-- У нас -- священным мирром, -- Сианн пожал плечами. -- Это, смотря, кого "нас" вы имеете ввиду... Вам ногу помочь перевязать?
-- Не, не надо. Уже не болит. Мирром? -- я заморгала. -- Это маслом, что ли?
И смешалась. Опять леший за язык тянет. Не, не буду больше с Алелором ссориться и неудобные вопросы ему задавать -- тоже.
-- Я бы не прогонял... Приструнил бы чуточку... Не, я теперь точно сюда мотаться буду. Хорошо пляшет... -- замечтался Сябик. -- А ещё, мевретт Сианн, я вас с собой прихвачу тоже. Джига на вистле -- мне понравилось...
-- Не маслом, а мирром, священным, -- махнув рукой Лери, словно ребенка, поправил меня Сианн. -- Со священником и молитвой, как добропорядочному ордалианину положено.
Я думала, элвилин сейчас улыбнется, но он оставался удручающе серьезен.
-- Но ведь ордальоны -- ваши враги!
Вот что Сябик собирается сюда мотаться для плясок с призраком -- меня нисколько не изумляло, но заявление Сианна...
Я прижала пальцы к вискам.
-- Леди, вы путаете Орден ордальонов и ордалианскую веру, и для давних, и для элвилин равно приемлемую, хотя и не всеми ими поощряемую. Вы, вот, человек, а не ордалианка, насколько я понял...
Сябик тоже честно задумался, какой он веры. Вновь принял детскую свою ипостась и с умильным видом поглядел на Сианна, будто ждал от того чашки с патокой и каленых орешков. А вот все остальное, похоже, вовсе его не интересовало.
-- Ордалианкой я быть не могу, потому что... потому что я вообще из другого мира, -- сердито отозвалась я. Втянула воздух: -- И вообще. Моя вера -- мое личное дело, мевретт Алелор.
Сианн поднял руки, как будто сдаваясь:
-- Как угодно, только не сердитесь! Ваше, так ваше. Может, вы все же дитя Люба, потомок колдунов, поддержавших элвилин после предательства давних?..
-- Любова магия чувствуется сразу. Тут ее нет, -- Лери пристально посмотрел на меня.
-- Я не сержусь. Просто запуталась. Но... правда, я не хочу с вами свориться. Это само собой получается. Видимо... видимо, потому что боюсь мужчин, -- выпалила я.
-- Мы страшные? -- элвилин весело улыбнулся. -- Ну, да... А знаете, как меня отцы-инквизиторы боятся? Ну, когда в следующий раз испугаетесь, предупредите, хорошо? Мне бы хотелось сохранить голову на плечах.
-- А я-то, надеюсь, не страшный? -- забеспокоился Сябик. -- Я еще маленький...
Нет, как все же удобно, прикинуться дитяти, чуть что, и шасть за отцовскую спину.
-- Да при чем тут отцы-инквизиторы?! -- крикнула я на Сианна. -- Я не о том совсем! И не собираюсь вас убивать. Просто там, в моем прошлом, что-то есть, как заноза. Я не помню, но боли это не отменяет, понимаете? Я боюсь довериться... А... -- я слезла со стола и ушла за стойку, нацедила себе из первой же бочки спиртного и выпила залпом. Потом присела на корточки изнутри, прислонившись к стойке спиной.
И поразмыслила над робким вопросом Сябика.
Страшный? А откуда я знаю... я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что чудесно танцует и что лошадка у него в цветочек -- в тон рубахе. Или, скорее, рубаха в тон единорожке.
Себастьян, легок на помине, спрыгнул на пол, как был, босиком, и подошел ко мне:
-- Вы... в порядке?
Сианн вздохнул, встал, сунул вистл за пояс и, облокотившись о стойку, посмотрел на меня сверху:
-- Понимаю. Простите. Но отцу вы можете довериться. И мне тоже.
Теперь уж Сябик задумался, можно ли ему довериться. Судя по выражению лица, он и сам не знал. Видно, раньше он вообще девушек всерьез не принимал во внимание и не рассматривал...
-- Не трогайте меня, пожалуйста, -- попросила я. -- Без обид.
Да, Одрину я уже доверилась, вся... и единственному сейчас доверяю.
Я глубоко вздохнула.
Я вцепилась в него, точно ребенок, который боится темноты. И он меня не оттолкнул... Почему? Непонятно...
-- Ладно, -- покладисто кивнул Сианн. Присел на пол рядом со мной и, прижав к губам полюбившийся ему вистл, стал наигрывать негромкую плавную мелодию. Сябик пожал плечами и взгромоздился на стойку, болтая ногами в воздухе и, скорее всего, размышляя, до чего же здорово, что из девушек у него есть только Ромашка. Он поднимал брови и двигал губами, усмехался и хмурился.
-- Правда, она-то как раз мне и доверилась... Но прекрасно справляется и сама. А ещё за меня всё время решает, -- бормотал он.
Я невольно стала мурлыкать в тон мелодии, тихо и стеснительно.
"Ту, что пляшет
В костре босиком,
Чужими наветами не смутить.
Не напугаешь ночной грозой
Знающих правду -- что молния тоже струна.
Просто она --
Умеет светить!
В теплом круге ее костра
Вечно будет царить весна"...
Сябик прислушался к мелодии и начал раскачивать в такт левой ногой. Хотя танцевать, даже так медленно, его пока что совсем не тянуло.
Сианн хотел, верно, подбодрить меня, но беда флейт в том, что, когда на них играешь, говорить невозможно... И он ограничился тем, что заиграл чуть громче. Я сбилась и замолчала.
