И растерялась, когда на мой оптимизм Тау сперва захихикала, а потом расхохоталась в голос:
— Это будет весьма проблематично, Нэйти, потому что нет никакой “её” — есть только я! Там, внутри совы, нет никакой посторонней сущности — это всегда я. Только вот уровень владения навыком у меня такой, что обернуться в сову он позволяет, а наложить поверх птичьих мозгов человеческое сознание — не-а…
Мне сложно было уместить это открытие в себя: как так, моя идеальная, всегда и во всем первая Тау — и недостаточный уровень владения чем-то, хоть и шаманизмом!
А она, судя по голосу, улыбалась в темноте этой несуразице.
Нет, ну это же невиданное дело — маг, обученный шаманами. Уникальный случай…
А Тау продолжала:
— В результате, от птицы у этого пернатого чудовища жажда сожрать абсолютно любого противника, а от меня — уверенность, что это ей по силам. Так что моя сова агрессивная, невменяемая птичка, — и в голосе Тау почти нежность прозвучала. — И так будет до тех пор, пока я не овладею оборотом в должной мере и не подчиню телесное духовному…
— А как же ты возвращаешься назад? — любопытство жгло и свербело, и грозилось разорвать меня на сотню, тысячу маленьких Даркнайт.
— А по воле Великого Ничто!
И прежде, чем я успела возмутиться, пояснила:
— Серьезно, оборачиваясь в сову, я никогда не знаю, когда и как я стану человеком. Но видимо, где-то там, на задворках сознания птицы, все же остается немного человека, потому что это всегда подходит только в подходящий момент и в правильном месте.
Я подобрала мех, как одеяло, подтянула его на груди, пытаясь сесть:
— Подробности! Детали! Энергетические схемы! Тау, мы обязательно во всем разберемся, и со всем справимся! О-о-о, сколько же у меня вопросов! Тау, как же тебе удалось этому научиться? Это же… Это...
— Нэйти, Нэйти… — тихо и ласково засмеялась Тау. — Ложись спать. Я расскажу тебе сказку.
И молчала, пока я не улеглась назад. И пока я возилась, устраиваясь по удобнее. И только тогда тихо и негромко заговорила:
— Мне было очень плохо, когда родителей обвинили. Стараниями собственных наставников я оказалась привязана к миру Ор-Шау — “это для вашего же блага, Таура Роше!”. И я понимала, что мне-то так действительно будет лучше, но во мне всё требовало — нестись, спасать… Даже если это не поможет, даже если в этом нет смысла — всё равно, надо мчаться на помощь, защитить, сделать хоть что-то! Может быть, я бы одумалась сама и остановилась. В конце концов, я ведь не дура, и всегда понимала, что из нас двоих умная отнюдь не я, но… меня лишили этой и возможности, и выбора. Я ненавидела всех, а больше всего себя. И степи Ор-Шау, так похожие на Железную степь Янтарного мира, постоянно напоминали о доме, об отце и о том, как он водил меня смотреть на таура, помогая принять себя... Это просто сводило с ума. А нужно было сохранять лицо, держать маску и… и оставаться такой, какой меня привыкли видеть. Надменной, яркой, непробиваемой... Я выдержала неделю. А через неделю сбежала.
В очаге потрескивал огонь, а по крыше нашего домика барабанил дождь. Голос Тау звучал глухо, и в темноте мне было легче слушать, а ей говорить.
— Просто вышла ночью, и из нашего походного лагеря, и из стойбища. И ушла. Вся такая красивая, в алом платье — чтобы те, кто будут меня искать, побольше высматривали яркое пятно и поменьше — меня. Сторожевые контуры меня пропустили — своя же. Конечно, стойбище было обнесено защитой шаманов, но для орков двадцать один — это еще дети, детей насмерть бить нехорошо, а “не насмерть” со мной не работает. Заранее выбрала хорошее место у реки, с приметным деревом — оно до самой воды ветки свесило. Утопила там платье и туфли, и ушла в одной нижней рубашке.
Тау любила свои яркие и броские наряды не только за то, что притягивала в них взгляды. Она любила их еще и за то, что без них становилась невидимкой. И нижние рубашки, я помнила, выбирала соответствующие, позволяющие скинуть платье и не остаться нагой: каменный шелк, способный защитить от удара, или лен-туман, прячущий хозяина… Удовольствие не дешевое — но князья Янтарные не бедствовали.
— Это очень плохая идея, Нэйти, бродить босой по ночной степи. Мне повезло. Еще больше мне повезло, когда под самый рассвет я набрела на табун, который разогнал все, что было опасного поблизости. И в третий раз повезло, что это обошлось без последствий. Орочьи кони злые, легко могут забить, затоптать чужака. Но мне было так плохо, Нэйти, что я об этом просто не думала.
Она говорила, а мое воображение рисовало картины, которых я не видела, картины, которых не было. Розовый рассвет и золотая степь, страшные кони, приученные нести на себе воинов и рвать врагов… И Тау, вцепившаяся в жесткую гриву, рыдающая в шелковую шею.
