— Не думаю, что ты сможешь его остановить, если он чего-то захочет.
— И все-таки!
— Ты же знаешь, СЕЙЧАС я не могу тебе отказать.
— Значит, ты обещал.
25
Первый день весеннего праздника в честь Великой Убасти подходил к концу. Золотая колесница Великого Ра, понапрасну потревоженного в середине дневного заезда, вскоре должна была исчезнуть с небосвода, освобождая место Тоту. Дневная суматоха постепенно затихала, торговцы собирали нераспроданный товар, артисты тоже постепенно исчезали с улиц, горожане расходились по домам, чтобы немного отдохнуть, слуги Фараона, по традиции, выкатывали новые бочки с вином и пивом, поскольку, с наступлением темноты, праздник должен был возродиться с новой силой.
Хори и Нинетис в сопровождении слуг сидели на площади перед дворцом и смотрели представление артистов. В Гераклеополисе Нинетис их недолюбливала за откровенную глупость и слишком грубые шутки, но сегодня под маской шутов скрывались настоящие артисты. Попробуй, скажи со сцены хоть слово об Осорконе или начальнике стражи — живо заметут куда следует, а с них — какой спрос. Толпа веселилась, уличные сценки перемежались сюжетами дворцовой жизни, зрители покатывались от хохота. Из последних событий разыграли в лицах смерть кота Анубиса, причем кот был до того невероятных размеров, что под ним было совсем не видно того, кто дал ему последний приют. Сам процесс переселения души Анубиса представили так, что за этой самой душой гонялись и дрались злоумышленники, а бедному Юсенебу пришлось глотать лягушку.
Вчерашнее происшествие с кораблем тоже попало в сводку — здесь были и стоявшие на пристани зеваки, которых под улюлюканье зрителей окатили водой, и матросы, которых сбросили со сцены вниз, был здесь и Хори, который смешно тужился из последних сил и, пуская ветры, надувал парус. Нинетис, смеясь, обернулась к Хори, которому было совсем не смешно. Вот так, скрытно или явно, над ним насмехались. Он был для них дремучий провинциал, мальчишка из деревни, которого никто не принимал всерьез. Многочисленная родня Фараона не стеснялась фыркать в лицо, менее знатные особы, опасаясь побоев, корчили рожи за спиной, слуги, хоть и держали себя пристойно, ухмылялись при каждом удобном случае при полном одобрении и попустительстве веселившихся обитателей столицы. Уже в сумерках девчушка лет тринадцати принялась обходить зрителей, щедро бросавших монеты в плетеную корзинку в виде разинувшего рот озорного кота. Монеты со звоном исчезали в утробе, а девчонка нахально кричала:
— Господа зрители, покормите кота! Кот голодный, а ну, кто из вас накормит кота до отвала!? Скупердяй, этого не хватит и котенку! Кормите кота! Кормите кота, господа зрители!
Уловка действовала на славу, монеты ручьем лились в котиную пасть. Нинетис со смехом отвалила коту целую пригоршню, а Хори, поколебавшись бросил лишь пару монет. Девочка затормозила напротив Хори и заглянула ему в глаза.
— Сын Осириса, — сказала она, — я вижу Сфинкса в твоей судьбе.
— Но как ты…
— Ш-ш-ш, — прижала она палец к губам, — если хочешь узнать свою судьбу, приходи к нам после зажжения огней. Мы будем недалеко от Храма Великой Убасти.
— Но как я вас узнаю?
— Узнаешь, поверь мне!
— …Господа зрители, покормите кота! Кот голодный, а ну, кто из вас накормит кота до отвала…
Тем временем, темнота накрыла Бубастис. Зажглись лампады и факелы, и жители стали постепенно стекаться к храму из красного мрамора, заполнив темной массой прилегающее пространство улиц. Каждый нес с собой несколько факелов и небольшой сосуд со светильным маслом. Появилась луна, и в этот момент по толпе прошел шорох:
— Гасите свет! Все гасите свет…
Факелы с шипением гасли, а зазевавшихся нетерпеливо понукали. В минуту город погрузился в темноту, и лишь краешек луны обещал снисхождение. В храм зашли четверо одетых черными котятами детей и преклонили головы перед золотой статуей:
— О Великая Богиня Убасти.
— Услышь мольбы наши из тьмы непроглядной,
— Посети нас в Храме своем и дай нам свет,
— Подай нам знак милости своей и зажги наш огонь,
— Помоги нам познать все сущее и отличить свет от тьмы,
— Направь слуг своих к свету и защити их от тьмы.
— Да будет благословенна Великая Убасти,
— Да будет вечно гореть огонь в ее Храме,
— И да зажжется огонь в домах наших,
— Да будет благословенна Великая Убасти!
