– Виноват, товарищ подполковник, – привычно козырнул Паршин. – Отрабатывал одну из версий, связанных с недавними убийствами. Не ожидал, что задержусь так долго.
– Что за версия? Впрочем, сейчас это неважно, – сам себя одернул Яценко. – У нас два новых трупа.
– Теперь два? – Паршин покачал головой. – Быстро развивается этот подонок.
– Увы, эти убийства произошли раньше по времени, – возразил Яценко. – Думаю, к нам в Ковылкино преступники пришли через Торбеево.
– Вот как? Уверены, что здесь поработали те же самые преступники? – спросил Паршин.
– Сходи посмотри, – предложил Яценко. – Сам поймешь, что мы не ошиблись.
Паршин развернулся и направился к дому.
– После осмотра сразу ко мне! – крикнул вдогонку подполковник Яценко.
Паршин только рукой махнул, давая понять, что услышал. Он прошел во двор, подошел к крыльцу, заглянул внутрь. Трое мужчин в спецодежде отрабатывали место преступления.
– Следователь Паршин, Ковылкинский РОВД. – Он показал удостоверение.
Покосившись на Паршина, мужчины в спецодежде вернулись к своим делам и больше не обращали на него внимания. Паршин прошел в дом, остановился на пороге, огляделся. Аккуратная, чисто деревенская обстановка. Скамья вдоль стены, рядом с ней табурет, на котором стоит металлическое ведро с питьевой водой из колодца. Здесь же притулилась алюминиевая кружка для страждущих. В центре кухни – прямоугольный стол на четырех массивных ножках, застеленный клеенкой в мелкий цветочек. На окнах, расположенных довольно низко, ситцевые занавески все в тот же цветочек. У окна стол-тумба, где хозяйки хранят посуду и всевозможные съестные припасы. Тумба открыта, ее содержимое небрежно разбросано по полу, застеленному разноцветными самодельными половиками, сотканными из вышедших из употребления предметов одежды. Ближе к проходу, ведущему в спальню, – печь. Заслонка снята и аккуратно приставлена к боковой стенке печи. На чугунном листе внутри виден чугунок для приготовления пищи. Газовой плиты, как и холодильника, в доме не видно, видимо, хозяева не признавали новшеств и жили по старинке.
Паршин подошел к проему, ведущему в хозяйскую спальню. Ситцевая занавеска, служившая дверью, отодвинута в сторону, нижний край заткнут за кривой гвоздь, чтобы не мешала проходу.
В спальне, на полу, застеленном все теми же самодельными половиками, лежали два тела. Их уже накрыли простынями, снятыми со стоявшей у стены кровати. Паршин подошел ближе, приподнял простыню и сразу опустил обратно. Того, что он увидел, оказалось достаточно, чтобы понять: вероятнее всего, в доме действительно поработали те же преступники, что и в Ковылкино. Как и в случае с Натальей Рогозиной, жертвам раздробили черепные коробки, только на этот раз удары наносились по лицу до тех пор, пока скулы, челюсти, нос и лоб не раскрошились на мелкие осколки.
– Супруги Нуят и Ялгавка Абайкины. Прожили в браке шестьдесят лет. Вместе и смерть приняли.
Паршин оглянулся. В дверях стоял мужчина в штатском. Следователь сразу признал в нем сотрудника правоохранительных органов. Небольшой рост, крепкое телосложение, возраст приближается к пятидесяти, цепкий взгляд, от которого не укроется ни одна мелочь. Ярко выраженные скулы на широком лице и белесые брови выдавали в нем уроженца здешних мест.
– Вы приехали на вызов? – догадался Паршин.
– Так точно. Капитан Пиняйкин, – представился мужчина. – Оперативный работник Торбеевского отделения милиции.
– Следователь Паршин, – пожимая протянутую руку, представился Паршин. – Давно здесь?
– С семи утра. Племяш их ко мне в дом прибежал, сорвал с постели и сюда. Я едва одеться успел, – начал рассказывать Пиняйкин.
– Почему не в милицию?
– Потому что мой дом ближе, – объяснил капитан. – Он к старикам перед работой заскочил проведать. Пришел – дверь не заперта, на дворе никого. Он вошел, покликал. Ему не отвечают. Тогда он в спальню прошел, а тут такое дело… Он выскочил из дома и сразу ко мне. Я через улицу живу, а до участкового отдела минут десять, и то если бегом.
– Что думаете об этом? – Паршин кивком головы указал на прикрытые простыней тела.
– Паскудство, – неожиданно резко ответил оперативник.
Следователя такой ответ не покоробил.
– Простите. – Извинение прозвучало не менее неожиданно. – Я знал стариков с самого рождения. Лучшие моменты моего детства связаны с дедом Нуятом и бабулей Ялгавкой. Они были душой нашей улицы, и это не красивые слова. Всему, что я умею делать руками, а умею я немало, научил меня именно дед Нуят. Детские кораблики, выструганные из деревяшки, домик на дереве, клюшка для игры в хоккей, тарзанка над местным прудом, скамейки для отдыха на пригорке под березами – все это дело рук Нуята. А Ялгавка? Захотел компота домашнего? К Ялгавке. Кишки подвело от беготни по улицам? У Ялгавки завсегда пирогами разживешься. А какие это были пироги! Ну, а уж если заботы у тебя – все равно где: в семье ли, с друзьями, с учителями – лучшего утешителя и советчика во всем Торбеево не найти. Любили старики детей, и дети платили им той же монетой. Так что, сам понимаешь, другой реакции и быть не могло.
