Когда мушир удалился, а Сади остался один, все еще держа в руках приказ, ему послышались в соседней комнате шаги.
Был уже вечер, но огонь еще не был зажжен.
– Сади-паша, – послышался глухой голос. Сади пошел и отворил дверь.
В темноте мелькнула Золотая Маска.
– Ты зовешь меня, – сказал Сади, – я повинуюсь твоему приказанию и слушаю тебя.
– Ты ищешь Рецию – не сомневайся в ее верности, – раздался голос Золотой Маски.
– Я не нахожу Реции, но не сомневаюсь в ее любви и верности.
– Оставь этой же ночью Стамбул, – продолжал незнакомец в золотой маске. – Поезжай к Адрианопольской заставе.
– Как, неужели я должен сегодня ночью бросить Стамбул!
– Ты найдешь Рецию. Кроме того, здесь твоей жизни угрожает опасность.
– Я не боюсь смерти.
– Но ты должен защитить себя от руки убийцы. Ты должен жить для Реции.
– Я последую твоему совету и сегодня же ночью оставлю Стамбул, – сказал тогда Сади.
– Все остальное ты скоро узнаешь. Ты снова найдешь Рецию, а ее исчезновение объяснится, – проговорил человек в золотой маске и оставил дом Сади.
XXVПоследние минуты заклинателя змей
Абунец пал, пораженный выстрелами.
Но он был не убит, а только тяжело ранен. Его взоры все еще были обращены вдаль, как будто он ожидал увидеть свое дитя. Мысль, что он не увидит Рецию, не давала ему умереть спокойно. Смерть быстро приближалась, но все-таки Абунец был еще жив, еще мог увидеть дочь.
Солдаты, казалось, не обращали на него внимания. Офицер видел, как Абунец повис на привязывавших его веревках, и, не приказав его отвязать, велел солдатам возвращаться в город. Казненный должен был оставаться на месте до утра. Абунец остался один. Никто не сжалился над ним. Никто не пришел к нему на помощь. Этот человек, всю жизнь помогавший другим, умирал теперь, оставленный всеми.
– Реция, дочь моя, – прошептал он, и глаза его невольно закрылись. – Я умираю, а ты не идешь. Милосердный Всевышний, дай мне еще раз увидеть мое дитя.
Но вокруг было тихо, даже шаги удалявшихся солдат смолкли. Последний потомок Абассидов опустил голову на грудь, как мертвый, кровь медленно текла из его ран.
В это время в сумерках показалось странное шествие. На богато убранной белой лошади сидела женщина, закутанная в покрывало, за узду лошадь держал человек в золотой маске, двое других следовали на некотором расстоянии. Прохожие, встречающие это шествие, отступали и низко кланялись, прикладывая руку к сердцу и говоря: «Мир с вами!» Шествие приближалось к площади, где произошла казнь.
В это время вышла луна и осветила Абунеца, повисшего на веревках, привязывавших его к столбу.
– Все кончено, – раздался голос Золотой Маски. – Мы опоздали.
– Опоздали! – вскричала женщина в покрывале. То была Реция, дочь Альманзора. – Говори, где мой отец, к которому ты обещал меня отвести? Где он?
Золотая Маска указал на столб.
– Он уже казнен, – раздался в ответ голос Золотой Маски, в то время как две другие поспешно подошли отвязать Альманзора. – Посмотри туда. Мы опоздали!
Реция вскрикнула от ужаса и закрыла лицо руками, увидев привязанного к столбу старика. Этим стариком был ее отец. Она так долго его оплакивала и так желала видеть, а теперь должна была наконец увидеть, но увидеть только его труп.
Золотые Маски отвязали Абунеца и положили на траву. Реция соскочила с лошади и поспешила к отцу. Она с криком отчаяния бросилась к отцу, и этот крик, казалось, пробудил к жизни Абунеца. Голос его ребенка заставил снова биться его сердце. Абунец зашевелился, и человек в Золотой Маске подал ему фляжку.
Несколько капель воды имели оживляющее действие. Старый Абунец выпрямился, лицо его снова оживилось, улыбка радости мелькнула на лице, он узнал Рецию.
Рыдающая Реция схватила за руку отца.
– Да, это ты, я узнаю тебя! – вскричала она. – Наконец-то я вижу тебя. Как долго я желала этого свидания. Как долго я жила между страхом и надеждой. Я никогда не верила, что ты умер. Но теперь я увидела тебя, чтобы снова проститься…
– Не плачь, дочь моя, успокойся, – заговорил слабым голосом старый заклинатель змей. – Я не боюсь смерти, но я чувствую, что у меня еще достаточно времени, чтобы сказать тебе все, что меня терзает, и благословить тебя. Господь сжалился надо мной и посылает мне знак своего благоволения. Я молил его об этой милости, и моя молитва услышана, я вижу тебя, дочь моя.
Реция со слезами наклонила голову, старик положил на нее свои дрожащие руки, как бы желая удостовериться, что дочь около него.
– О мой бедный дорогой отец, – сказала Реция, – как я желала тебя видеть. Я не теряла надежды видеть тебя.
– Я все знаю, дочь моя, я часто бывал близ тебя, так что ты и не знала этого.
– Внутренний голос вечно говорил мне, что ты жив, хотя в Стамбуле и говорили о твоей смерти.