Сябик ободряюще мне улыбнулся, а нога всё так же раскачивалась в лад. Это ясно: один раз заведешься -- потом три дня музыку спокойно не послушаешь.
Сианн услышал, что я больше не пою, и огорчился. Вслух пожалел, что здесь нет лютни -- она осталась в замке. Не тащить же ее было под дождем... Да и выскочил он из Твиллега не в том состоянии, чтобы о лютне вспомнить. А под лютню можно было бы спеть... И даже расшевелить на песню меня -- голос, дескать, хороший, чего стесняешься...
Потом доиграл мелодию и улыбнулся. Никому. Просто так. Самому себе. И мелодии, которая, по его мнению, вполне удалась, а, ведь, скорее всего, сочинялась на ходу...
Я вздохнула. Ну когда же они договорят, наконец, с этим призраком... Можно подумать, Одрин завел для Сарк любовную балладу на полтора часа... Пол холодил босые ноги. Я разогнулась и пересела на угол ближайшего стола. Тоже стала болтать ногами. И даже пару раз зевнула. Вот сейчас растянусь прямо здесь... ну и что, что жестко и неудобно? Зато просторно... и можно плащи подстелить...
-- Сейчас заснете, -- Сябик сам широко зевнул. -- А какой теплый у Ромашки бок... и мягкий... о-о...
-- Да ладно. Вряд ли еще что-то серьезное произойдет. А мне на рассвете уезжать.
Я все же сходила за плащами: свой, синий с серебром, подстелила, а плащ Одрина сложила вместо подушки под голову. Получилось уютно. От плащей пахло озерными лилиями... Вдыхая аромат, я закрыла глаза...
-- Эх, понаехало правительство, -- согнав Лери и протирая стойку, бормотал корчмарь, -- ни сна, ни покою...
-- Ну почему же? Уже сон и почти покой... -- отозвался сонный Сябик, не иначе, думая, доползет ли до Цветочка или здесь заснет. Тихонечко фыркнул, подхватил сапоги и зашлепал босиком в сторону выхода. Видимо, решил-таки ночевать в конюшне: единорожка хорошая, не надо заставлять её ревновать...
Галактион же покосился на беседующего с призраком Мадре и незаметно повертел пальцем у виска.
Засыпая, я видела, как силуэт призрака задрожал и начал таять в воздухе. В самый последний момент девушка еще успела бросить прощальный взгляд на таверну, на дремлющих постояльцев, на стоящего рядом с ней Мадре. По лицу Сарк пробежала мимолетная облегченная улыбка, и привидение исчезло. Одрин вздохнул и тоже огляделся. Подошел к столу, на котором я свернулась калачиком, уселся, осторожно приподнял мою голову и положил себе на колени. Посмотрел на выбирающегося из-за стойки Сианна и улыбнулся ему:
-- А ты что не спишь?
-- Не хочу, -- пожал плечами Алиелор, внимательно изучающий устройство вистла. -- Вы, вон, тоже не спите.
На пороге таверны вновь вырос Сябик, заспанный и сердитый:
-- Ромашка -- вредина... -- пожаловался он. -- На дождь меня выгнала...
Черноволосый мевретт хмыкнул:
-- Неужели? И что это с ней?
-- Не знаю я, -- буркнул серенький. -- Влюбилась, что ли...
-- В кого? А, может... обиделась, что ты оставил ее в конюшне и не взял с собой в таверну?
-- Да не, не обиделась... Она знает... Скорее уж дело в том белом коняге, на котором леди Аррайда приехала...
-- Надо было соглашаться... чтобы в девушку... -- сквозь дрему пробормотала я, повозилась, устраиваясь... Мне стало теплее, и голова лежала на чем-то помягче плаща... но выяснять, в чем дело, не хотелось -- уж очень я была сонная.
Одрин усмехнулся, представив себе единорожку, расстроено пережевывающую сено и бросавшую полные нежности взгляды на белого, и, кажется, подумал, что и сам недалеко от нее ушел. Он ласково погладил мои рыжие волосы и уставился на огонь.
Я снова повозилась, почувствовав теплую тяжесть на голове, и поймала руку Одрина.
-- Ты... призрак...его нет? -- спросила я, не открывая глаз.
-- Его нет, -- тихо сказал мевретт и, наклонившись, поцеловал меня в лоб. -- А ты спи, Триллве, тебе завтра еще ехать все утро...
-- Я пешком пойду, -- пробормотала я. -- А что ты спрашивал?
Рука мевретта дрогнула в моей.
-- Не хочешь -- не говори, -- заторопилась я, почти окончательно просыпаясь. Он и не сказал тогда, судорожно затрясся, сжимая меня в объятиях и клянясь не отдавать никому. Потом, много позже, я по крупицам собрала суть видения, уговорила, упросила поведать мне то, что так и не вспомнила сама.
Разум не желал признать такое, разум предпочел беспамятство.
Одрин прикрыл глаза, словно перед его мысленным взором опять пронеслось только что пережитое...
"-- Что ты хочешь спросить? -- слова прошелестели листьями на осеннем ветру.
Элвилин посмотрел на Сарк и вздрогнул -- большие глаза глядели безжизненно, и только в самой их глубине блестел холодный, до дрожи, огонь.
Мевретт, движимый долгом, собирался, было, уже завести речь о войне, но внезапно, посмотрев через прозрачное плечо, встретился взглядом со мной. И я почему-то показалась ему такой одинокой и испуганной, что он тихо и неожиданно даже для самого себя спросил плясунью: