В центре площади стоит столб.
Как долго я пряталась в подвале? Слишком долго или недостаточно?
Ветер свистит, подхватывает клубы дыма, поднимая их все выше, а я слышу только стук сердца, отдающийся в ушах. Ненавижу отсутствие шума больше, чем крики, ненавижу всепоглощающую тишину.
Я падаю на колени перед столбом. Ее обгоревшие останки удерживаются у обугленного столба железной цепью.
Они не увезли ее в Трир. Не устроили ей даже фальшивого суда.
Они заклеймили ее грудь. Изогнутая буква «D» означает dämon. «Демон».
Я не слышала, как она кричит, когда коммандант поджигал ее, когда клеймил, – она бы ни за что не доставила ему такого удовольствия.
«Mein Schatz».
Я сгибаюсь пополам. Не могу заставить себя стоять. Царапаю землю, вонзая ногти в почву, и из недр моей души, из самого нутра вырывается крик.
Это обещание.
Это начало.
2. Отто
Город Трир пахнет страхом и дерьмом.
Я набрасываю на плечи черный плащ и закрепляю его на шее брошью в форме пронзенного сердца. Кожаные ботинки начищены до блеска. Пояс оттягивают меч, который висит в ножнах на левом боку, и пистолет в кобуре на левом, но прежде чем открывать дверь в штаб-квартиру хэксэн-егерей в Порта-Нигра, я замираю, ощущая каждое спрятанное на своем теле оружие, думая, как добраться до каждого мгновенно.
Один кинжал у меня за спиной и еще один, поменьше, в сапоге. В рукавах рубашки по серебряному ножу, их стоимость огромна, но они оплачены из личной казны архиепископа.
Флакончик со святой водой на шее. Вшитый в плащ свиток пергамента со стихом из Исхода[6], написанным на латыни, который благословлен самим папой римским. Крошечная баночка с иерусалимской землей, позвякивающая в кармане рядом с золотым крестом, единственным, что осталось у меня от отца.
Недостаточно пронзить ведьму клинком, чтобы низвергнуть ее в ад.
Наше оружие предназначено, чтобы рвать плоть и сжигать душу.
Я распахиваю дверь и попадаю в каменный коридор. Как и ожидал, охотников на ведьм здесь меньше, чем обычно. Чтобы следовать плану и регулярно получать новости из города, пока нахожусь в разъездах, я сократил последнюю поездку по южной части епархии.
– Kapitän! – кричит парень из низших чинов, подбегая ко мне.
Это новобранец, Йоханн, он еще слишком молод, чтобы участвовать в патрулировании за пределами города. Сказать по правде, он совсем мальчишка, лет пятнадцати-шестнадцати. Я старше его всего на несколько лет, но разница в возрасте ощущается… чем-то неправильным. У парня пушок на подбородке, а в глазах светится невинность.
– Что еще? – ворчу я.
– Коммандант Кирх еще не вернулся, – заикаясь, произносит мальчишка. – Я… мы не знаем об изменении времени казни.
– Изменении?
Парень качает головой.
– Ja, Kapitän[7]. – Он протягивает мне листок.
Я выхватываю бумагу у него из рук. На ней печать архиепископа, а также печать палача, этого напыщенного осла. Они оба значительно старше нас и все же прячутся за спинами таких мальчишек, как Йоханн.
«Как я».
Есть причина, по которой хэксэн-егери так молоды. Говорят, чтобы противостоять дьявольской силе ведьм, нужны молодость и крепкие мускулы праведных юношей. Самый старший из нас – коммандант Дитер Кирх, а ему чуть за двадцать. В свои девятнадцать я уже капитан, его заместитель. Честно говоря, меня повысили до этой должности только потому, что за мной стоит имя моего отца. Непотизм[8] сыграл мне на руку, как и личное одобрение комманданта.
И что уж там, в Трире почти не осталось праведных юношей, готовых носить черные плащи. То, что началось как мания, переросло в нечто еще более мрачное. Ходят слухи о восстании. Архиепископ, может, и возглавляет борьбу против ведьм, но прихожане начинают сомневаться в праведности его крестового похода. В конце концов, на его руках и шее больше золота, чем уходит на милостыню.
К несчастью для сомневающихся, архиепископ, как говорят, уже узнал о их богохульстве, о богохульстве, которое выжигают тем же огнем, что и ведьм.
Архиепископ восседает на троне, наблюдая за казнями издалека. Палач разжигает костры, но именно хэксэн-егери, мальчишки, которых он тренирует, привязывают хэксэн[9] к столбу. Именно они тащат стенающих, сопротивляющихся людей на костер.
Именно они искореняют зло, будто это сорняк, который завянет и умрет на солнце.
Между хэксэн и остальными стоит огонь. Огонь и такие мальчишки, как Йоханн, которых приучили делать всю грязную работу.
«Глупцы».
Я быстро просматриваю текст. Архиепископ составил указ на латыни – это, в конце концов, распоряжение Церкви, – но также и мера предосторожности. Немногие из младших чинов умеют читать по-немецки, и почти никто из них не знает языка Божьего.
– Я осведомлен об этом, – говорю сухо.
Лицо Йоханна покрывается ярко-красными пятнами. Он нервничает в моем присутствии.
