Насчет транспорта Паршин был почти уверен, что беглецы воспользовались лодкой и сплавлялись по реке. Во-первых, сам Харченко восемь месяцев ходил по Виндрею, но рыбы не приносил. Паршин считал, что рыбной ловлей он не занимался, а изучал русло реки, чтобы впоследствии, когда придет время, не плутать по извилистым ответвлениям Виндрея, а быстро и точно прийти в определенный населенный пункт.
Во-вторых, украденная в Виндрее лодка наводила на мысль, что именно этой лодкой пользовался Харченко. Купить лодку, пусть и подержанную, за пару червонцев – затея нереальная, а лодка появилась у Харченко почти сразу после освобождения. Да и кто продаст лодку сидельцу? Нет, плавсредством он обзавелся путем кражи, в этом Паршин был уверен.
Лодка, пропавшая с лодочной станции, являла собой мечту каждого рыболова. Изготовленная из дюралюминия «Казанка-М» с дополнительными герметичными крыльями по бокам была рассчитана на мотор в двадцать пят лошадок и четырех пассажиров. Был ли на лодке мотор в момент кражи, предстояло выяснить старлею Валееву, но и на веслах, по словам местных жителей, на этой лодке можно было развить скорость до семи километров в час. При такой скорости от Виндрея до Торбеево беглецы могли дойти за три-четыре часа. Времени вполне достаточно, чтобы Федька-синяк мог встретить мужчину в плащ-палатке во дворе заброшенного дома в Торбеево.
Что касается плащ-палатки, тут тоже все сходится. Таисия Ильинична упоминала о ней, когда рассказывала о вещах, отданных Тарасу. Мог ли Федька-синяк видеть в Торбеево Тараса? Стал бы он участвовать в убийствах? На этот вопрос трудно было ответить однозначно, но тот факт, что он не явился к учительнице в назначенное время, наводил на мысль, что в плане побега что-то не сработало. Опять же – кровь в шалаше, чья она?
Шалаш наверняка построил Тарас. Он готовился к встрече приятелей и должен был обеспечить им место, где они могли укрыться. Сарай, про который Таисия говорила Завьялову, скорее всего, должен был служить ориентиром.
Уходя от учительницы, Паршин прошелся до сарая. Оказалось, стоит он как раз напротив «проклятого» места, где неизвестный соорудил шалаш. Паршин предполагал, что там Завьялов и Харченко должны были встретиться после побега. Очень удобно: Харченко передает беглецам лодку, вещи и деньги, а сам уходит к учительнице и спокойно отдыхает с ней весь день, а его приятели уходят на лодке к Торбеево, где располагается крупный железнодорожный узел.
Тогда что им помешало? Откуда в шалаше кровь и почему Тарас не явился к Таисии Ильиничне?
Но самый главный вопрос: зачем Завьялов взял с собой Вдовина? По словам бывшего сокамерника Завьялова Сергея Колодникова, Ледоруб терпеть не мог Вдовина, считал его парнем «себе на уме». Но зачем тогда он с ним связался? Зачем потащил с собой в бега? Раньше, когда Паршин еще не знал о том, что «с воли» Завьялову помогает Тарас Харченко, он думал, что Ледоруб взял с собой Молодого на случай, если придется долго прятаться в непроходимых мордовских лесах. Взял в качестве «обеда», как ни противно об этом говорить. Такое случалось не раз, правда, не в Мордовии, а в таежных лесах, но почему бы не перенять опыт? Теперь же версия с «обедом» отпадала. Раз у Завьялова есть подельник на воле, значит, у него есть и страховка, и брать в бега второго заключенного, тем более малоприятного для тебя лично, затея очень глупая. И все же бежали они вместе. Почему?
Паршин пожалел о том, что не успел изучить личное дело Вдовина. Теперь ему явно не хватало сведений о молодом парне, загремевшем в колонию после первого в жизни суда. Анализируя разговор с Колодниковым, Паршин вспомнил, как отреагировал охранник на характеристику, которую Колодников дал Молодому. Он с ним не согласился, и если бы Паршину хватило времени, рассказал бы, почему считает Вдовина темной лошадкой. Тогда портрет Молодого стал бы более ясным и, возможно, это помогло бы понять, почему Завьялов и Вдовин бежали вместе.
«Нет смысла торчать здесь, когда до Сосновки двадцать минут езды, – решил капитан. – Надо ехать туда и еще раз поговорить с Колодниковым, а заодно и с охранником. К тому же начальник колонии Веденеев не успел рассказать мне историю, которая произошла с Завьяловым в начале отсидки. Тогда нам помешал приход охранника, теперь же есть возможность восполнить пробелы. И кто знает, к чему это приведет…»
Он огляделся по сторонам и решительным шагом направился к милицейскому «Москвичу», водитель которого лениво жевал бутерброд, опершись о капот автомобиля.
– Слушай, друг, подбрось до сельсовета. Свою машину я там оставил, теперь жалею.
Водитель с тоской посмотрел на бутерброд. Пахучие кругляшки «краковской» колбасы отсвечивали жирком, маня отдать предпочтение вкусному перекусу. Но долг преобладал над желудком.
– Не проблема, товарищ капитан. Прыгайте в машину, мне и самому не помешает размяться, а то от этой толкотни мушки перед глазами, – ответил водитель и, не сдержавшись, быстро засунул в рот остатки бутерброда.
