Творчество Ремарка претерпело и значительную идейно-тематическую эволюцию. Читая его романы в их хронологической последовательности, легко проследить, как кошмары первой мировой войны постепенно, начиная с романа «Возлюби ближнего своего» (1941), отступили назад перед антифашистской темой, как в поле зрения писателя появилась предвоенная мюнхенская Европа, как в его творчестве — прежде всего в романе «Время жить и время умирать» (1954) — возник образ нового «потерянного поколения», уже второй мировой войны, и, наконец, как в «Черном обелиске» Ремарк с чувством тревоги и гнева откликнулся на проблемы современной действительности и заклеймил неофашистские тенденции в политическом развитии ФРГ.
В 1929 году до того почти безвестный литератор выпустил роман «На Западном фронте без перемен». Этому произведению суждено было стать одной из величайших в истории литературы сенсаций. В короткий срок роман Ремарка разошелся тиражом свыше 8 миллионов экземпляров. На волне этого успеха и следующая книга писателя, «Возвращение» (1931), переведенная на десятки языков, обошла земной шар.
Герои первых романов Ремарка — недоучившиеся гимназисты, желторотые юнцы. Война опустошила их души, надломила неокрепшее сознание, уцелевших физически искалечила духовно. Защищаясь от враждебных сил жизни, они ищут опору лишь в простейших формах человеческой солидарности, обусловленных их фронтовым опытом, в элементарном коллективизме и инстинкте взаимной выручки, которые сплачивали их в окопах перед лицом штыковой, ружейно-пулеметной, артиллерийской, химической и прочей смерти.
Но иллюзии, которые находили для себя питательную почву в условиях окопного быта, быстро рассеялись в обстановке «мирного» буржуазного общества. В романе «Возвращение» писатель показал, как социальные различия и имущественное неравенство разрушают призрачную гармонию фронтового братства. В «Трех товарищах» политика, столь презираемая и игнорируемая ремарковскими героями, мстит им за себя, жестоко вторгшись в их тесный дружеский круг. Выстрел фашистского убийцы жестоко напоминает о том, сколь наивна и утопична мечта о дружбе, взаимопомощи, порядочности и вообще достойной человека жизни в некоей приватной сфере, недоступной грозам истории и политическим потрясениям нашего века.
И все же, несмотря на столь наглядные уроки, герои «Трех товарищей» (как и герои предыдущих романов Ремарка) до конца остаются людьми аполитичными. Своего друга Ленца они называют «последним романтиком», расценивая его — кстати, довольно туманные и дилетантские — политические увлечения как донкихотскую блажь. А когда он погибает от руки штурмовика и его друзья выслеживают и уничтожают убийцу, то в этот акт они не вкладывают никакого сознательного политического содержания. Убитый товарищ должен быть отомщен, а подоплека его убийства, то обстоятельство, что убийца — фашист, а не обыкновенный уголовник, что Ленц был убит по политическим мотивам, а не при ограблении или в пьяной драке, для них не играет никакой роли.
Но роман «Три товарища» был последним романом Ремарка, могущим заслужить упрек в «иллюзии нейтрализма». Начиная с романа «Возлюби ближнего своего» писатель уже не «над схваткой», а в самом центре ее, и героем его становится человек не только антифашистских убеждений, но и антифашистского действия. Это политическое самоопределение и активизация ремарковского героя, наметившиеся с начала 40-х годов, были вызваны могучими общественно-историческими факторами того времени: антифашистской войной свободолюбивых народов, завершившейся разгромом третьего рейха и разоблачением перед лицом всего мира преступлений гитлеризма.
В романе «Возлюби ближнего своего» конфликты носят не столько частный, сколько политический характер. Герои — изгнанники из гитлеровской империи — являются носителями антифашистской темы. Изображение их трагической участи в Австрии, Чехословакии, Швейцарии и Франции тесно связано с резкой критикой той политики невмешательства и благожелательного нейтралитета по отношению к нацистской Германии, которую проводили Лига Наций и буржуазные правительства европейских стран. Особое значение в романе имеет образ мужественного, самоотверженного и великодушного человека — Штейнера. До эмиграции он был антифашистом-подпольщиком в одной из организаций Сопротивления. Вернувшись нелегально в Германию и попав в руки гитлеровцев, Штейнер в последнем героическом порыве выбрасывается из окна, увлекая за собой гестаповского палача.
Штейнер — ближайший предшественник Равика из романа «Триумфальная арка» (1946), ремарковского героя, вызвавшего в нашей критике особенно много споров. Объяснялось это, возможно, тем, что здесь писатель впервые создал образ не неизменный в своих основных качествах, а проходящий сложную духовную эволюцию, трудный путь нравственного роста.
Мы знакомимся с Равиком в нелегкие для него дни. Да и не только для него. Во Франции общественный подъем, связанный с движением Народного фронта, сменился спадом и ослаблением демократических сил. В Испании республика, которую в качестве военного хирурга защищал и Равик, доживает последние часы. Поощряемый мюнхенской политикой, германский фашизм все дальше простирает свои щупальца, и тень войны уже нависла над городами Европы. Все это в соединении с тяжкими и унизительными условиями эмигрантской жизни повергает героя в состояние духовного кризиса и волевой депрессии. Таким он предстает перед читателем на первых страницах романа.