– На меня действительно напали в начале путешествия разбойники, подкупленные Мансуром, чтобы убить меня. Мансур и Кадиджа преследовали меня из корыстолюбия. Оба знали, что в моей власти находятся бумаги калифов Абассидов, от которых мы происходим, оба знали, что между этими бумагами находится указание на сокровище старых калифов.
– Теперь я понимаю ненависть старой Кадиджи, – сказала Реция, – но Сирра сделала все, чтобы загладить вред, принесенный нам ее матерью.
– Я давно уже знал, что сокровище калифов не существует более, – продолжал Альманзор. – Я был в пирамиде пустыни Эль-Тей и всю ее обыскал. Сокровища не было, но все-таки оно принесло нам много горя и потерь.
– Не сожалей, отец, что это сокровище не попало к нам в руки.
– Я никогда не желал этого. Но должен был разыскивать в интересах моих детей. Документы находились в моих руках, и Мансур старался во что бы то ни стало завладеть ими. Для этого он приказал преследовать меня, и ему действительно удалось завладеть документами. Что касается меня, то я спасся благодаря мулле Кониара, и на тайном собрании представителей ислама было решено противодействовать преступным действиям Мансура. Последствием этого собрания было образование союза Золотых Масок. Я сам, твой отец, был Бейлер-Беги Золотых Масок, я направлял их поступки, я был их главой…
– Ты, отец мой?
– Золотые Маски должны были противодействовать преступлениям Мансура и его сообщников, должны были защищать невинных и беззащитных и наказывать виновных, их правилом было изречение: «Бог есть любовь! Все люди братья!»
– Это прекрасное изречение, отец, о, если бы все люди следовали ему!
– С моей смертью дело Золотых Масок не заканчивается, – продолжал старик, – другой будет их главой, им остается еще много сделать, и я боюсь, что они недолго будут в состоянии противостоять злу. Но я чувствую, что мои силы ослабевают, мои минуты сочтены, и мне еще много остается сказать тебе, дочь моя. Я знаю, что ты находишься под защитой Сади. Он благородный человек, я оставляю тебя ему, будучи убежден, что он составит твое счастье. Но послушайся моего совета: не оставайся в Турции. Уезжай вместе с Сади и создай себе в другой стране семейный очаг, потому что здесь ты подвергаешься опасности лишиться своего защитника.
– Ты желаешь, чтобы мы уехали, отец мой? Чтобы мы оставили Стамбул? После твоей смерти ничто не будет удерживать меня в стране, где ты и Сади не испытали ничего, кроме несправедливости и притеснений.
– Совершенно верно, дитя мое, твое обещание успокаивает меня. Такие люди, как Сади, редки в Турции, и зависть преследует их. Неблагодарность была наградой за его дела, я знаю все. Он не обогатился, будучи визирем, но в его бедности он будет счастливее всякого богача. Кроме того, ты получишь в наследство все мое состояние, которое хоть и не так велико, как отыскиваемое сокровище Абассидов, но оно не стоит ни одного чьего-либо вздоха, ни одной слезы и приобретено честным путем.
– Я не знала, что у тебя есть состояние, отец.
– Мое состояние – сто тысяч фунтов стерлингов, лежащих в английском банке. Бумаги для получения их будут переданы тебе муллой Кониара или кем-нибудь из братьев нашего общества.
– Какое богатство, отец! – вскричала Реция.
– Хочу, чтобы оно принесло вам счастье. Но меня беспокоит еще одно, – сказал Альманзор слабеющим голосом.
– Что такое, отец, говори, твоя воля для меня священна, – сказала Реция дрожащим голосом.
– Мы должны проститься, дочь моя. Я старик и уже довольно прожил на свете. Я чувствую, что настает моя последняя минута…
Реция рыдала и покрывала поцелуями уже холодевшие руки отца.
– Благословляю тебя, дитя мое… Знай, что я больше не мусульманин… Я христианин… Обряд крещения надо мной совершил иерусалимский патриарх. Мое последнее желание… Чтобы и ты по убеждению перешла со временем в христианство… Потому что эта религия учит: «Бог есть любовь… Все люди братья…»
Голос изменил умирающему. Альманзор расстался со своей последней тайной.
Реция не могла выговорить ни слова. Она обняла умирающего отца. Старик, собрав последние силы, положил руки на голову дочери.
– Благодарю тебя, Боже, – прошептал он, – теперь я умру спокойно… Прощай, дочь моя, благословляю тебя и Сади… Думайте обо мне…
Старик вздохнул в последний раз – он был мертв. Его душа обрела наконец покой.
Подошедшие ближе Золотые Маски с молитвой остановились вокруг умершего. Реция опустилась на колени.
XXVIСпасение Черного Карлика
Мы оставили Сирру в самую критическую для нее минуту, когда она, падая, схватилась за выступ стены и повисла высоко над землей, каждую секунду рискуя упасть и разбиться насмерть. Оказалось, что выступ, за который ухватилась Сирра, находился как раз над окном. Окно было открыто и, хоть и заделано решеткой, но прутья отстояли один от другого так далеко, что Сирра при ее ловкости могла пролезть между ними. Весь вопрос заключался в том, куда вело это окно, не в новую ли тюрьму? И Сирра могла снова оказаться пленницей, но, во всяком случае, ей не представлялось никакого выбора и, недолго думая, она проскользнула в окно.