– Твоего мнения не спрашивали. Для меня и ты, и она – обуза. Да и ты, старший внук, с годами превратился в ярмо на шее. Может, мне стоит выгнать всех троих?
– Это твой дом. Ты вольна поступать как пожелаешь, – мгновенно отреагировал Рюу.
– Правда. Рёкан и все работники принадлежат мне. – Она попыхтела трубкой, затянулась и с надрывом закашлялась. Грудь клокотала, словно из Хакусаны-сан рвалась не табачная горечь, а душа. Она отложила трубку, вытащила платок, чтобы заглушить кашель.
– Принести воды? – спросил Рюу.
Хакусана-сан покачала головой: нет.
– В уголке губ, оками-сан, – сказал он тогда.
Хакусана промокнула губы. На платке остались бурые пятна.
Мичи почти завидовала куклам, прятавшимся в шкафу.
– Человек, который не делает свою работу с радостью, не может радовать других, – спокойно продолжил Рюу. – Уйдем мы с Нобуо, останетесь ты, отец и мать. Кому из вас рёкан еще приносит радость?
– У меня полно работников, – возразила Хакусана, превозмогая новый приступ кашля.
– У тебя полно пленников, оками-сан. Не путай.
– И ты подсовываешь еще одного? Не выйдет, внучок, эта… – она схватила трубку и наставила ее на Мичи, – на твоей совести. Я за нее не в ответе. Вся ответственность на тебе. Слушай, девчонка! – выкрикнула Хакусана-сан, и Мичи сильнее сжала ухо. – Я не рада твоему присутствию. Мне не нравится, во что превратились нынешние женщины. В твоем возрасте я родила и похоронила второго ребенка. Первого боги подарили мне в шестнадцать. Вы же расточаете жизнь.
– Бабушка тоже так говорит, – вырвалось у Мичи.
Она вовсе не собиралась поддакивать Хакусане-сан. Голова сама опускалась и поднималась, как у кукол Дораэмона, модных, когда Мичи было лет пять или шесть. Коты постоянно дрожали гигантскими головами на непропорционально тонюсеньких шейках, Мичи просила у мамы купить кивающую игрушку. Мама купила классного Дораэмона в желтых решетчатых очках. Он надоел Мичи на второй день.
Хакусана-сан тоже быстро надоела болтающаяся голова Мичи. Она нахмурилась, подбородок Мичи прилип к груди.
«И эта тоже колдунья!» – мысленно простонала Мичи.
– Неужели остались верные традициям люди? И каким образом ты решила отблагодарить бабушку за мудрый совет? Ты ведь приняла ее облик? – Дым поднимался над Хакусаной.
Голова Мичи снова заболталась вверх-вниз.
– Небеса покарали нас обеих непутевым потомством. Ничего, ты изменишься, девочка. Я скажу единожды: ты усвоишь на всю оставшуюся… – Хакусана сделала паузу, правый край рта искривился в насмешке, – жизнь. Рёкан – мать, ожидающая гостей как членов семьи, радостно и с надеждой, что они придут домой в хорошем расположении духа. В рёкане персонал всегда поблизости, предлагают одну услугу за другой прежде, чем гость даже подумает что-то заказать. Как почувствует голод, сразу появляется еда. После окончания трапезы тарелки исчезают. Ванны чистые и ждут купальщиков. Тапочки стоят так, чтобы гость вышел и его ноги сразу в них попали. Благовония зажигаются, стоит гостю вернуться в номер. Ты невидима, непритязательна, услужлива и молчалива. Ты сможешь жить, покуда твои хозяева не замыслят иное. Поняла?
– Да, оками-сан, – вырвалось у Мичи против воли. Она прижалась к Рюу, ища поддержки. Тот не отошел, но и не заступился.
– В моем рёкане, – Хакусана смотрела в потолок, – непослушание карается смертью, окончательной. Усвой и это. Ты не член семьи. Все, что произойдет с тобой после беседы, меня не волнует. Я пальцем не пошевелю, чтобы помочь.
