.
— Почему они хотят тебя убить?
— Они еще не знают, что хотят убить меня.
Ее ответ я не понял, поэтому задал новый вопрос:
— А когда они узнают, что хотят тебя убить?
— Скоро.
— Понимаю, — солгал я.
— Ты поймешь, — поправила она меня.
Неоднородности в фитиле приводили к тому, что пламя вспыхивало, трепетало, пригасало. Соответственно, сжимались, дрожали, расширялись тени.
— И когда эти люди наконец-то поймут, что хотят тебя убить, по какой причине они захотят это сделать?
— Не по истинной причине.
— Ладно. Хорошо. И какой будет неистинная причина?
— Они подумают, будто я знаю, какой ужас они собираются учинить.
— Ты знаешь, какой ужас они собираются учинить?
— Только в самых общих чертах.
— Почему бы не поделиться со мной этими общими чертами?
— Много смертей, — ответила она. — Большие разрушения.
— Пугающие черты. И очень общие.
— Мои знания ограниченны. Я всего лишь человек, как и ты.
— Это означает… что ты обладаешь сверхъестественными способностями?
— Не сверхъестественными. Это означает, что я — человек, не всемогущее божество.
Она оборвала с цветка все лепестки, оставив только мясистое зеленое цветоложе.
Я предпринял еще одну попытку почерпнуть из нашего неудобоваримого разговора что-то полезное.
— Когда ты говоришь, что они захотят убить тебя не по истинной причине, означает ли это, что есть настоящая причина, по которой они должны хотеть тебя убить?
— Не настоящая, — вновь поправила она меня, — но, с их точки зрения, более веская.
— И что это за причина?
Вот тут она встретилась со мной взглядом.
— Что я сделала с этим цветком, странный ты мой?
Сторми и только Сторми иногда называла меня «странный ты мой».
Аннамария улыбнулась, словно знала, какая мысль промелькнула в моей голове, какие ассоциации вызвали ее слова.
Я указал на горку лепестков:
— Ты всего лишь нервничаешь, ничего больше.
— Я не нервничаю, — спокойно возразила она. — Я не спрашивала тебя, почему я это сделала, только попросила сказать, что я сделала с этим цветком.
— Ты превратила его в мусор.
— Ты так думаешь?
— Если только ты не собираешься засушить лепестки.
— Когда цветок плавал в вазе, пусть и сорванный с дерева, как он выглядел?
— Прекрасным.
— Пышным и живым?
— Да.
— А теперь он выглядит мертвым?
— Более чем.
Она поставила локти на стол, уперлась подбородком в ладони, улыбнулась.
— Я собираюсь тебе кое-что показать.
— Что?
— Связанное с цветком.
— Хорошо.
— Не сейчас.
— Когда?
— Все в свое время.
— Надеюсь, что проживу достаточно долго.
Ее улыбка стала шире, голос еще смягчился от теплых дружеских чувств.
— У тебя есть некий дар Божий, ты знаешь.
Я пожал плечами и посмотрел на огонек в красной стеклянной лампе, что стояла между нами.
— Давай без обиняков. Я хочу сказать… дар Божий, на который ты можешь положиться.
Если она думала, что цветком и этими похвалами она заставила меня забыть о вопросе, от ответа на который ускользнула, то ошиблась. Я вернулся к вопросу.
— Если они не хотят убивать тебя сейчас, но захотят позже, и не по истинной причине… какая же причина истинная? Нет. Извини. Назови более вескую причину, по которой они могут захотеть тебя убить?
— Ты узнаешь, когда узнаешь.
— И когда я узнаю?
В ответ я услышал то, что и ожидал:
— Всё в свое время.
И, что удивительно, я не верил, будто она придерживает информацию или говорит загадками, чтобы обмануть или завлечь меня. У меня создалось ощущение, что она правдива до мозга костей.
Более того, я чувствовал, что полностью осознать всю смысловую нагрузку ее слов мне не удалось, и со временем, оглянувшись на наш обед, я пойму, что в тот вечер, в тот час мне следовало понять, с кем я имею дело.
Обеими руками Аннамария взялась за кружку с чаем, отпила из нее.
В свете масляных ламп выглядела она так же, как и при сером свете второй половины дня, на пирсе. Не красавица, не уродина, но и определенно не простушка. Хрупкая, но не слабая. Притягательная, но скромная.
И внезапно мое обещание обеспечить ее безопасность камнем придавило сердце.
Я поднес руку к медальону, который теперь висел у меня на шее.
