Я взмахиваю руками, вытаскивая кинжалы, спрятанные в моих рукавах.
Может, я и не настоящий хэксэн-егерь, но вооружен подобающим образом.
– Кинжалы? Против меча? – издевается Бертрам, вставая в боевую стойку и расслабляя плечи. Этот дурак думает, что я собираюсь сражаться.
Но я не медлю.
Я вонзаю кинжал ему в шею.
Кровь пузырится у него на горле и заливает открытый рот, окрашивая зубы в красный цвет. Он роняет меч, его руки тянутся к ране. Когда он вытаскивает кинжал, его пальцы дрожат, а красные струйки стекают между костяшками его пальцев, разбрызгиваясь, но не долетая до меня. У него хватает сил только на то, чтобы слабеющей рукой удержать оружие, прежде чем оно с грохотом падает на пол, а сам он съезжает вниз по стене, его руки безвольно раскинуты в стороны, а голова опущена, скрывая рану, из которой бежит кровь. Я поворачиваюсь к Фрици, ждущей меня на лестнице.
– Все кончено, – говорю я.
Фрици преодолевает последние ступеньки и выходит в коридор, ахая, когда видит тело и кровь.
– Это было так… быстро, – бормочет она потрясенно.
– Никогда не сомневайся, – говорю я. – Это первое правило нашей боевой подготовки. Я запомнил урок, а вот Бертрам нет.
И все же, прежде чем уйти, я молюсь. Не за свою душу, а за его.
Затем я жестом приглашаю Фрици следовать за мной, не обращая внимания на то, что мои ботинки скользят по каменному полу, оставляя кровавый след.
Добравшись до кабинета комманданта, я распахиваю дверь пинком.
– Где она? – спрашивает Фрици, обводя взглядом помещение.
Я пересекаю кабинет в два широких шага. В кои-то веки я рад тому, что знаю Дитера достаточно хорошо, чтобы догадываться, где он хранит ключ. Я достаю ключ и отпираю каморку, наваливаясь всем телом на дверь. Фрици сдавленно всхлипывает, когда понимает, что ее любимая кузина находится внутри.
Дверь со скрипом открывается, камень скрежещет о камень, и обмякшее тело ребенка падает на пол.
– Лизель! – стонет Фрици, падая на колени.
– Она не мертва, – быстро говорю я, замечая, как дрожат веки девочки, когда она оказывается на свету.
Фрици смахивает грязные пряди волос с лица кузины, ее прикосновения нежные, как у матери.
– Лизель, – шепчет она.
Девочка несколько раз моргает, будто выходя из транса. Сначала ее взгляд останавливается на Фрици, и ее тело расслабляется. Затем она смотрит на меня.
Она кричит, широко распахнув от ужаса глаза, и крик с хрипом вырывается у нее из горла. Она так долго кричала в каморке, что теперь голос едва подчиняется ей.
– Тс-с, тс-с, – говорит Фрици, и ее голос дрожит от волнения. – Он не один из них, он на нашей стороне.
Я срываю с себя черный плащ хэксэн-егеря, и он падает на пол. Лучше замерзнуть в зимнюю стужу, чем продолжать носить эту тряпку. В покрасневших глазах Лизель читаются отвращение, ужас и страх, она поворачивается и утыкается лицом в плечо кузины, прижимаясь к ней и прячась от меня.
То, что мой плащ был лишь маскировкой, не имеет значения, на моих руках кровь, а в сердце Лизель страх, и я никогда не стану кем-то большим, чем человек в одежде охотника.
25. Фрици
Дитер держал ее в чулане.
Я снова заглядываю в него, оттуда исходит кислая мерзкая вонь.
Лизель прижимается ко мне.
Она не может создать огонь из ничего, но даже если так, Лизель обычно пылает, и я часто просила ее переночевать у нас зимой, чтобы моя постель была теплой, – но сейчас она дрожит, и это приводит меня в ужас.
Трясущимися руками я вытаскиваю целебное зелье и отстраняю Лизель от себя, чтобы быстро осмотреть ее в поисках ран. Несколько царапин, несколько синяков, но ничего серьезного – и никакого клейма. Может ли клеймо ее обжечь, если она управляет огнем?
Я уговариваю ее выпить целебное зелье, и она заглатывает его и снова обнимает меня.
Он посадил ее в темницу. В чулан, который хуже клетки. В темноту, грязь и страх.
Я прижимаю Лизель к себе, поднимаясь на ноги, и ярость окутывает меня красной пеленой.
«Останови его, – говорит голос. – Это его кабинет. Ты должна остановить его».
Лизель прижимается ко мне, как когда-то, когда была совсем маленькой, обвивает руками мою шею. Я спотыкаюсь под ее весом, но осматриваю помещение, переводя взгляд со стола на полки, на…
– Фрици, – зовет Отто, сначала тихо, потом громче. – Фрици. У нас нет времени.
– Его кабинет. Здесь его секреты. Мы могли бы…
– Он не хранит здесь ничего важного.
Я бросаю взгляд на Отто и крепче сжимаю Лизель в объятиях, безмолвно спрашивая: «О, да неужели?»
Отто разводит руками.
– Тут ничего такого, что он не хотел бы показать другим. Это слишком публичное место. Мы не найдем здесь чего-то стоящего. Поверь мне, я уже проверял.
Я сжимаю челюсти, поджимаю губы.
– Я хочу сжечь все, – шепчу я.
Лизель отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и я вижу свою ярость в ее запавших, налитых кровью глазах.
– Пусти меня, – говорит она.
Я подчиняюсь.
Отто хмурит брови, его взгляд мечется между нами, будто он знает, что должен вмешаться, но сдерживается.
