– Богатая фантазия, не оторваться! – прошелестело над Мичи.
– Подвинься, мне тоже хочется, – заныло следом.
– Всем хватит, не толкайся, – загудело в ответ. – Господин Рюу дал время до рассвета.
От левого уха Мичи тянулась серебристая нить, три больших паука копошились у изголовья, шевеля длинными ножками в ее волосах. Паучьи пальпы дергали нить, тащили в разные стороны.
– Вкусно! – чавкал один.
– Ты слишком много съел, нечестно! – возмущался второй.
Третий, крупный и отливающий рыжиной в свете луны, ровное сияние которой заливало балкон и подбиралось к сопящей Мичи, держал конец нити и следил, чтобы двое других не отнимали друг у друга еду. Пауки расплетали сон Мичи. Дракон, поднявший голову, украшенную соснами, как рогами, растаял наполовину: пауки съели его задние ноги. Нить, идущая от Мичи в ненасытные рты, из серебристой превращалась в черную.
– Как же вкусно! – не мог успокоиться первый.
Мичи нахмурилась во сне. Дух пожирал мужчину. За ними наблюдал сероглазый детектив, но он был вовсе не детективом, а призраком невинно убитого юноши, которого не дождалась возлюбленная.
– Спасибо, господин Рюу! – пропел большой паук, отползая от Мичи. – Девчонку жаль, конечно. Зато как славно пообедали.
– Тише вы там!
Рюу сидел за журнальным столиком. Мичи не закрыла ноутбук. Рюу побарабанил пальцами по столу, подтянул ноутбук поближе, постучал по сенсору. Экран тут же зажегся и выдал файл с рукописью. Рюу погрузился в чтение.
В центре комнаты на низком столе был разложен ужин. Человечек в набедренной повязке и соломенной шляпе позаботился о гостье: исполнил все, как приказал Рюу. Принес еду в назначенное время, прошел за Мичи к онсэну, вытащил ее – обмякшую от пара и дремоты – из воды. Белая простынь тут же прикрыла ее. Рюу шел за ним от купальни, следил за быстрыми движениями. Соломенный человечек занес Мичи в 103-й, позвал помощницу – крохотную девочку без шеи. Рюу наблюдал, как его шустрые работники расправляли футон и укладывали Мичи.
Ночь приближалась к раннему утру. Рёкан спал. Рюу не торопился, все шло своим чередом. Пауки спустились с потолка, подобострастно потрогали край кимоно господина, показали, что голодны. Рюу рассудил, что от гостьи не убудет, и позволил паукам полакомиться снами. Они, конечно, не походили на настоящих баку[24]; Рюу много раз объяснял им, что лучше бы отрастили хоботы, но трем друзьям нравилось двигать ножками как палочками для еды.
– Рюу! – сообщил один из баку. – Мы съели дракона.
– В следующий раз он съест вас. – Рюу не отвлекался от текста. – Убирайтесь, достаточно!
Мохнатые тени смотали нить: брали еду с собой. Ножки гнулись под тяжестью съеденных снов. Мичи застонала, перевернулась на другой бок. Подушка потемнела от мокрых волос: они не успели высохнуть. Пауки пробежали вдоль стены, скрылись под потолком. Оттуда вниз: на кровать, где ворочалась Мичи, на Рюу, читавшего книгу, – уставились десятки горящих глаз. Они ждали.
Свет луны пробивался сквозь закрытые перегородки балкона, но не мог подобраться к Рюу. Он прокрутил текст вверх-вниз, зевнул.
«Нелепо. – Рюу покосился на укутанный темнотой силуэт Мичи. – Хакусана ясно дала понять, что не позволит моим планам осуществиться. Я бросил ей вызов и должен победить любой ценой. Больше возможности не представится. Но вот она, Хирано Мичи, и я читаю ее наивные сочинения».
Он закрыл ноутбук, пересел к футону, убрал с лица Мичи спутанные волосы. От уха по щеке текла кровь, Рюу вытащил из рукава платок и осторожно вытер бурый след пиршества пауков. Он оглядел Мичи. Модный оттенок волос, карамельный мокко, подчеркивал розоватую кожу, стрижка прикрывала круглые щеки. Брови Мичи коротко постригла и дорисовывала хвостик. Спала она с открытым ртом. Рюу наклонился к ней и что-то прошептал. Мичи нахмурилась. В ее сновидение пробрался туман, вытеснил духа и мужчину, изгнал обессиленного дракона, заполнил сон непроглядной пеленой, в которой поблескивало большое овальное зеркало.
Рюу вытирал пот со лба Мичи и говорил, говорил. Зеркало держали могучие темно-красные руки с выпуклыми изгибами вен на предплечьях. Мичи смотрелась в его холодную поверхность. Отражение стояло к ней спиной.
Рюу склонялся все ниже, пока губы не коснулись виска Мичи. Глаза на потолке перемигивались. Их обладатели ждали знака, готовые исполнить волю господина. Стараниями Рюу 103-й номер ожил, и, возможно, очень скоро весь отель постигнут перемены.
Отражение повернулось. С черным провалом улыбки на белом лице из зеркала выглянул череп, ощерились зубы. В пустых глазницах качались зажженные бумажные фонари. Мичи сделала шаг назад, но поскользнулась в тумане и упала, полетела во тьму. Зеркало обрушилось на нее. Глазницы поймали Мичи, вспыхнули фонари. Мичи забилась в бумажном плену, фонари летели в бездну пустых глаз. Огонек, колеблющийся над головой плененной Мичи, погас.
– Скоро час рассвета. – Рюу поднялся с пола.
Простор номера заполнили духи, сорвавшиеся с потолка. Корчащиеся, бесформенные тени окружили футон.
