Этот город построен на костях рухнувшей империи.
Гигантские каменные глыбы возвышаются у обочины дороги, создавая проезд, к которому я направляю отряд. Я слышу глухой стук и злые проклятия, доносящиеся из тюремного фургона, когда Фрици швыряет в деревянном ящике, который подскакивает на дороге.
Я поворачиваю лошадь назад, отмахиваясь от Йоханна, который едет самым последним. Отряд хэксэн-егерей передвигается с обычной легкостью. Мы все, даже самые юные, уже участвовали в перевозке заключенных.
Римляне убивали кельтов ради забавы, после того как поработили их. Рассказывают истории, как гладиаторы в блестящих доспехах выходили на арену, сверкая металлическим оружием, и сталкивались с голодными избитыми кельтами, вооруженными только палками и камнями. Иногда римляне ловили медведей или, что еще хуже, диких кабанов и позволяли природе убивать людей, поклоняющихся природе.
Ради забавы.
Интересно, сочли бы те кельты свою смерть лучшей, чем та, на которую мы обрекаем их потомков-ведьм?
Я спешиваюсь, отдавая поводья одному из парней. Даю знак остальным, чтобы они отошли, и подхожу к тюремной повозке. Мои ботинки стучат, когда я поднимаюсь на ступеньку и, взявшись за железные прутья окна, подтягиваюсь и заглядываю в камеру.
Ведьма – Фрици, напоминаю себе, – забилась в дальний угол. Косые лучи света не добираются до нее, но даже в темноте я замечаю яростный блеск ее глаз. Узнавание мелькает на ее лице, когда она понимает, кто смотрит на нее сверху вниз.
Узнавание быстро сменяется ненавистью.
Я не был уверен, что буду делать, пока не увидел ее. У меня возникла идея, когда она заявила, будто мне на все плевать, пока у меня есть ведьма, которую можно посадить в тюрьму. Она права – мне действительно нужна ведьма, которую можно посадить в тюрьму. И тем не менее я размышлял об этом все долгое утро. Теперь же, когда я вижу ее ненависть, меня наполняет решимость, необходимая, чтобы действовать.
Я присоединился к хэксэн-егерям после того, как они сожгли мою мачеху. Не потому, что верил в них.
Я хотел уничтожить их изнутри.
На протяжении многих лет я продвигался по карьерной лестнице, скрывая маленькие обманы – незапертые камеры, детей, которые исчезали до того, как их успевали арестовать, предупреждения, которые давал семьям, помогая бежать, прежде чем к ним придут охотники. Наследие моего отца-фанатика придавало мне авторитет среди хэксэн-егерей, но любовь мачехи всегда помогала держаться подальше от них.
Однако что бы я ни делал, этого всегда было недостаточно.
Особенно после того, как я воспользовался именем отца и стал вторым охотником после герра[19] комманданта. Всегда было понятно, что Дитер Кирх не просто выполняет приказы архиепископа. В его действиях нет веры или слепой убежденности в том, что он творит добро.
Ему нравится убивать. Он наслаждается этим. Он работает над тем, чтобы сделать убийства еще более мучительными, запихивая обвиняемых в ужасные тюрьмы и клеймя невинных людей буквой «D», обозначающей dämon – демон, прежде чем казнить.
Он не хочет, чтобы сожжения ведьм прекращались. Крови, пролитой на улицах Трира, ему никогда не будет достаточно.
Раньше я думал, что мания сжигать ведьм утихнет, и надеялся только спасти как можно больше людей, прежде чем орден хэксэн-егерей придет в упадок. Но когда я сблизился с коммандантом Кирхом, когда увидел всю глубину его порочности, я понял…
Ничто, кроме восстания, не остановит охоту на ведьм.
Поэтому мы с сестрой разработали план.
Все было продумано. Месяцы подготовки – кража ключей от дверей тайных туннелей, продумывание маршрутов для побега, подрыв системы связи, – все это имело смысл, только если я арестую Хильду и предам ее суду. Она бы организовала заключенных, а я бы освободил их.
Массовое сожжение, запланированное архиепископом, казалось переломным моментом. Освободить всех в разгар рождественского поста, на Кристкиндэмаркте, где все могли это увидеть.
Пока я был в патруле на юге, я подготовил последние составляющие плана, даже договорился о лодке, которая доставила бы нас с Хильдой из Трира в Кобленц по реке, чтобы мы оставили позади все воспоминания об этой жизни. Я бы не смог оставаться в епархии, если бы, ворвавшись в базилику, освободил сотню ведьм, но я надеялся, что этого мятежного акта будет достаточно, чтобы побудить людей выступить против зла и остановить круговорот страха, в котором их держит архиепископ. Мой план состоял в том, чтобы бороться, находясь внутри ордена, и спасти как можно больше людей, а затем сбежать в другое королевство или епархию, где я мог бы начать с сестрой новую жизнь.
Но с исчезновением Хильды, куда бы ее ни отправила эта hexe, я потерял связь с заключенными.
И я потерял сестру.
Я стараюсь не думать об этом, хотя мысль причиняет почти физическую боль. Кажется, ведьма уверена, что Хильда в безопасности. Знаю, Хильда хотела бы, чтобы я сосредоточился на спасении невинных. Но я чувствую себя разбитым и потерянным, когда думаю, что она… где-то в другом месте.