Хорошо.
Лизель делает неуверенный шаг к столу Дитера. Она роется в верхнем ящике и достает трутницу – должно быть, она видела, как он ею пользовался. Он дразнил ее этой штукой? У меня внутри все переворачивается.
Кузина щелкает кремнем и накрывает его ладонью.
Ее ладонь краснеет. Обжигающий, колеблющий пространство жар пронизывает воздух, и вспыхивает искра. Лизель поворачивает руку, прижимая ладонь к столу, и пламя начинает окружать столешницу оранжевыми и желтыми языками, голодными, уничтожающими все на своем пути.
– Пошли, – говорит Лизель. Она гасит огонь и прячет трутницу в карман. Когда она берет меня за руку, ее ладонь все еще горячая.
Мы на полпути к двери, когда Отто наконец удается выговорить:
– Как далеко распространится огонь?
Лизель, моргая, смотрит на него. Затем переводит взгляд на меня.
– Кто он?
– Он… друг, – растерянно отвечаю я. – Маскируется охотником.
– Он не хочет, чтобы его драгоценная церковь сгорела, да?
Позади нас стол превращается в разгорающийся костер, стул уже загорелся. Несколько искр разлетаются в стороны, попадая на свитки, сложенные на полках. Вскоре комната будет охвачена пламенем. А затем и зал, когда огонь распространится по дереву на потолке. Затем пол, алтарь и скамьи, – все будет гореть, гореть…
– Я уже расставил ловушки для них, – признается Отто. Его голос мягок, он говорит с уважением, и я знаю, что это единственная причина, по которой Лизель не обрушивает на него свой гнев. – Я подделал документы и внес хаос в их систему. Если ты сожжешь все, они восстановят свои силы гораздо быстрее.
Лизель фыркает. Когда она бросает на меня испытующий взгляд, я пожимаю плечами.
Она щелкает пальцами, и пламя гаснет. Но свой след в кабинете Дитера она оставила, многие вещи полностью уничтожены.
Хотя этого недостаточно.
Лизель покачивается, ее взгляд мутнеет, а когда я поддерживаю ее, Отто кладет ладонь мне на плечо.
– Мы не пройдем и десяти ярдов, если тебе придется нести ее, – говорит он, а затем присаживается на корточки, чтобы быть лицом на одном уровне с Лизель. – Я знаю, ты мне не доверяешь. Но пожалуйста, позволь тебе помочь.
Он протягивает к ней руки.
Лизель смотрит на Отто.
– Я могу прожечь тебя до костей, – спокойно произносит она.
Отто сглатывает, мышцы его горла напрягаются.
– Верю.
Лизель кивает и делает шаг к нему. Он поднимает ее, бережно прижимая к себе, и она обмякает в его объятиях, ее веки трепещут и закрываются. Это еще раз доказывает, насколько она измучена, раз ей так легко удается расслабиться рядом с ним. Мое сердце сжимается.
– Возвращаемся по туннелям, – говорит Отто. – Уйдем насколько сможем далеко. Если придется выбираться на поверхность, царящий в городе хаос будет на нашей стороне, но будет лучше, если мы доберемся до реки. Там нас ждет лодка.
Я киваю, в горле пересохло, а вонь дыма начинает щипать нос и заполнять легкие.
Каждый раз, моргая, я вижу маму на столбе.
Бирэсборн.
«Останови его, – умоляет голос. – Ты можешь использовать меня, чтобы узнать больше о том, чего он добивается. Используй меня! Останови его!»
То, как голос обращается сейчас ко мне… Но я не отвечаю. Что-то в нем изменилось. Он больше не кажется мне злым, в нем чувствуется человечность, отчаяние и слабость, и я, вздрагивая, сжимаю кулаки.
Я верю ему, не так ли? Еще один шаг к тому, чтобы мной завладела дикая магия – думать, что она не кажется злой, что не пытается меня обмануть.
Отто возвращается в коридор. Я следую за ним, смотря, как спутанные светлые волосы Лизель свисают с его плеча. Ее глаза закрыты, поэтому она не видит тело Бертрама, лежащее в холле, но я не могу отвести глаз. Я смотрю на труп сердито, переступая через него…
Мои ноги стоят по обе стороны от его бедер, когда он вдруг поднимает голову.
Я вскрикиваю и отскакиваю, вжимаясь спиной в стену. Отто резко разворачивается, переводя взгляд с моего лица туда, куда устремлен мой взгляд, и когда он делает это, то замирает. Лизель стонет в его объятиях, усталость полностью овладела ею.
Веки Бертрама медленно приподнимаются, его зрачки бешено вращаются, пока не останавливаются на мне.
– Фрицихен, – поет он чужим голосом. Его губы издают влажные, чавкающие звуки, челюсть щелкает при каждом движении, как у марионетки. – Куда это ты собралась, meine Schwester[39]? Ты что, крадешь мою игрушку, как раньше? Непослушная, ох непослушная Фрицихен.
– Дитер, – выдыхаю я, упираясь руками в стену, вцепившись пальцами в кирпичи, будто могу найти там оружие. У меня ничего нет: ни зелий, ни трав, ни даже ножа.
«У тебя есть я, – шепчет голос. – Используй меня!»
– Ну, давай, убегай, – воркует Дитер. Кровь стекает по губам Бертрама и вытекает струйками из зияющей раны на шее. – Так же мы играли, когда были детьми, помнишь? Беги и прячься, Фрицихен. Я приду и найду тебя. Я найду тебя и твоего охотника. – Голова Бертрама падает набок, затем выпрямляется, снова падает, он борется с раной на шее, пока наконец не поднимет пустой взгляд на Отто. – Ай-ай-ай, капитан…