– Понимаю, – подтвердил Паршин. – Только я не об этом. Я хочу знать, кто и за что мог их убить.
– Так я на него и ответил, – пожал плечами Пиняйкин. – Никто из местных сотворить такого не мог. Все их любили, и когда я говорю «все», то именно это и подразумеваю.
– В Торбеево проживают тысячи жителей, и все просто физически не могут быть с ними знакомы. – Паршину было неловко указывать бывалому оперу на очевидные факты, он постарался смягчить тон. – Думаю, и свои алкоголики-тунеядцы здесь имеются, и криминальный элемент какой-никакой есть, так что, прежде чем выдвигать версии про пришлых, нужно исключить участие местных героев. Иначе легко пойти по ложному следу и дать возможность реальному убийце замести следы или, того хуже, пуститься в бега.
– Что ж, спорить не стану – говоришь резонно. – Пиняйкин непринужденно перешел на «ты», Паршин не стал возражать. – Только сам посуди: будь у нас среди местных кто-то безбашенный, способный творить подобные зверства, он бы давно сидел или был под строгим присмотром: дыхнуть, не спросив разрешения, не мог бы. Ты же видел, что они со стариками сделали. Алкаш, если бы напал, максимум по башке бы огрел, забрал бы деньги на водку и ушел. Про сидевших я уже сказал. Так что получается, что своих шерстить резона нет. Ищи пришлых, товарищ следователь, не ошибешься.
– Видно, придется, – уступил Паршин. – Соседей опрашивали?
– Я прошел по ближайшим домам. Никто ничего не видел и не слышал. – Пиняйкин удрученно покачал головой. – Знал, когда спрашивал, что никакой полезной информации не получу. Если бы слышали, непременно прибежали бы на помощь. Начальник Торбеевского РОВД распоряжение дал: обойти все дома не только на этой улице, но и на трех прилежащих. Оперативники сейчас занимаются, если появится что-то стоящее, сразу доложат. Вот скажи мне, как такое возможно: они стариков до смерти забили, а никто ничего не слышал и не видел?
– Представления не имею, но у меня на руках еще три подобных дела. И так же, как в случае с четой Абайкиных, – ни одного свидетеля. – Паршин перешел к более конкретным вопросам. – Судмедэксперт на месте поработал?
– Так точно. Ждем, когда криминалистическая группа разрешит забрать тела на вскрытие.
– Предварительное заключение дали? Время смерти, причина, какие-то особенности?
– Время смерти ориентировочно в среду, десятого июня, в промежутке от двух до четырех часов дня. Более точное время покажет вскрытие. Ялгавка, скорее всего, умерла после первого же удара в висок. А вот Нуят, вероятно, скончался после нее. По характерным признакам наиболее вероятная причина смерти – сердечный приступ. Раны нанесены ему уже бездыханному. Так сказал судмедэксперт.
– Почему он решил, что Нуят погиб после жены?
– У него на руках ее кровь, рубаха тоже испачкана в крови. Думаю, он пытался ее заслонить, да сердце не выдержало. Немудрено, ему уж за девяносто перевалило. Да и жене ненамного меньше.
– Есть доказательства, что действовала преступная группа? – задал очередной вопрос Паршин.
– Пока нет, но мы над этим работаем.
В окно спальни заглянул молодой парнишка и поманил Пиняйкина рукой. Тот коротко кивнул и вышел на улицу. Капитан последовал за ним.
– Что у тебя, Зеленцов? – спросил Пиняйкин.
– Там, это, свидетель, – косясь на Паршина, негромко объявил парнишка.
– Свидетель? – воскликнули Паршин и Пиняйкин в один голос.
– Так точно. Он видел, как из дома деда Нуята и бабули Ялгавки выходил человек. Было это около трех часов дня в среду.
– Так чего же ты ждешь, тащи его сюда! – поторопил Пиняйкин.
– Да он, это, не может идти… – Щеки парнишки залила краска смущения.
– Что значит «не может»? Безногий, что ли? – Пиняйкин нахмурился.
– Не-е, ноги у него есть. – Парнишка снова покосился на Паршина.
– Да что с тобой, Зеленцов? Ты участковый милиционер или жеманная барышня? Докладывай по существу или я за себя не отвечаю! – вспылил Пиняйкин. – И прекрати по сторонам зыркать. Это следователь из Ковылкино, его специально в Торбеево вызвали для расследования, так что говори без обиняков.
– Свидетель – это Федька-синяк, – выдал Зеленцов. – Он с похмелья мается, поэтому не может передвигаться самостоятельно.
– Так налейте ему чего-нибудь, пусть тащится сюда, – приказал Пиняйкин.
– Налить, это, водки? – уточнил Зеленцов.
– Ну не воды же! Или тебе взять неоткуда?
– Могу у бати отлить. Собственного приготовления. – Зеленцов снова смутился. – Вы не подумайте, он не на продажу – исключительно для личных нужд.
– Зеленцов! Ты своими разговорами всю родню под монастырь подведешь. – Пиняйкин осуждающе покачал головой. – Мне нет дела до того, где ты возьмешь опохмел для Федьки-синяка. Иди, и чтобы через двадцать минут Федька был здесь!
Зеленцов облегченно вздохнул, развернулся и побежал вдоль домов. У третьего дома он притормозил и нырнул во двор.