Две силы пробуждают Равика из его летаргии, возрождают в нем жизненную энергию и волю к сопротивлению: любовь и ненависть.
Любовь к Жоан, неверной и деспотичной Жоан, растопляет лед, сковавший сердце Равика, возвращает ему ощущение жизни и сознание долга. Вспомним эпизод в Лувре, когда взору Равика неожиданно открывается статуя Ники Самофракийской: «Ее стихией были мужество, борьба и даже поражение: ведь она никогда не отчаивалась. Она была не только богиней победы, но и богиней всех романтиков и скитальцев, богиней эмигрантов, если только они не складывали оружия». Путем сложных, не сразу понятных ассоциаций, секрет которых покоится в глубинах субъективного сознания героя, мысли Равика о Жоан связываются с образом греческой богини победы: «Я снова живой — пусть и страдающий, но вновь открытый всем бурям жизни, вновь подпавший под ее простую власть! Будь же благословенна, мадонна с изменчивым сердцем, Ника с румынским акцентом!»
И не случайно вслед за этими ночными эпизодами в Лувре и на улице Паскаля под окном Жоан, вслед за главой, звучащей как симфония возрожденной личности, действие романа резко, без околичностей переносится в кафе, где Равик встречает Хааке и начинает свою охоту за ним. Связь этих мотивов очевидна: богиня эмигрантов, не складывающих оружия, вновь вдохнула решимость и волю к действию в душу Равика, любовь вернула его в строй живых и напомнила ему о долге ненависти.
Впрочем, ненависть никогда не покидала Равика. Ненависть к фашизму отделяет его резкой чертой от тех, о ком можно было бы сказать, что они питают «иллюзию нейтрализма». Он убежденный противник позиции «над схваткой», он сознает ее вредность, ее губительные последствия. Для него ясна простая истина: «Они (гитлеровцы. — И. Ф.) и распоясались потому, что люди устали и ничего не хотят знать, потому, что каждый твердит: «Меня это не касается». Но Равика это касается! Он убивает Хааке и этим актом по-своему, в качестве борца-одиночки приобщается к антифашистской борьбе.
Это деяние, казалось бы, индивидуальное и столь ограниченное по своим масштабам, Равик связывает с мыслью об ответственности каждого человека за судьбы мира и человечества. Именно поэтому так важно вырваться из трясины мещанской морали «века невмешательства» и ступить на путь борьбы с фашизмом.
Для товарищей Ленца месть его убийце была аксиомой, вещью настолько естественной и элементарной, что она и не способна была стимулировать их мысль, побудить к отвлеченным «метафизическим» раздумьям. Равик же, напротив, постоянно размышляет о возмездии, которое должно постигнуть Хааке, стремится осмыслить свое действие в большой, всечеловеческой перспективе как пример для всех тех, кто пока еще занимает позицию «над схваткой». Теперь это стало «самым главным, гораздо более значительным, чем просто личная месть… В крови у него пульсировало мрачное сознание необходимости такого поступка — словно от него кругами разойдутся волны и вызовут впоследствии гораздо более существенные события…».
Антифашистское самосознание ремарковского героя углубляется от романа к роману. В «Искре жизни» (1952) борьба с фашизмом, борьба самозабвенная, отчаянная, до последнего вздоха, составляет все содержание жизни героя. Правда, Фридрих Коллер, заключенный гитлеровского лагеря уничтожения, самими условиями бытия поставлен перед жестоким выбором: либо смерть в борьбе, либо унижение, покорность и все равно смерть. Но ведь и в этих условиях чувство человеческого достоинства и мужество не всегда одерживают верх над инстинктом самосохранения и желанием выжить любой ценой. Для Коллера же борьба оказывается единственным воздухом, которым он способен дышать. Он борется и — что главное — он преображается в процессе борьбы. Он освобождается от присущих ему в прошлом иллюзий абсолютной терпимости, его философия «толерантности» оказывается несостоятельной в столкновении с фашистскими палачами, и он понимает, что единственным средством утверждения человечности является непримиримая борьба с варварством.
Если Штейнер, Равик, Коллер в силу общности многих характерных черт в известной мере сливаются в дознании читателя в некий единый образ, то в романе «Время жить и время умирать» (1954) перед нами уже предстает другой герой. Дело не просто в том, что он принадлежит к иному поколению — не первой, а второй мировой войны— и что он лет на двадцать пять моложе Равика или Коллера. Разница в возрасте определяет и различие жизненных путей, трудностей и проблем, возникающих перед героями. Штейнер, Равик, Коллер были жертвами нацистского террора и убежденными антифашистами, но о молодом солдате гитлеровского вермахта Гребере этого поначалу никак сказать нельзя, и идейно-нравственный путь, пройденный им от участия в расстреле советских граждан до убийства эсэсовца Штейнбреннера и освобождения партизан, во многом — в особенности в исходных по