– Просто… в отсутствии комманданта Кирха…
Я направляюсь к своему кабинету, и Йоханн бежит за мной, стараясь не отставать. С самого начала я настаивал на том, что единственный способ сделать работу хэксэн-егерей по очищению епархии от зла по-настоящему эффективной – это наладить хорошую коммуникацию, и моей ролью в подразделении стало создание подобной системы. Часто моя работа утомительна и не без трудностей, но она также означает, что я первым узнаю, когда будет следующее сожжение и куда будут отправлены патрули.
Поэтому мне известно, что коммандант Кирх покинул Трир с почти половиной наших людей. Это была незапланированная операция, вызванная тем, что был обнаружен большой и сильный ковен. Должно быть, это стало неожиданностью для комманданта, который в противном случае не покинул бы город в такой важный момент. Я знаю, что он одержим поиском ковенов, в которых все еще есть старейшины. Неудивительно, что он решил напасть, как только получил сведения, даже если из-за этого пришлось оставить город почти без защиты хэксэн-егерей.
Я уже знал о казни, назначенной на солнцестояние через несколько дней. Как правило, сжигают одну-двух ведьм каждые несколько недель, но архиепископ отложил все, намереваясь устроить крупное сожжение в конце года, чтобы продемонстрировать торжество добра над злом и наполнить холодный декабрьский воздух дымом от горящих тел ведьм.
Именно поэтому я поспешил в город, прервав свою поездку.
В конце концов, много чего приходится делать, если собираешься помогать в убийстве сотни людей.
«Ведьм, – напоминаю я себе, входя в кабинет. – Они не люди. Они ведьмы».
– Но, сэр… – Йоханн мешкает в дверях, не зная, можно ли ему войти в крошечную каменную комнату, которая служит мне кабинетом.
– Что еще? – нетерпеливо спрашиваю я. До солнцестояния нужно спланировать многое, и у меня нет времени на хнычущих мальчишек, которым нечем себя занять, кроме как волноваться.
– Капитан Эрнст, мы уже несколько недель держим ведьм в тюрьме. Никаких сожжений. Там… становится тесно.
– Да, – отвечаю язвительно, – когда ведьм не сжигают, а вместо этого оставляют в тюрьме, они, как правило, просто так не исчезают. Что ты предлагаешь сделать?
По правде говоря, я боюсь назначенного дня. Город задохнется от вони горящего мяса. Желудок скручивает при мысли об этом, хотя я никак не выдаю своих эмоций.
Вся Священная Римская империя увидит дым, поднимающийся над Триром, и каждый будет трепетать от страха. Так, как того хочет коммандант.
Если приказ архиепископа будет выполнен.
– Если коммандант Кирх не вернется до солнцестояния… – начинает Йоханн, но останавливается, пытаясь составить связную фразу, – мы не знаем, что делать. Возможно, вы могли бы дать разрешение перевести заключенных в другое место или… – Его голос смолкает под моим грозным взглядом.
Я прищуриваюсь, обдумывая варианты.
– Я осмотрю тюрьму, – говорю я. В мои планы не входило перемещать заключенных. Я прохожу мимо Йоханна и иду по коридору. Когда не слышу шагов парня, следующего за мной, кричу: – Пошли!
Йоханн с трудом поспевает следом, пока я спускаюсь по массивной винтовой лестнице.
Штаб-квартира хэксэн-егерей находится в Порта-Нигра – Черных воротах, построенных римлянами, когда они захватили город-государство Трир сотни лет назад. Здание перестроили в церковь, и верхний этаж используют охотники на ведьм.
Я продолжаю спускаться по железной лестнице, закручивающейся спиралью, которая спускается, минуя церковь, все глубже и глубже под землю.
– Сэр? – пищит Йоханн, но я не обращаю на него внимания.
В Трире не осталось ничего, что не затронул бы Рим. Германские народы входят в Священную Римскую империю не без причины – прошли столетия, но наши камни были высечены римскими рабочими, наши улицы нанесены на карту римскими картографами, а религия просочилась в сознание людей благодаря римским императорам. Сам Константин Великий жил в Трире.
Его люди проложили акведуки.
Огромная система туннелей под улицами Трира достаточно древняя, но все еще в хорошем состоянии, созданная для доставки в город чистых вод реки Мозель. Не многие помнят об этом сейчас, спустя столетия. Ходят слухи, что в акведуках бродят призраки, и Йоханн крестится, когда я подхожу к входу в подземелье. Он и правда еще ребенок.
Только охотники на ведьм бродят по акведукам.
Я протягиваю Йоханну факел, и он держит его, пока я с помощью огнива поджигаю смазанный маслом моток, закрепленный на конце палки. Я пропускаю Йоханна вперед, и хотя факел дрожит в его руке, мальчишка входит в узкий проход – ссутулившись, но шагая уверенно.
Дневной свет не проникает внутрь туннелей. Холодная вода хлещет у нас по ногам. Тусклый факел дрожит в руке Йоханна.
Это не имеет значения. Я закрываю глаза, приветствуя темноту. Я знаю эти переходы лучше, чем кто-то другой. Йоханн нервно вглядывается в боковые туннели, ссутулив плечи.