Паршин сглотнул слюну. Сколько он не ел? Часов шестнадцать? После того как старлей Валеев накормил его в кабинете, в желудок следователя попал только стакан холодного чая. «А как было бы приятно пожевать такой вот незатейливый бутерброд», – подумал Паршин. Перед мысленным взором тут же возникла картина: продовольственный магазин, отдел колбас, где в специальных холодильниках-витринах под стеклом плотными рядами лежит колбаса всех мастей. Вареная с жирком «Отдельная» по два двадцать за кило, обезжиренная «Докторская» всего на десять копеек дороже, солидная «Любительская», тоже с жирком, но уже по два девяносто, «Русская» с мелким жиром, за которую просили два рубля семьдесят копеек, «Одесская», «Молочная», «Русская»… Да что там! Сейчас Паршин готов бы съесть хоть кусок «Собачьей радости» по шестьдесят пять копеек за кило, так называли ливерную колбасу в натуральной оболочке. Конечно, в Ковылкино в магазине только и можно было купить «Ливерную», да и то не слишком свежую.
– Товарищ капитан, так мы едем или как? – Голос водителя прервал мечты Паршина.
– Да-да, едем, – поспешно ответил следователь.
Он занял пассажирское сиденье справа от водителя, тот завел двигатель, и машина плавно покатила по дороге к сельсовету.
В этот момент с противоположной стороны дороги показался старший лейтенант Валеев. Увидев, что Паршин уезжает, он замахал руками:
– Стой! Стой!
Но Паршин его не услышал. Выбросив из головы мечты о колбасе, он заставил себя сосредоточиться на предстоящей беседе. Валеев в сердцах сплюнул, порыскал глазами в поисках машины, на которой он мог бы догнать следователя, но ничего подходящего не увидел. В спецфургоне кипела работа, а водитель «пазика» ковырялся под капотом, при этом на его лице читалось такое раздражение, что было понятно: в ближайшее время колымага точно не заведется.
Валеев отыскал глазами стажера Сидоркина и направился к нему.
У ворот ИТК-7 Паршина остановил охранник. Изучив его удостоверение, он связался по телефону внутренней связи с кабинетом начальника колонии, и вскоре капитан уже шагал по дорожке, ведущей к административному зданию.
Веденеев встретил его на крыльце. Потирая лицо, осунувшееся от бессонной ночи, он поздоровался кивком головы и предложил:
– Давай постоим на свежем воздухе, покурим. Голова кругом идет от бесконечных поисков.
– Можно и покурить, – согласился Паршин. Он поднялся на крыльцо, оперся о перила и, повторив жест Веденеева, потер ладонями лицо.
– Выглядишь неважно, – улыбнувшись, произнес Веденеев. – Что, не двигается дело?
– Не двигается, будь оно неладно, – подтвердил Паршин.
– И у меня не двигается, – признался Веденеев. Он достал из кармана пачку «Казбека» и протянул следователю. Тот помотал головой, отказался. Веденеев прикурил, глубоко затянулся и, выпустив клуб дыма, спросил: – К нам по делу или от нетерпения?
– Хочу еще раз поговорить с Колодниковым, – ответил Паршин. – Да и с вами мы разговор до конца не довели. Хотелось бы послушать историю, которая произошла с Завьяловым в начале его отсидки.
– Какую историю? – не сразу вспомнил Веденеев.
– В свой первый приезд я спрашивал, была ли у Завьялова причина бежать из колонии, вы сказали, что кое-что было, – напомнил Паршин.
– Ах, это! Что ж, расскажу, хуже ведь не станет, – полушутя произнес Веденеев. – Вот только папиросу докурю.
– А вы курите и рассказывайте, – попросил Паршин.
Веденеев снова затянулся.
В начале отсидки Завьялов занимал место рядом с парнем по кличке Хата. На работы вне колонии их не назначали, трудились они только «за колючкой». Завьялов пришел в зону на три месяца раньше Хаты, но друзьями не обзавелся, хотя и врагов не нажил. А вот Хата, как только появился в ИТК, сразу же начал конфликтовать с сидельцами, а все оттого, что в этой же колонии отбывал наказание его троюродный брат, человек испорченный до мозга костей, но умудрившийся до сорока пяти лет ни разу в тюрьму не попасть.
С Хатой у них и возник конфликт, вернее, Леня Факел начал доставать Хату, буквально прохода ему не давал, пока старший по блоку не приструнил Факела. Он забрал у него считавшуюся престижной работу в прачечном комплексе и отправил валить лес. Не самое мудрое решение, но на время в блок вернулись порядок и покой.
Спустя месяц Факел, получивший отгул за поврежденную на лесоповале ногу, остался в бараке в дневное время. Вместо того чтобы наслаждаться отдыхом, он проскользнул в прачечную и начал угрожать Хате расправой за то, что тот занял его место. Завязалась драка, ожесточенная и кровавая.
В какой-то момент в прачечной появился Завьялов. Оценив обстановку, он бросился на обидчика и так отметелил его, что тот чудом выжил. Когда подоспела охрана, Завьялов сидел на Лене верхом и колотил его затылком о бетонный пол. При этом лицо его искажала страшная гримаса, не имеющая ничего общего с человеческим выражением лица. Хата же сидел в углу прачечной и безмолвно наблюдал, как убивают его родственника.