Дети выбежали из Храма с ярко горящими факелами. Они зажгли факелы тех, кто стоял ближе всех, те, в свою очередь, передали огонь следующим, те еще дальше, и постепенно разгорающаяся огненная река начала все быстрее разливаться по темным улицам города. Огни отражались и плясали в зеркальной воде каналов, сверкали в глазах, блестели на золоченых усах кошачьих масок. Дневное веселье, передохнув, вновь набирало обороты. Хори с трудом проталкивался сквозь толпу, тут и там образовывались кружки с кострами внутри, вновь прибывшие бросали в костер свой факел и должны были прыгнуть через огонь под крики и насмешки окружающих. Он не замечал никаких признаков ни девчонки, ни клоунов. Смех и веселье царили повсюду, лилось вино и пиво, жертвенное мясо еще только ожидало своей огненной участи. Хори проходил мимо шатра с мерцающим светом внутри, как вдруг из-за занавеса показалась рука и потянула его внутрь. Знакомая девочка, с подведенными ярко красными губами и подведенными сажей бровями, казалась сейчас даже старше, чем Нинетис. За ее спиной в свете десятков маленьких лампадок переливался опаловый шар, полый внутри.
— Сын Осириса, ты все-таки пришел…
— Что ты хочешь от меня?
— Я? Ничего. Это ты пришел сюда.
— Кто ты?
— Прорицательница, разве не видно. Я помогаю сделать все приготовления, а дальше ты уже сам.
— Какие приготовления?
— Предсказательный сосуд у меня есть, — девочка кивнула на опаловый шар, — а чернила, чтобы задать вопрос, тебе придется приготовить самому.
— Но я не знаю, как это сделать.
— Так для этого я и здесь. Начнем? А то у меня и другие клиенты есть.
Других клиентов Хори что-то не замечал, но девчонка его заинтриговала.
— Ладно, давай…
— Тогда положи деньги вон туда, — она показала на знакомого кота, — чем больше положишь, тем точнее предсказание.
Хори засмеялся, и погрозил ей пальцем.
— Да клади сколько хочешь, только потом сам прибежишь, если что непонятно будет, сам деньги будешь совать, а я не возьму.
— Почему?
— Нельзя.
Хори бросил коту четыре золотые монеты.
— А ты расщедрился, — похвалила девочка, — четыре золотых.
— Как ты узнала?
— По звону. Я с детства хожу, в кота деньги собираю, сколько ни бросишь, могу сказать, только если монеты знакомые.
— А зачем тебе это?
— Как зачем, я этим зарабатываю.
— То есть как зарабатываешь?
— А очень просто, кинет кто-нибудь горсть монет, да так, что мне не видно, а я все равно знаю, сколько он кинул, нарочно в сторону смотрю. Я ему говорю: хочешь, если я угадаю, сколько кинул, то добавишь еще столько же, а нет, я тебе все верну?
— И что, находятся, кто играет?
— Да большинство играет, думает легче легкого обратно деньги получить, и азарт, конечно.
Хори снова рассмеялся.
— Значит так, — девочка взяла опаловый шар и сняла крышку, — видишь там зеленые листья? — Возьми ото всех понемножку. Сначала окопник, потом мята, и, наконец, салат латук. Нож здесь, все мелко-мелко нарежь и раздави в ступке. Теперь можешь добавить каплю масла оливы, и все готово.
— Так просто?
— Еще не все, возьми эту палочку и полученной смесью напиши вопрос на внутренней стороне шара.
— Какой вопрос?
— Какой-какой, спрашивай, что ты хочешь узнать.
— Я думал, ты мне сама все скажешь.
— Я же тебе сразу сказала, я только помогаю сделать приготовления, а ответ тебе даст Убасти, или какой-нибудь другой бог. Кого спросишь, тот и ответит.
Хори задумался, он совсем не знал, ни что спрашивать, ни кого спрашивать. Был у него, конечно, главный вопрос, но он боялся его задавать: станет ли он Фараоном Египта? Лучше спросить что-нибудь попроще, например: как там дома, в Гераклеополисе? Если сработает, узнаю, что с отцом, он как-то странно говорил, что ему не долго осталось жить, а сам здоров — быка может съесть, и войны никакой нет, Египет силен, как никогда. Ну а не получится, приду и подниму на смех эту самозванку.
— Сам придумаешь, или тебе помочь? — девочка нетерпеливо прервала его мысли.
— Подожди, я, кажется, что-то придумал, — Хори взял палочку и принялся рисовать иероглифы. — Готово!
— Это еще не все, ты должен три раза написать свое имя. Погоди, сейчас ты должен решить, кого ты собираешься спросить. Будешь писать свое имя — представляй того Бога, к которому обращаешься.
— А что дальше?
— Осталось совсем немного, освяти воду именем того, к кому ты обращаешься и вылей ее в сосуд.
— Слава тебе, Осирис, — Хори взял в руки кувшин с водой.
— Владыка вечности!
— Многоименный, дивный образами.
— Тайный обрядами в Храмах,
— Чье имя пребывает в устах людей,
— Издревле сущий для всего Египта,
— Благослови эту воду!
— он вылил воду в опаловый шар.
— Хорошо, — девочка взяла шар, закрыла его крышкой и поставила на огонь. — Когда вода закипит, надо растворить в ней остатки зеленых чернил, а потом выпить. После этого ты должен пойти в храм Осириса и произнести гимн в его честь. Чем более длинный и величественный гимн, тем лучше, и ты должен заснуть в Храме: то, что тебе приснится — и будет предсказанием. Можешь записать свой сон, когда проснешься, а то быстро забудешь, выйдет — зря деньги платил.
— Я уже думаю, что зря деньги платил.
— Хочешь, сыграем, если ничего не получится, то я отдам тебе впятеро, а если нет, то ты мне?
— А не боишься, что я тебя обману, скажу, что вообще ничего не снилось?