21. Фрици
Тихое бормотание раздается вокруг, когда я присаживаюсь на корточки на грязном полу. Все стараются говорить так, чтобы слышали только соседи, украдкой бросая на дверь камеры взгляды, которые становятся все смелее.
Заключенные заучивают маршруты, по которым им предстоит пройти.
Две группы, на которые я их разделила.
Я слышу шепот…
«Колокол, середина утра».
«Мы идем налево, еще раз налево, потом направо, вверх по лестнице».
«В этой одежде? Мы выглядим как заключенные, нас наверняка заметят».
«Нет, там мы найдем вещи, все будет в порядке».
…и еще больше погружаюсь в себя, уставившись на свои колени, чувствуя невероятную усталость, когда заходящее солнце освещает оранжевым маревом высокое зарешеченное окно.
В сумочке с зельями, висящей у меня на поясе, осталось всего три пузырька, два защитных и один лечебный, который я храню для Лизель. Для времени, когда я найду ее. Остальные я раздала, осторожно назвав их целебными настойками. Вернее, Йохен, старик, который первым заговорил со мной, раздал их – ведь я сестра комманданта. Люди готовы поверить, что весь этот треклятый этаж обрушится согласно плану одного хэксэн-егеря, но их глаза округляются от ужаса при мысли, что сестра комманданта тайно пронесла что-то, что поможет их вылечить. Они не верили мне, пока Йохен не выпил пузырек и не встал во весь рост впервые за несколько месяцев, как он заявил.
Несколько человек серьезно ранены, жалкие повязки прикрывают глубокие порезы, из которых сочится гной. Другие кашляют в тряпки, запятнанные кровью. Женщина с ребенком, у которого усталое и позеленевшее личико, прижимает малыша к груди и осторожно потягивает зелье, которое мне удалось приготовить. Заключенные думают, что мои снадобья – простые целебные настойки.
Все, что я могу делать теперь, выполнив на сегодня свою миссию, это сидеть, снова и снова прокручивая в голове мысли о том, что Дитер делает с моей кузиной.
Он ушел, когда Лизель была маленькой, но даже тогда она была очень сильной ведьмой. Мама и другие старейшины рано взяли ее под свою опеку, обучая сложным заклинаниям и подготавливая к великой судьбе, которую уготовила для нее богиня-старуха Абноба – какой бы та судьба ни была.
Я вздрагиваю.
Какой бы та судьба ни была.
Это Лизель помогла мне найти Дитера.
Лизель сидела на корточках над тлеющими углями в моем доме и держала руки так близко от огня, как никто другой не посмел бы, сосредоточенно хмуря лоб и плотно сжимая маленькие губки.
– Он… близко, – удивленно произнесла она. – В Трире. Там большое темное здание. Я вижу его… в кабинете? Он важный человек.
– Он жив? – ахнула я. Жив – и достаточно близко, чтобы письмо дошло до него через несколько дней. Я могла бы написать на послании его имя и отправить в Трир, надеясь, что, если он действительно так важен, письмо дойдет до него.
Лизель кивнула. Затем она вздрогнула, отдернула руки и уставилась на ладони с мрачным удивлением и настороженностью.
– Что-то не так, Фрици, – прошептала она. – Может быть, с ним. Я не знаю.
– Все в порядке, мы поможем ему, что бы это ни было. – Я обняла ее и поцеловала в макушку. – Спасибо, кузина.
Она заерзала.
– Перестань, мама только что заплела мне волосы! Ты все испортишь…
– Danke, danke! – Я обняла ее крепче и покрыла поцелуями ее щеки. – Kindchen, schnucki…[36]
– Прекрати! Фридерика! – Она обмякла так, чтобы выскользнуть из моих объятий, и отползла от меня. – Триединая, ты хуже всех. Мы уже не дети.
– О да. Тебе десять, и ты уже взрослая девушка, да?
Она пригладила волосы, проверяя, что я ничего не испортила.
– Конечно.
– Значит, тебе будет неинтересно, скажем, залезть в кладовку со сладостями, которые моя мама принесла мне на день рождения?
Лизель замолчала, положив руки на свои косы и сжав губы в тонкую линию.
– Ну, – сказала она. – Девушки тоже любят сладкое.
Что от нее нужно Дитеру?
Он хочет, чтобы она что-то нашла? Или это как-то связано с дикой магией, а может, с другими ковенами? Дикой магии нужно зло, она питается им. Неужели Дитеру не достаточно зла, которое творят хэксэн-егери?
Что Лизель может для него сделать?
Она будет бороться с ним. Будет бороться изо всех сил, которые у нее есть, и огонь, что ей подчиняется, огонь в ее душе, поможет, но я сжимаюсь от страха, понимая, что Дитер сломает ее. В его глазах нет ни здравомыслия, ни любви, ни сочувствия.
Он сломает ее.
И будет наслаждаться процессом.
Я пытаюсь свернуться калачиком на влажном полу, подложив под голову ладони и игнорируя вонь того, что размазалось на камнях. Мои глаза закрываются, дыхание выравнивается, но я не могу заснуть.
Все эти люди завтра сбегут, Отто позаботится об этом. Я знаю, что обещала ему помочь найти Хильду, но я не покину город без кузины.
«Вы умрете, – говорит голос. – Вы оба. Без меня».
Я зажмуриваю глаза.
И напеваю себе под нос.
Ту колыбельную. Ту, которую пел мне Отто.
