– Ничего другого мне на ум не приходит. Почему мои расчеты никак не могут совпасть?
– Но как нам вычислить его? – задумалась она.
– Не знаю.
– А мне уже все равно, – вмешался Трескун. – Я хочу снова вернуться к простой жизни в лесах. Черт бы побрал все эти заговоры и подозрения! Не по собственной воле я вступил в Игру. Меня силой заставили это сделать. Верните мне мою тень.
– Где она?
– Вон там.
Он повернулся к огромному красному рисунку на дальней стене.
Я долго смотрел в ту сторону, но так и не смог понять, на что он указывает.
– Прости, – сказал я. – Я ничего…
– Да вон же, – снова кивнул он, – на рисунке, у пола, в правом углу.
И тут я увидел ее – тень казалась обыкновенной игрой света. Часть рисунка закрывали прозрачные очертания беличьей фигурки. По периметру тени торчали какие-то металлические штырьки.
– Эта? – уточнил я.
– Ага, – подтвердил он. – Она прибита серебряными гвоздиками.
– И как нам ее теперь отцепить? – спросил я.
– Надо вытащить гвозди.
– А что будет с тем, кто это сделает?
– Не знаю. Он никогда не говорил мне об этом.
Я приблизился к стене и, подняв лапу, коснулся самого верхнего гвоздя. Тот закачался в своем отверстии, и ничего необычного со мной не произошло. Тогда я наклонился вперед, ухватил гвоздь зубами и, вытащив, выплюнул на пол.
Лапой опробовал остальные шесть. Два из них точно так же качались. По очереди я прикусил их и выдернул из стены. Теперь на полу мерцали уже три гвоздя, настоящее серебро. Серая Дымка внимательно изучила их.
– Ты что-нибудь почувствовал, вытаскивая их? – обратилась она ко мне.
– Ничего особенного, – отозвался я. – А ты что-нибудь чувствуешь?
– Нет. Думаю, основная сила кроется в этом рисунке. Так что следи за стеной, неприятностей можно ожидать только от нее.
Я дотронулся до оставшихся четырех шляпок. Эти сидели поглубже тех, с которыми я пару минут назад расправился. Тень пошла складками и немного сморщилась.
– Трескун, а ты ничего такого не ощутил, пока я здесь возился? – повернулся к нему я.
– Ощутил, – кивнул он. – Я почувствовал легкое покалывание в тех частях тела, которые, похоже, соответствуют местам в тени, откуда ты выдернул гвозди.
– Если что-то переменится, скажешь.
Я снова наклонился, взялся за следующий гвоздь и принялся расшатывать зубами. С ним я управился за минуту. Положив его на пол, я еще раз попробовал один за другим три торчащих в стене гвоздя. Два сидели довольно глубоко, а один – примерно так же, как тот, который я только что вытащил. Им-то я и занялся в первую очередь и раскачивал до тех пор, пока он не вывалился. Тень отлипла от стены и заколыхалась, отдельные ее части начали пропадать.
– Покалывание не проходит, – сообщил Трескун. – Теперь оно распространилось на все тело.
– Ничего не болит?
– Нет.
Я ткнул лапой оставшиеся два гвоздя. Крепко сидят. Может, лучше пойти поискать Ларри и какие-нибудь клещи, а не ломать на них зубы? Но попытка не пытка, можно сначала попробовать. С минуту я дергал один из гвоздей, в конце концов он немножко поддался. Челюсти заболели, и я остановился передохнуть, еще раз пообещав себе, что, прежде чем отступлюсь, попытаюсь управиться своими силами.
Еще минуту я потратил на второй гвоздь, который был забит в десяти дюймах слева от первого. Но он даже не покачнулся, поэтому, когда я наконец отошел в сторону, положение оставалось прежним.
Нельзя сказать, чтобы вкус штукатурки и краски, которой был исполнен рисунок, привел меня в полный восторг. Я все гадал, что же так крепко держит гвозди. Во рту стоял привкус отсыревшего подвала, а на зубах хрустел песок, но рисунок и штукатурка большей частью не пострадали.
Я отступил. Частично рисунок был обслюнявлен, и я подумал, как собачья слюна может повлиять на его магические силы.
– Пожалуйста, только не бросайте меня, – взмолился Трескун. – Еще немного.
– Я просто перевожу дыхание, – пояснил я. – До сих пор я пользовался передними зубами – так было легче. Сейчас переключусь на коренные.
Я снова склонился над рисунком и ухватился задними правыми зубами за гвоздь, который в прошлый раз вроде бы откликнулся на мои потуги. И вот он закачался и вскоре полностью вылез из стены.
Я выплюнул его и прислушался. Серебро при падении издает очень нежный и приятный звук.
– Шесть, – объявил я. – Ну, как ты теперь себя чувствуешь?
– Покалывание все усиливается, – сказал Трескун. – Что-то вот-вот должно случиться.
– Еще не поздно оставить все как есть, – пробурчал я, пристраиваясь левыми задними зубами к последней шляпке.
– Давай тащи, – скомандовал Трескун.
Я вцепился в гвоздь и начал медленно расшатывать его, стараясь не дергать, а потихоньку усиливать давление – из прошлого сражения я сделал вывод, что такая тактика здесь наиболее предпочтительна. Я порядком побаивался за зубы, но пока ничего не хрустело и не крошилось. Насколько мне нравится звук серебра, настолько я не люблю его холодный железистый привкус.
