Я снова взглянул на Наташу. Я очень любил ее, но в моем чувстве к ней не было ни малейшей сентиментальности. И до тех пор, пока сентиментальность не появится, я был в безопасности. Я мог порвать с ней сравнительно безболезненно. Я любовался ее красивыми плечами, ее прелестными руками, бесшумно шевеля пальцами, делая пассы и шепча заклинания: «Останься со мной, существо из другого мира! Не покидай меня раньше, чем я покину тебя! Да будет благословенна твоя сущность воплощение необузданности и покоя!»
— Что ты делаешь? — спросила Наташа.
Я опустил руки.
— Разве ты меня видишь? — удивился я. — Ведь ты лежишь на животе!
Она показала рукой на маленькое зеркальце, стоявшее на ночном столике рядом с радиоприемником.
— Хочешь меня заколдовать? — спросила она. — Или уже успел пресытиться радостями домашнего очага?
— Ни то, ни другое. Мы не тронемся с места, не выйдем из этой крепости; правда, из нее уже почти выветрился запах борделя, но зато здесь попахивает гомосексуализмом. Самое большее, на что я готов решиться — это пройтись после обеда по Пятой авеню, как все приличные американские граждане, потомки тех, кто прибыл на «Мейфлауерс».[45] Но мы тут же вернемся к своему радио, бифштексам, электрической плите и любви.
Мы не вышли на улицу даже после обеда. Вместо этого мы открыли на час окна, и в комнату хлынул горячий воздух. А потом мы включили на полную мощность кондиционер, чтобы не вспотеть.
В конце этого дня у меня появилось странное чувство: мне казалось, что мы прожили почти год в безвоздушном пространстве, в состоянии покоя и невесомости.
XX
— Я устраиваю небольшой прием, — сообщил Силверс. — Вас я тоже приглашаю.
— Спасибо, — сказал я без особого энтузиазма. — К сожалению, я вынужден отказаться. У меня нет смокинга.
— И не надо. Сейчас лето. Каждый может прийти в чем хочет.
Теперь у меня не было пути к отступлению.
— Хорошо, — сказал я.
— Смогли бы вы привести с собой миссис Уимпер?
— Вы ее пригласили?
— Пока еще нет. Ведь она ваша знакомая.
Я взглянул на Силверса. Ну и хитрец!
— Не думаю, чтобы ее можно было так вот взять и привести. Кроме того, вы утверждали, что она ваша знакомая, и притом очень давняя.
— Я сказал это просто так, к слову. У меня будут очень интересные люди.
Я отлично представлял себе, что это за интересные люди. Та часть человечества, которая живет на доходы от купли-продажи, воспринимает прикладную психологию весьма примитивно. Люди, на которых можно заработать, — интересные. Остаток рода человеческого делится на людей приятных и безразличных. Что же касается людей, из-за которых можно потерять деньги, то они, безусловно, подлецы. Силверс фактически строго придерживался этой классификации. И даже, пожалуй, шел еще дальше…
Рокфеллеров, Фордов и Меллонов я на приеме не увидел, хотя, по рассказам Силверса, они являлись его лучшими друзьями и должны были присутствовать обязательно. Зато другие миллионеры пришли — очевидно, миллионеры в первом поколении, а не во втором и тем паче в третьем. Они вели себя шумно и благодушно, ибо находились сейчас на ничейной земле между царством чистогана, где чувствовали себя очень уверенно, и царством живописи, где чувствовали себя не очень уверенно. Все они считали себя коллекционерами, а не людьми, случайно купившими несколько картин, чтобы повесить их дома. В этом заключался самый главный трюк Силверса: он делал из своих клиентов коллекционеров, то есть заботился о том, чтобы музеи время от времени брали у них какую-нибудь картину для выставки и вносили ее в каталог с пометкой: «Из собрания мистера и миссис X». Благодаря этому клиенты Силверса подымались еще на одну ступеньку выше по вожделенной лестнице, ведущей в светское общество.
Внезапно я увидел напротив себя миссис Уимпер. Она поманила меня пальцем.
— Что мы делаем здесь, среди этих акул? — спросила она. — Для чего меня, собственно, пригласили? Ужасные люди. Не сбежать ли нам?
— Куда?
— Все равно куда. В «Эль Марокко» или ко мне домой.
— Я бы с удовольствием, — начал я. — Но не могу. Я здесь, так сказать, по долгу службы.
— По долгу службы? А как же я? Ведь у вас есть долг и по отношению ко мне. Вы должны доставить меня домой. Меня пригласили из-за вас.
Ее аргументация показалась мне весьма занятной.
— Вы, случайно, не русская? — осведомился я.
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Да потому, что некоторые русские дамы умеют возводить стройные логические построения, основываясь на ложных посылках и ложных умозаключениях, а потом предъявлять претензии к другим. Очень привлекательная, очень женственная и очень опасная черта. Миссис Уимпер вдруг рассмеялась.
— У вас так много знакомых русских дам?
— Есть несколько. Эмигрантки. Я заметил, что они обладают гениальной способностью предъявлять ложные обвинения ни в чем не повинным мужчинам. По их мнению, это не дает угаснуть любви.
— И все-то вы знаете! — заметила миссис Уимпер, бросив на меня долгий испытующий взгляд. — Когда же мы уйдем? Не желаю выслушивать фарисейские проповеди этой Красной Шапочки.