«Сколько звезд зажигается в небе?»
«Считай, когда мы будем пролетать…»
Наступает утро, унылое серое небо предвещает снегопад, в воздухе витает холодная дымка, когда осужденные начинают просыпаться. Кашель и озноб сотрясают тела, и я не могу сказать, от чего люди дрожат: от низкой температуры или от страха. В любом случае я встаю задолго до утреннего колокола, и мое тело напрягается, пока я стою, замерев на одном месте.
Йохен стоит рядом со мной, хотя уверена, у него болят ноги. Он ободряюще кивает мне.
Еще слишком рано, но кто-то уже начинает отходить к дальней стене, подальше от будущего взрыва.
– Не привлекайте внимания, – шиплю я.
Йохен повторяет предостережение, и его слушаются, несколько человек возвращаются, неуверенно переступая по месту будущего разлома.
Три хэксэн-егеря проходят мимо двери камеры.
Еще двое. Молча смотрят на нас, затем уходят.
Позже приходят еще шесть охотников. Они издеваются и бьют по решетке.
– Эй вы, отбросы, готовы встретить свою судьбу сегодня? Сам Бог улыбается, глядя на очищение мира от зла!
Заключенные, стоящие ближе всех к двери, вздрагивают, но никак не реагируют. Если охотники и замечают, что их молчание вызвано напряженной сосредоточенностью, они ничего не говорят, идут дальше, и их смех эхом отражается от каменных стен.
Мое сердце ноет от холода и тревоги, каждый удар отсчитывает секунды, и мне ничего не остается, как ждать.
Вот-вот рассвет, пробьет первый колокол. Вот-вот…
Церкви по всему Триру, кажется, делают общий вдох, а затем по городу разносится какофония рассветных колоколов.
Они не зазвонят снова до середины утра.
Я отсчитываю время, минута за минутой, покачиваясь туда-сюда на онемевших ногах.
22. Отто
В ночь перед сожжением я даже не пытаюсь заснуть. Представляя, как Фрици спит на сыром и грязном полу тюрьмы. А ее кузина заперта в тесной камере, куда не проникает и проблеск лунного света, где нет возможности потянуться или облегчиться. И моя сестра неизвестно где, недосягаема, и, возможно, напугана и одинока.
Я провожу ночь в кабинете, работая. Знаю, что к концу завтрашнего дня перестану быть хэксэн-егерем. Я либо добьюсь успеха и покину город, либо буду мертв, убит людьми, которые считали меня товарищем. Поэтому я использую оставшееся время на то, чтобы сделать последний подарок охотникам на ведьм: создаю хаос в бумагах. Было бы проще все сжечь, но вместо этого я не сплю, кропотливо изменяя каждую карту, которую помогал создавать, чтобы убедиться, что самые надежные и быстрые маршруты больше не будут найдены. Я изменяю данные о платежах, чтобы распорядители денег архиепископа и палача направляли средства не по назначению, и делаю все возможное, чтобы лишить их состояния и помочь при этом беднейшим. Пишу записки патрулям охотников и пограничным стражникам, разбросанным по деревням, давая дурацкие поручения, и отправляю все послания еще до рассвета.
Я ограничен в своих возможностях. Но делаю все, что в моих силах. Сжигаю мосты и перехожу границы, на что не решался раньше, когда не мог рисковать, опасаясь, что меня поймают и я потеряю тот шанс, который у меня есть, чтобы что-то изменить. В перерывах между росчерками пера я снова и снова прокручиваю план в голове.
Когда колокола возвещают начало дня, я зажигаю свечу. Нельзя опаздывать на собственное преступление, напоминаю себе. Важно сделать все в свое время – нельзя уходить слишком рано, так как коммандант Кирх может заметить мое отсутствие, но и нельзя тянуть, прежде чем отправляться в туннели, чтобы поджечь фитиль, идущий к пороху.
Моя работа движется в бешеном темпе, но когда спустя несколько часов свеча догорает, я понимаю.
Пора.
Я открываю дверь и с удивлением вижу, что вокруг никого нет. Конечно, некоторые хэксэн-егери работают над возведением костров, а кто-то охраняет заключенных, но подозреваю, большинство находится в соборе, наслаждаясь обществом архиепископа, который одаривает их похвалами и милостями. Я присутствовал только на одном таком утреннем благословении, и от его хвалы и молитв меня затошнило. Но по крайней мере, большинство охотников решили отправиться в собор пораньше. Пусть и остаются там до Шестого часа[37], думая, что у них есть время, пока солнце не достигнет зенита, когда им нужно будет выводить пленников. Чем больше людей в соборе, тем меньше охраняют тюрьму в базилике.
Это значительно облегчит побег.
Я поднимаюсь по лестнице, но останавливаюсь. Бросаю взгляд через холл на кабинет комманданта, дверь которого плотно закрыта.
А что, если?..
Что, если я просто войду в кабинет комманданта Кирха и освобожу кузину Фрици, Лизель? Я смотрю на дверь. Сейчас я здесь один. Никто не заподозрит меня в подобном преступлении. Я мог бы забрать девочку, спуститься в туннели, а затем все взорвать и освободить заключенных. Коммандант даже не заметит, что его особая пленница исчезла, пока не станет слишком поздно. Всю ночь по коридору ходили патрули, за моей дверью слышались их разговоры, но теперь – я один. Свидетелей нет.