Все это время передо мной парила тень, подобно быстрому облачку набегая на стену. Один раз она даже закутала мне всю морду, но сразу распуталась.
Я почувствовал, что гвоздь чуть подался. Челюсти уже ломило от боли, и потому я ухватил его другим боком. Клыками я без проблем разгрызаю здоровенные кости, поэтому хорошо знаю силу, что таится в них. Но здесь требовалось нечто большее, чем просто взять и перекусить. В процесс были вовлечены не только зубы, но и мускулы шеи, что было немаловажно. Вперед, назад…
И гвоздь начал вылезать из стенки. Я остановился, чтобы передохнуть.
– А что мы будем делать с ней, когда отцепим от стены? – спросил я остальных. – Как она будет держаться? Надо придумать, как прикрепить ее на место.
– Я не знаю, как это сделать, – расстроенно промолвил Трескун. – Никогда не задумывался над этим.
– А как Оуэн умудрился отделить ее от тебя? – поинтересовалась Дымка.
– Он зажег свет и поставил меня так, чтобы тень падала на стену, – ответил Трескун. – После чего прибил ее гвоздями и провел серпом рядом с телом, будто отрезая ее от меня. И когда я отпрыгнул в сторону, она осталась на стене. Я сразу почувствовал, как внутри что-то изменилось.
– Если ты правильно поведешь себя и кто-нибудь накинет на тебя тень, она откликнется на зов твоей жизни, – проговорила Серая Дымка. – Но при этом надо будет открыть те семь точек, на которых она раньше держалась, – и она откликнется на зов гвоздей, которыми была прибита.
– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спросил Трескун.
– Кровь, – продолжала Дымка. – Ты должен расцарапать по маленькой ранке на каждой лапе, одну – на голове, одну – на хвосте и одну – посреди спины. Это и есть те семь мест, на которых держится тень. Когда Снафф вытащит последний гвоздь, он должен будет не просто выдернуть его, а осторожно проволочить за собой тень и укрыть тебя ею. К этому времени ты должен стоять на гвоздях, которые держали лапы тени, хвост должен лежать на хвостовом гвозде, и ты должен будешь наклониться и прижаться головой к шестому.
– Но я уже не знаю, какой гвоздь откуда, – сказал Трескун.
– Зато я знаю, – успокоила его Дымка. – Я следила за Снаффом. Затем Снафф накинет на тебя тень и опустит последний гвоздь на спину, на место седьмой ранки. Таким образом ты снова прикрепишь ее к себе.
– Дымка, – изумился я, – откуда тебе все это известно?
– Кое-кто недавно поделился со мной мудростью, – ответила она.
– Это тот Высочайший кот?
– Тс-с-с! – прошипела она. – Здесь не место заговаривать об этом. Потом.
– Прости.
Она пошла устанавливать гвозди, а Трескун принялся расцарапывать себя – лапки, голову и хвост. Мне в ноздри ударил запах свежей крови.
– Мне до спины никак не достать, – пожаловался он.
Серая Дымка резко выбросила вперед правую лапку. На спине Трескуна появилась кровавая полоса в дюйм длиной. Все произошло настолько быстро, что он даже глазом моргнуть не успел.
– Вот, – сказала она. – А теперь вставай на гвозди, как я говорила.
Он подошел и неподвижно распростерся на них.
Я же вернулся к последнему гвоздю, ухватился и медленно потянул. Как только я почувствовал, что он начал выходить, я повел его по стене, а затем по полу к Трескуну. Я понятия не имел, последовала за ним тень или нет: я был не в самом удобном положении, чтобы интересоваться этим вопросом. Впрочем, если бы с тенью что-нибудь случилось, думаю, Дымка немедленно сообщила бы мне.
– Подведи тень к нему и набрось на спину, на место царапины, – руководила она.
Что я и сделал, тут же отступив.
– Ну как, держится? – спросил я у Трескуна.
– Не знаю, – ответил он.
– Чувствуешь что-нибудь?
– Вроде нет.
– Что теперь делать? – обратился я к Дымке. – Сколько надо ждать, пока она не прилепится?
– Подождем еще пару минут, – отозвалась она.
– Рисунок, – вдруг крикнул Трескун. – Он изменяется.
Я повернулся и взглянул на стену. Краешком глаза я уловил какое-то движение, но, когда присмотрелся, все уже встало на свои места. Хотя рисунок и вправду словно уменьшился в размерах, не так далеко заходил на левый край стены и справа был иначе расположен. И цвет его будто стал ярче.
– Кажется, она уже встала на место, – сказал Трескун. – Я хочу подвигаться.
Он подпрыгнул и промчался по комнате, разбрасывая во все стороны гвозди. На середине лестницы он остановился и оглянулся на нас. Было слишком темно, чтобы увидеть, получилось у нас что-нибудь или нет.
– Пойдемте! – крикнул он. – Выйдем наружу!
Мы последовали за ним. Я лапой подцепил дверь черного хода и открыл ее. Трескун стрелой пролетел мимо нас.
На небе появилось солнце, и пока он бежал через двор, мы заметили, что за ним шаг в шаг несется тень. Он вспрыгнул на стену, поколебался и обернулся к нам:
– Спасибо!
– Ты куда сейчас? – спросил я.
– В лес, – откликнулся он. – Прощайте!