Опустив кружку, она посмотрела на колокольчик, который я сжимал большим и указательным пальцами.
— «Колокол зовет… — процитировал я. — То похоронный звон, в рай или ад торопит он».[22]
— Шекспир, — кивнула она. — Но эта цитата тут неуместна. Такой человек, как ты, не должен сомневаться в своем предназначении.
Вновь я перевел взгляд на масляную лампу. Может, потому, что воображение у меня очень уж богатое, увидел, как мерцающий огонек на мгновение превратился в струю огня, вырвавшуюся из пасти дракона.
Вместе, без дальнейших разговоров, мы быстро убрали со стола, оставшуюся еду отправили в холодильник, тарелки сполоснули и поставили одну на другую.
Аннамария достала из стенного шкафа короткую куртку, я загасил лампу на кухне и ту, что стояла на столе, за которым мы ели.
Она подошла ко мне с сумочкой в руке.
— Тебе может понадобиться что-то еще, — заметил я.
— У меня ничего особо и нет, — она пожала плечами. — Кое-что из одежды, но я не думаю, что у нас есть время.
Та же мысль побудила меня спешить с уборкой стола.
— Погаси остальные лампы. — Аннамария достала из сумочки фонарь. — Быстро.
Я погасил.
А когда она направила луч фонаря в пол и повела к двери, из тишины ночи донесся шум приближающегося автомобиля — судя по звуку, грузовика.
Аннамария прикрыла фонарь рукой, чтобы он не осветил окна.
В ночи скрипнули тормоза, мотор теперь мурлыкал на холостых оборотах, но совсем рядом: грузовик остановился на подъездной дорожке у гаража, над которым мы сейчас находились.
Хлопнула дверца кабины. Потом вторая.
Глава 15
— Сюда, — по-прежнему прикрывая фонарь рукой, Аннамария повела меня к двери, по моему разумению, ведущей в чулан.
Но за ней оказалась площадка и узкая лестница в гараж.
Дверь, пусть и крепкая, запиралась только изнутри. И если бы гигант с пирса и его друзья попали в квартиру, то мы не смогли бы их отсечь.
Я боялся, как бы беременная Аннамария в спешке не оступилась и не упала, а потому взял у нее фонарь, предложил крепко держаться за перила и осторожно спускаться следом за мной.
Пропуская свет сквозь пальцы, держа фонарь за спиной и освещая путь скорее ей, чем себе, я спустился в гараж не так быстро, как мне хотелось бы.
С облегчением увидел, что на поднимаемых воротах нет стеклянных панелей. Два маленьких окошка, на северной и на южной стенах, находились у самого потолка.
И свет фонаря никак не мог проникнуть сквозь пыльные стекла. Тем не менее я все равно прикрывал фонарь рукой.
В гараже стояли два автомобиля: «Форд Эксплорер», передним бампером к воротам, и старый «Мерседес», передним бампером к стене.
— Тут есть дверь, в южной стене, — прошептала Аннамария, ступив с последней ступеньки на пол.
Сверху донесся стук в дверь маленькой квартирки над гаражом.
Сквозь запах машинного масла, бензина и резины мы обогнули внедорожник, седан и нашли боковой выход.
Над головой постучали более настойчиво, чем в первый раз. Определенно привезли не заказанную пиццу.
Я отодвинул засов. Дверь открывалась внутрь, поэтому не мешала обзору, когда я выглянул из гаража.
Викторианский дом высился со стороны северной стены гаража, поэтому я его видеть не мог. Узкая дорожка тянулась между гаражом и высокой живой изгородью, которая служила границей участка.
Если бы мы покинули гараж и пошли на восток, к воротам, то наткнулись бы на грузовик наших гостей, который стоял на подъездной дорожке. Если бы двинулись на запад, то вышли бы к подножию лестницы, ведущей на площадку, на которой сейчас кто-то стоял и стучал в дверь.
Даже в столь густом тумане я сомневался, что при таком раскладе нам удалось бы выбраться с участка незамеченными. Хлопнули две дверцы, следовательно, из кабины грузовика вышли два человека… как минимум, двое… и я не думал, что они оба поднялись по наружной лестнице, поскольку приехали не с тем, чтобы привезти большую корзину с подарками, вино и цветы. Один наверняка остался внизу, чтобы перехватить нас, если нам удастся ускользнуть от того, кто поднялся в квартиру.
Когда я повел Аннамарию обратно к «Мерседесу», она тут же мне доверилась. Не упиралась и не спросила, что я затеял.