– Да, оками-сан.
– А теперь вон отсюда. Все трое.
Рюу помог Мичи подняться. Она встала, опершись на подставленную руку. Рюу сразу подозвал брата и передал Мичи ему. Вытер ладони. И лицо скривил! Мичи обиженно засопела: он будто бы брезговал.
– Пойдем, отдохнешь. – Нобуо вывел Мичи из кабинета.
Она вырвалась из-под локтя Нобуо, повернулась к Рюу.
– Неужели нет другого пути?
– Нет.
Ответ прозвучал как выстрел. Губы Мичи задрожали.
– Что же мне делать?
– Жди указаний, как прочие. Уведи ее, Нобуо!
– Вы сможете меня простить, Мичи-сан? – спросил Нобуо, замерев у входа в 103-й.
Он отвел Мичи в номер, сбегал за чаем и теперь стоял с подносом, не решаясь войти.
Сама Мичи, минуя тело на футоне, прошла к столу и уселась за ноутбук. Глаза слезились после едкого дыма от трубки Хакусаны-сан. Мичи положила руки на клавиатуру, но файла с рукописью не открыла.
– Ты виноват так же, как и он. – Мичи не хотела обращать внимания на Нобуо, но за его спиной кривлялся они, и Мичи невольно улыбалась ему. Демон старался изо всех сил: корчил рожи, показывал язык, вращал глазами и головой. – Зайди уже. Не могу на него смотреть.
Нобуо поставил поднос на татами и закрыл дверь. Он что-то сказал они, но Мичи не разобрала, что именно, демон выкрикивал непристойности, не желая возвращаться на место.
«Дедлайн по книге – 30 сентября», – выскочило на экран напоминание.
«Чуть больше месяца», – равнодушно заметила Мичи. Книга перестала занимать весь ее мир. Появились проблемы посерьезнее. И больше всего Мичи тревожило то, что и эти проблемы расступались, пропуская на первое место Хакусану-сан и ее наказ. Мичи напоминала одну из металлических головоломок отца. Она с любопытством трясла коробку, высыпала на ладонь детали, билась над разгадкой, с раздражением отбрасывала головоломку прочь, не добившись результата. Восьмиугольник не складывался. Четыре разрозненных части возвращались в коробку ждать папу, который справлялся с ними в два счета. У Мичи так не выходило. Рюу защитил ее перед Хакусаной-сан, не дал прогнать, но и приговор подтвердил.
– Ты бы мог меня предупредить, – сказала Мичи.
Нобуо поставил поднос на столик. Взял чашку и опять застыл.
– Я пытался, – возразил он. – Сказал о сбое в программе. В машине, помнишь?
– Это, по-твоему, предупреждение?
– Мы никого не заселяли в 103-й номер. – Нобуо подошел, поставил чашку у ноутбука, повернул ручкой к Мичи.
– Но твой брат подтвердил мою бронь.
– Я отговаривал!
– И снова не очень-то справился.
Мичи говорила спокойно. Их с Нобуо взгляды пересекались, но так же, как и в машине, Нобуо спешил отвести глаза.
– На самом деле я не злюсь на тебя, – призналась Мичи. – То ли я уже подчинилась хозяевам, как мне обещали духи. То ли устала злиться. То ли… – Мичи замолчала.
Нобуо терпеливо ждал, глядя на нее. Мичи не договорила.
– Если бы я мог, увез бы тебя как можно дальше отсюда, – быстро произнес Нобуо.
Мичи убрала руки с клавиатуры, вернула обратно.
– На экскурсию? – уточнила она.
– Нет. Как можно дальше, чтобы никто из нас тебя не нашел.
– Тогда мне пришлось бы ударить тебя чем-нибудь тяжелым по голове, – фыркнула Мичи. – Чтобы от сотрясения мозга у тебя случилась амнезия. Но в этом случае ты бы не смог вернуться обратно. И рёкан недосчитался бы ценного сотрудника.