— Почему Красной Шапочки?
— Тогда волка в овечьей шкуре.
— Это уже не из сказки о Красной Шапочке. Это из Библии, миссис Уимпер.
— Спасибо, профессор. Но и тут и там фигурирует волк. Скажите, неужели вам не становится худо при виде этой стаи малых и больших гиен и волков, которые шныряют взад и вперед с Ренуарами в пасти?
— Пока нет. Я воспринимаю это иначе, чем вы. Мне нравится, когда человек серьезно рассуждает о материях, в которых он ничего не смыслит. Это звучит по-детски и успокаивает нервы. Узкие специалисты нагоняют скуку.
— А ваш верховный жрец? Он говорит о картинах со слезами на глазах, будто это его родные дети, а потом выгодно продает их. Впрочем, он продаст и мать, и отца.
Я не мог удержаться от смеха. Она хорошо разбиралась в этой ярмарке тщеславия.
— Нам здесь нечего делать, — сказала она. — Проводите меня домой.
— Могу отвезти вас домой, но потом я должен вернуться.
— Хорошо.
Я бы и сам мог догадаться, что у подъезда миссис Уимпер ждет машина с шофером, но для меня это было почему-то неожиданностью. Она заметила мое удивление.
— Все равно, отвезите меня домой. Я не кусаюсь, — сказала она. — Шофер доставит вас обратно. Ненавижу приходить домой одна. Вы не представляете себе, какой пустой может казаться собственная квартира.
— Ошибаетесь, — возразил я, — представляю. Машина остановилась, шофер распахнул дверцу. Миссис Уимпер вышла из машины и, не дожидаясь меня, направилась к подъезду. Разозленный, я последовал за ней.
— Как ни жаль, но мне придется ехать обратно, — сказал я. — Вы, конечно, понимаете, что иначе нельзя.
— Можно, — сказала она. — Но в этом вы опять-таки ничего не смыслите. Спокойной ночи. Джон, отвези господина… Извините, забыла вашу фамилию.
Я оторопело взглянул на нее.
— Мартин, — сказал я без запинки.
Миссис Уимпер и бровью не повела.
— Господина Мартина, — повторила она.
Секунду я размышлял, не лучше ли мне отказаться. Потом сел в машину.
— Довезите меня до ближайшей стоянки такси, — сказал я шоферу.
Машина тронулась. Мы проехали две улицы, и я сказал:
— Остановитесь! Вон — такси.
Шофер повернулся ко мне:
— Почему вы хотите выйти? Для меня сущий пустяк довезти вас до места.
— А для меня не пустяк.
Он усмехнулся.
— Боже мой! Мне бы ваши заботы.
Мы остановились. Я протянул ему чаевые. Он покачал головой, но деньги все же взял. Я поехал на такси к Силверсу. И вдруг сам покачал головой и подумал: «Какой я идиот!» — Отвезите меня, пожалуйста, не на Шестьдесят вторую улицу, а на Пятьдесят седьмую, угол Второй авеню.
— Как угодно. Хорошая ночь, правда?
— Чересчур теплая.
Я вышел у магазина братьев Штерн. Магазин был еще открыт. Несколько гомосексуалистов с плотоядной улыбкой выбирали холодные закуски на ужин. Я позвонил Наташе. Она ждала меня не раньше чем через два-три часа, поэтому я не решился подняться к ней без звонка. День был и так богат неожиданностями, и я хотел избежать новых. Наташа была дома.
— Ты где? — спросила она. — У своих коллекционеров? Краткая передышка?
— Я не у коллекционеров и не у миссис Уимпер. Я в магазине братьев Штерн. Среди сыров и салями.
— Купи полфунта салями и серого хлеба.
— Масла тоже?
— Масло у нас есть. А вот против эдамского сыра я не возражаю.
Я вдруг почувствовал себя очень счастливым.
К тому времени, когда я вышел из телефонной будки, в магазине уже резвились три пуделя. Я узнал Рене, а потом и его хозяина, рыжего Яспера. Яспер поздоровался со мной — он был какой-то развинченный, как большинство педерастов.
— Что поделываешь, незнакомец? Давно не виделись.
Я получил свои покупки: салями, сыр и шоколадный крем в тонкой жестяной формочке.
— Вот как? — заметил Яспер. — Продукты для позднего ужина.
Я молча смерил его взглядом. На его счастье, он не спросил, буду ли я ужинать с приятельницей. Иначе я увенчал бы его рыжую шевелюру формочкой с кремом — чем не корона!
Но он ничего не сказал, молча последовал за мной на улицу.
— Может, прогуляемся немного? — предложил он, стараясь шагать со мной в ногу.
Я огляделся. На Второй авеню царило оживление. Был, очевидно, час вечернего променада. Улица буквально кишела гомосексуалистами с пуделями и без оных. А также с карликовыми таксами, причем многих владельцы несли под мышкой. Атмосфера была праздничная. Молодые люди здоровались, перебрасывались шутками, останавливались, когда собаки справляли свою нужду у края тротуара, рассматривали друг друга, обменивались взглядами. Я заметил, что вызываю всеобщее внимание. Яспер шел рядом со мной, кивая знакомым с такой гордостью, словно я был его новым приобретением. И все обсуждали мою скромную особу. Потеряв терпение, я круто повернул назад.