— Я… дня три я бродила с табуном. Пила с лошадьми на водопое, есть не хотела совсем. Лежала или брела, когда кони паслись, а когда бежали — бежала рядом, ухватившись за гриву. А потом свалилась в истерику. Безобразную. Отрыдала, откричалась… — Тау вздохнула, — И пошла к людям. Наставники на меня даже не вызверились толком. Побоялись, я думаю, понимали, на какой тонкой нитке мой самоконтроль держится. Может, кто-то и хотел мне что-то сказать, но посмотрели в глаза, и отступились. Мне дали один день, чтобы отмыться, отъесться и подлечить сбитые ноги. А на следующий день, на закате, за мной пришли и отвели к шаману.
— А что дальше?
— А дальше — он взял меня с собой на Круг. И я стояла там, в алом платье и надменном лице, и ни слова не понимала, пока эти странные старики, усохшие, но все равно мощные, меня обсуждали. Слишком много силы — потом рассказал мне учитель. И до моего побега всё было хорошо, и земля была глуха ко мне, как всегда глуха к чужакам, но я сбежала. И открылась миру. И теперь земля плакала от моей боли. В тот день Круг решал, как со мной быть — потому что следовало либо научить меня жить, не тревожа мир духов…
— Либо?..
Тау вздохнула:
— Никто не из собравшихся в Круг шаманов не жаждал взять в ученики… Меня. А убить ребенка… Может быть, Круг и смог бы — я в них верю, они те еще старые сколопендры, — забавно, но я отчетливо ощущала одобрение в этих словах Тауры. — Но… за меня слишком дорого спросили бы маги империи.
— Но ведь все же нашелся кто-то, кто согласился тебя учить? Уверена, он об этом не пожалел!
— Конечно, не пожалел. У Гохо Зеленой Лапы черное чувство юмора.
И я, конечно, очень люблю свою сестру, но вот тут я гнусно захихикала.
Ответное хмыканье Тау было благодушным, как у человека, которого абсолютно всё в этой жизни устраивает.
— Тау, — я посчитала момент подходящим, — Расскажи, как ты оказалась в мире Пьющего Камня?
— По приговору суда, — проворчала она, и ее расслабленность не помогла мне получить нужных ответов.
— Тау, пожалуйста!
— Нет.
— Но почему?!
— Нэйти. Там нет никакой полезной информации. Я просто не хочу поощрять твое желание продолжить расследование в одиночку. Потому что рано или поздно это закончится неприятностями, примерно такими же, как у меня. Только вот у тебя не будет такого шикарного козыря в рукаве в виде умной сестрички на воле! Всегда помни, что единственное, что я для тебя смогу сделать — это снести какую-нибудь стену!
— Помнится, мы договаривались о равном партнерстве…
Давить обиду было… трудно.
— И ты обещала, что не будешь решать, что для меня лучше.
- Нэйти, ты имеешь полное право сама выбирать, как тебе жить. Но и я — тоже! Нэйти… мы с тобой совершили большую ошибку, когда затеяли этот никому ненужный поиск справедливости. Мы потратили семь лет нашей жизни ни на что. А могли потратить их на то, чтобы быть счастливыми! Я не стану больше усугублять эту ошибку. И не стану потакать в этом тебе. Жить нужно настоящим, а не прошлым. Давай спать, сестричка.
Спать… Да, спать. Только сложно спать, когда сверху на тебя будто бы опустилась бетонная плита.
Уснуть я смогла не скоро, и только с помощью ментальной практики.
А когда уснула — то была во сне свободна. Не было никакого браслета, никаких ограничений. И я была бесшумной белой совой, и летела над бескрайней степью, бесконечно похожей на степи родного Янтарного мира, но все же неуловимо иной. И грозные кони неслись по выгоревшей траве, растянувшись в косяк, и девушка в белой рубашке бежала рядом с вожаком, ухватившись за могучую шею, а ее черные волосы плескались по ветру не хуже черной гривы, и земля под босыми ногами плакала от ее боли, и пьянела от ее сладко-горького счастья…
А в следующий момент, хлопнув крыльями, я поняла, что крыльев у меня нет. И я снова человек, и бреду в серой мгле, по пояс в молочно-белом тумане, одетая в одну лишь нижнюю рубаху длинной до пят. И волосы свободны от прически, а ноги — от обуви, и я осторожно ступаю по мягкой, шелковистой траве, а край рубашки отсырел и липнет к коленям...
— Нэйти, — позвал меня в этом тумане знакомый глубокий голос. — Нэйти, где ты?
“Я здесь”.
Я не сказала эту мысль, но стоило лишь мне ее подумать, как впереди в тумане замаячила темная спина, и я уверенно опознала черную косу с зелеными прядками, а потом и руки, что стиснули меня в объятиях.
— Нэйти, — хрипло шепнул темный в моем сне, и его хрипловатый тихий голос огнем пробежал по нервным окончаниям.
Нет, я, конечно, понимала, что привязалась к нему, но не думала, что за жалкие сутки настолько соскучусь — голова закружилась, сердце застучало неровно!
— Прости меня.
Да-а-а, никогда не думала, что я такая мечтательница! Потому что в реальности он бы мне тот удар в спину (в голову!) не простит никогда.
Остается только подивиться буйству собственного воображения: надо же, извинения нафантазировала! Кстати, а за что?
— Твоя сестра повела себя достойнее, чем я, в сложившихся обстоятельствах.
Так во-о-от вы какие, эротические фантазии!
Какой приятный сон, пожалуйста, продолжай!