– Да, – сказал Нобуо.
– Да, – повторила Мичи.
Она открыла рукопись. Нобуо подошел еще ближе. Взглянул на экран.
– Не смотри, пожалуйста, – попросила Мичи. – Она не дописана, плохая примета.
– Может, тебе еще что-то принести? – заволновался Нобуо. Он отступил, снова подошел, поднял чашку, поставил, повернул. – К чаю?
– Мама обычно приносила мне печенья, – не задумываясь ответила Мичи. – Песочных рыбок.
Нобуо ушел, и Мичи накрыла грусть. Лист документа расплывался перед глазами, и единственное, что оставалось неподвижным, шкаф, скрывающий дверь к Кумико. Мичи набрала несколько предложений, удалила. Выпила чай. Написала абзац, стерла. Прикрыла ноутбук, встала, подошла к шкафу, постучала. Мичи хотелось поговорить. Нобуо ушел, духи, вероятно, прознали о лесном приключении и выговоре Хакусаны-сан и не скоро навестят ее. Одиночество навалилось на Мичи, вернулось раздражение. Шкаф послушно отскочил в сторону, будто радуясь, что кто-то, кроме Рюу, поговорит с Кумико. У Мичи не было ключа. Она прижалась губами к замочной скважине и прошептала:
– Вы все виноваты!
Еще и еще раз, намного громче. Шкаф затрясся, прыгнул на место, отталкивая Мичи от дверцы.
Мичи колотила по его деревянному боку, пока не заныли ладони. Стекла на татами, добралась до кресла, вскарабкалась, цепляясь за ножки и стоявший рядом стол, сгребла ноутбук и уткнулась в первую главу своей книги.
Буквы путались, теснили друг друга, вознамерившись покинуть экран. Мичи перечитала уже написанное. «Ужас. – Кислая волна поднялась из живота к горлу, к мутному окружению добавились серые мушки. Стыд ударил в глаза, как будто мало было ядовитого действия табака Хакусаны-сан. Или это смена облика отравила ее? А может, незаслуженно обрушенный гнев на ту, кто меньше всех повинна в ее бедах? – Как мне такое в голову могло прийти? – Мичи вспомнила перекошенное лицо туриста. – Кому я что хотела доказать? Бабушке? Жуткой Хакусане? Вот уж действительно злобная ведьма! Или ей… – Мичи сглотнула кислятину. – Кумико мне ничего не сделала… А я решила выместить на ней… обиду? Отчаяние? О-о-о, ну что же это! Я потеряла не тело, я вся потерлась».
Мичи собралась крикнуть запертой девушке-старухе что-нибудь вроде: «Прости», «Привет», «Я здесь», «Эй», «Мне тоже плохо», «Поиграй немного, пожалуйста», – хоть что-то, но передумала и ушла в текст.
«Взглянем с другой стороны. Пусть я мертва, зато теперь у меня предостаточно времени на мало-мальски приличную книгу».
Пальцы заплясали, побежали строки. Чем больше знаков чернило лист, тем легче становилось. Нобуо, трижды переспросивший, не нужно ли чего, зашел еще раз. Марш клавиатуры изгнал его лучше любой таблички «Не беспокоить». Он оставил на столе тарелку с печеньем.
Писалось жарко. Нобуо принес ей рыбок, но Мичи не заметила его, как не заметила, что из стен вылезли и расселись по татами духи. Она поглощала песочных рыбок и облизывала крошки с пальцев. Писалось легко: мысли вылетали вместе с дыханием, оседали на экране. Рыбки подмигивали украшенными джемом глазками. Мичи подумалось, что мама, как всегда, прочла ее мысли и купила любимые печенья. Слова лились из неведомого источника: Мичи не складывала их в предложения, они появлялись из головокружения, несли за собой, как в лесу носил ее ветер, но несли бережно и гораздо дальше. Из каморки зазвучала музыка. Звуки переплетались с мыслями, и Мичи открылись не просто слова, но струны, до