– Бережнее с ней. – Рюу раздвинул ставни, отошел к двери и щелкнул пальцами.
Сердце Мичи остановилось.
– Следите за телом. Не подпускайте никого.
5. Демоны живут напротив ворот храма
Солнце ленилось выйти из-за гор. В 103-й заглядывала луна, слегка завалившаяся на левый бок. Ночное светило походило на неполный бокал, из которого изливалась дымка. Резная линия леса сбрасывала холодный мрак, обретала лиловый оттенок. Клубы тумана выбирались из чаши луны, цеплялись за кроны деревьев и перила балкона, волочились по полу и сливались с волосами Мичи, окрашивая пряди в тускло-серый оттенок.
Отделение происходило медленно. Тело, не осознавшее переход, сопротивлялось, но Рюу четко озвучил распоряжение – и духи суетились, подгоняли тело, помогали забыть о привязанности и отпустить душу. Их уговоры походили на вой, неспящему гостю он вполне сошел бы за музыку ветра, перебирающего верхушки сосен. Тело Мичи. скорее всего, ощущало вой как вибрацию, душа металась как от грозовых раскатов, все еще плененная тьмой разрушенного сна. На Рюу завывания духов наводили тоску, он направился в гардеробную, к шкафу у стены, разделявшей 103-й и 14-й номера.
– Отодвинуть, – приказал он.
Мичи бы ни за что не догадалась, что ее номер на самом деле еще больше. Две темно-синих руки показались из стены и передвинули шкаф. За ним пряталась дверь с едва заметной замочной скважиной. Рюу извлек из кармана ключ, повернул три раза – и дверь открылась. Любопытствующий туман заглянул в темноту маленькой каморки.
– Кумико, – позвал Рюу, замерев на границе света и тьмы.
Комнатка ответила тишиной, Рюу терпеливо ждал, пока из темноты не донеслись шорох одежды и стон.
– Кумико, мы почти у цели.
Стон повторился. Звякнули струны, раздался глухой стук деревянного корпуса о пол. Туман тронул музыкальный инструмент, но его капельным пальцам не удалось извлечь ни звука. Тогда он переключился на человека, сидящего на подушке в комнатке на три татами. Толкнул в слабое плечо – иди, раз зовут.
Из комнатки, пошатываясь на нетвердых ногах, вышла старуха. Лохмы седых волос висели до пола, на кимоно, прежде отливавшем золотым и алым, зияли дыры. Подрагивал морщинистый нос, тяжелые, лишенные ресниц веки скрывали затянутые бельмами глаза. Скрюченные пальцы искали гриф бивы. Старуха играла всю ночь, играла одну из своих печальных песен спящей на футоне гостье отеля. Все, что она могла дать неожиданной соседке, – музыка, рассказывающая чуть больше тому, кто хочет услышать. Рюу сомневался, что Хирано Мичи хотела слышать, но был уверен, что могла бы.
– Рюу, – прошамкала старуха. – Я ждала. Ты нашел мне компанию, я так благодарна. Она хорошая, шумная, полная жизни. Я играла ей.
Рюу прижал старуху к груди.
– Ты пришел, чтобы попрощаться? Ты будешь по мне скучать?
Пальцы ощупывали лицо Рюу. Покрытые пятнами и неровностями морщин, они не утратили чувствительности, передавали ее тревогу и узнавали его суровое решение. Старуха отстранилась, Рюу подался вперед, вдыхая пыльный аромат волос.
– Я все подготовил, Кумико. – Рюу вернул пальцы незрячей на свое лицо. Пусть поймет, что он готов. – Я не просто тебе компанию привел. Там, в номере, тело девушки.
Старуха, которую Рюу с необычайной нежностью называл Кумико, ахнула.
– Госпожа согласится, непременно согласится. Мы получим свободу. – Рюу целовал сморщенные руки.
– Нет, Рюу, – запротестовала Кумико. – Она назначит цену. Опять. Ты не сможешь расплатиться.
– Я отдам ей и старую каргу, если понадобится, – Рюу повысил голос и тут же забормотал, ощутив, как вздрогнула Кумико: – Прости, прости, я не хотел. Я говорю о том, что ты снова станешь собой.
Кумико заплакала. Глухие стенания сотрясали немощное тело. Рюу вцепился в волосы на макушке, скользнул ладонью по лицу, сминая лоб, нос и подводившие его губы в кулак.
Молочный туман проник в глаза Кумико и вытеснил былой цвет, оставив тонкий зеленый серп на дне. Теперь они напоминали неполную луну, зависшую в предрассветном небе. Или воды в купелях рёкана: густой пар и еле заметная вода. Или далекие фонари, забывшие, что их удел – светить, уставшие от своего предназначения. Блеклые глаза не видели Рюу, но он знал, что Кумико помнит его черты. Он стоял рядом, такой же, как и прежде, но сама Кумико давно изменилась. И все же он приходил каждый вечер, ласково звал по имени и видел ее прежнюю.
– Мне жаль. – Голос Кумико тоже изменился. Скрежещущий, он с трудом пробивался сквозь годы, сжимающие горло.
«Чужие годы», – поморщился Рюу и повторил эхом:
– Жаль?
– Девушка, мне жаль ее. Прошу тебя, одумайся, любимый.
Рюу выпустил Кумико из объятий. Волнение сменилось яростью, оглушило, он отошел от Кумико, выкрикнул:
– Я так решил! Я верну тебя! Почему я должен всех жалеть? Я и так слишком долго откладывал, слишком долго соглашался на твои уговоры! Ты не можешь вечность сидеть в этой комнате. В этом облике!