«Сосредоточься», – напоминаю себе. Я годами учился выглядеть безжалостным хэксэн-егерем. Быть вне подозрений.
Я не сдамся теперь.
Я грозно смотрю на Фрици. Ей не хватает места, чтобы встать в полный рост, но она не съеживается.
Она осталась моей последней надеждой.
Я прижимаюсь лицом к решетке.
– Послушай, – говорю я шепотом, чтобы слышала только она. – Делай, что я говорю. В точности.
– Ты не можешь заставить меня…
– Если хочешь выжить, слушайся меня. Я могу спасти тебя, если ты будешь слушаться.
«Я могу спасти вас всех», – говорю себе.
И надеюсь, что это так.
9. Фрици
Я моргаю, уставившись на решетку окна, когда капитан спрыгивает на землю и отходит от телеги.
«Я могу спасти тебя, если ты будешь слушаться».
Подобная угроза ожидаема от хэксэн-егеря.
Я слышала разные истории от ведьм, которые проезжали через Бирэсборн, большинство из них искали безопасное место, другие спешили укрыться в Черном Лесу после того, как их ковен погиб. Все затихали, когда гости рассказывали свои истории. О том, откуда они пришли. О том, от чего сбежали. Даже детям, прижимающимся к ногам родителей, позволяли узнать об ужасной реальности. Мы все должны были это услышать, потому что чувствовали нависающую над нами угрозу.
«Это могли быть вы. Это может случиться с любым из нас».
«Слушай и будь начеку».
Поэтому я в подробностях знаю, что делают с нами охотники. Даже с теми, кто не является ведьмами, кто случайно оказался в Бирэсборне, не подозревая, что здесь живет ковен, – мама все равно впускала пришельцев, и мы кормили их и снабжали припасами для путешествия. Хэксэн-егери, которые приходили с кандалами.
Хэксэн-егери, которые не дожидались суда, чтобы сжечь невинных людей.
Хэксэн-егери, которые приходили в дома с «заблаговременным предупреждением» об аресте и обещанием разрешить все мирным путем, если им окажут определенные… услуги. «Дайте нам одну ночь, – говорили они, – и вы останетесь живы».
Каждая новая история оказывалась страшнее, чем предыдущая, и рисовала картину мира, где жаждущие власти мужчины без зазрений совести заявляли о своей праведности и непорочности.
Так что у меня нет иллюзий по поводу обещания капитана. На самом деле это угроза.
Но что насчет серьезного выражения на его лице? Страха в глазах?
Я прижимаю кончики пальцев к вискам и медленно потираю их. Я просто не выспалась. Все произошло слишком быстро, и я ошибаюсь в своих выводах. Серьезность легко могла быть нетерпением. Страх скрывать манию.
Дверь тюремного фургона распахивается. У меня нет сил подняться, и я успеваю только встать на колени, прежде чем хэксэн-егери до меня дотягиваются.
Я вижу, что мы находимся среди руин, которые остались от римлян, первых колонизаторов этих земель. Первых, кто посмотрел на мой народ и счел нас животными. Я окидываю взглядом камни и щебень, стену Трира, простирающуюся за этими развалинами, и моя усталость усиливается.
Капитан отсылает большую часть своих людей обратно на дорогу, так что со мной остаются он и еще двое. Один из них – мальчик, который не осмеливается посмотреть мне в глаза, Йоханн.
Другого зовут Бертрам.
Он хватает цепь, которая скрепляет кандалы на моих руках, и в его глазах появляется отвращение, когда он оглядывает меня в холодном солнечном свете.
– Давайте поскорее посадим ее под замок. Я хочу выпить пинту пива.
Йоханн бормочет что-то, соглашаясь. Но капитан колеблется, на его лице проскальзывает что-то мрачное, прежде чем он отворачивается, не говоря ни слова.
Не знаю, чего я ожидала. Что они отведут меня в тюрьму? Что тут найдется лестница, по которой мы поднимемся и переберемся через стену Трира? Но когда Бертрам тянет меня к небольшому арочному входу, вырубленному в камне под стеной, я замираю.
Туннель. Туннель под городом.
Они проводят так всех ведьм или для меня запланировали что-то особенное?
В моем мозгу закипают мысли – старые римские акведуки, просто еще одни чертовы развалины, – но в панике я упираюсь пятками в землю и пытаюсь безуспешно вырваться из хватки охотников.
Бертрам злобно смотрит на меня.
– Ну, давай, попробуй сбежать, – срывается он и дергает меня вперед. – Я с удовольствием проткну тебя.
Он двигает бедром, привлекая мое внимание к мечу, висящему у него на поясе, но моя паника не утихает, а мы подходим все ближе к входу в туннель. Темнота, маленькая дверь в небытие, и я не могу заставить легкие сделать вдох.
У меня возникает ощущение, что если я войду в этот туннель, уже никогда не выйду обратно, и из всех ужасов, которые я пережила за последние дни, этот нависает надо мной, поглощая меня целиком.
«Чего ты боишься в темноте, Фрици? Ты знаешь, как сбежать. Ты всегда знала».