Я опускаюсь на колени рядом с Лизель. Она пытается передать мне пончик, но я качаю головой.
– Сначала это. – Я достаю пузырек с зельем, которое приготовила из остатков дудника, смешав с растаявшим снегом. Наношу немного на палец и вывожу защитный знак у Лизель на лбу: овал с несколькими черточками.
Глянцевый символ держится на коже Лизель достаточно долго, чтобы мне успело померещиться дерево из моих снов. Его ветви тянутся, изгибаются и покачиваются в такт голосу.
Голос не обращался ко мне уже несколько дней. Не пытался повлиять на меня с помощью дикой магии. Не пытался мучить или помочь.
Я должна радоваться, что в моей голове тихо. Но почему меня не покидает чувство, будто что-то изменилось, что грядет такое, чего я не могу предугадать?
– А теперь ешьте, – объявляю я, – потом нам нужно как можно лучше выспаться.
Лизель надувает губы.
– Но сегодня Рождество.
– Мы не празднуем Рождество.
– Но я пропустила Йоль, потому что была в малюсенькой лодке и убегала от злого кузена.
Лизель надувает губы еще больше, и я замечаю смущенную ухмылку Отто, которую он пытается скрыть за глотком пива, которое мы купили у старушки на старой мельнице. Он морщится от неприятного вкуса, и я едва сдерживаю смех.
Наконец я сдаюсь.
– Ты невыносима, – говорю я, а Лизель широко улыбается. – Может, охотник захочет посмотреть на одну из наших йольских традиций?
Отто поднимает взгляд, отводя бутылку пива от губ.
– Хочу, – соглашается он, глядя мне в глаза.
– В любом случае хорошо сделать подношение сегодняшним вечером, ведь завтра мы отправимся в их владения.
– Подношение лесному народу? – спрашивает Отто.
– И богиням. – Я пожимаю плечами. Дома это был формальный обряд, подношения обычно отдавали бродячим кошкам или родители убирали все после того, как дети ложились спать. Но раз мы здесь, может, лесные жители придут, чтобы забрать наши дары?
– В Бирэсборне, – начинает Лизель, – каждый оставляет что-то ценное, чтобы лесной народ и богини знали, что для нас это имеет значение. – Она зажимает в ладонях последний кусочек крапфена и громко вздыхает. – Как это.
Я толкаю ее руку с кусочком лакомства и беру свой крапфен.
– Как насчет того, чтобы он был от нас двоих? Он напоминает мне о доме. Это достойный дар, ты так не думаешь?
Лизель смотрит на меня, понимая, что я пытаюсь убедить ее доесть свою порцию, но она улыбается.
– Если ты настаиваешь, – соглашается она.
Мы обе выжидающе смотрим на Отто.
Он делает еще глоток пива и морщится. Его взгляд устремляется на бутылку, и ему в голову приходит какая-то идея, он роется в рюкзаке и достает одну из бутылок, которые они с Лизель купили в городе.
– Это будет моим подношением, – заявляет он. – Это хорошее пиво. По крайней мере, надеюсь, что хорошее. Девушка, у которой я его купил, напомнила мне Хильду. Она сказала, что готовила его по рецепту своей матери, а Хильда тоже так делала. – Он замолкает, заглядывая мне в глаза. – Это достаточно щедрое подношение?
Мне приходится дважды вдохнуть, чтобы утихомирить бешеный пульс.
– Идеальное.
– Что ж, лесному народу это наверняка понравится больше, чем моча, которую мы получили от мельничихи.
Лизель хихикает, а Отто смотрит на меня извиняющимся взглядом, но Лизель произносит слова и похуже.
Я забираю у него бутылку, и мы выходим в маленький двор, вернее, в то, что когда-то было двором: небольшое пространство, усеянное упавшими со стен камнями, за которым раскинулся Черный Лес. Деревья сливаются с небом, образуя бесконечную полосу тьмы. Нам пришлось идти через леса, чтобы добраться сюда, но этот Лес особенный, густота и размеры его деревьев поражают воображение даже в сгущающейся темноте, при убывающей луне. Он намекает на чье-то незримое присутствие, которое можно ощутить инстинктивно, как чей-то взгляд, наблюдающий во мраке.
Здесь скрыта сила. Древняя сила. У меня мурашки бегут по спине, когда Лизель указывает на место посреди камней. Я насыпаю на них холмик снега, чтобы соорудить алтарь, но у меня нет ничего, чем можно было бы очистить пространство, а значит, я не смогу выполнить ни одно из тех правил, которые мама вбила мне в голову, когда рассказывала, как правильно совершать подношения. И я вдруг осознаю, чувствуя, как снег обжигает мне пальцы, как часто за последние недели не придерживалась традиций, установлений, правил. Что подумают обо мне богини? Я не отреклась от Начального Древа и его Источника, но пренебрегла обычаями из-за необходимости выжить. Видят ли это Дева, Мать и Старица? Понимают ли, что у меня не было выхода?
Я кладу наши подношения на снег, а когда опускаюсь на колени рядом, первой за мной следует Лизель, затем то же повторяет и Отто, посматривая на нас, чтобы понять, что делать дальше.
Лизель берет Отто и меня за руки и склоняет голову.
– Абноба, Хольда, Перхта, примите эти подношения, – начинает она. Отто бросает на меня взгляд поверх ее головы, и уголки его губ приподнимаются в улыбке. – Лесной народ… эй, будьте почтительны! Закройте глаза!
Мы с Отто закрываем глаза, и я сжимаю губы. Лизель стискивает мою ладонь.
– Лесной народ, – продолжает она. Повисает тишина. Лизель борется с зевотой. – Даруй нам завтра безопасную дорогу в свои владения. Пожалуйста. Мы правда нуждаемся в вашей защите. И, богини… присмотрите за мамой. Она теперь с вами. Дайте ей знать, что со мной все в порядке.
Мое сердце сжимается.
Лизель продолжает крепко сжимать мою руку.
– Ты хочешь что-нибудь сказать? – спрашивает она у меня.
Все, что я могу сделать, это заставить себя тихо пробормотать: «Нет».
Если буду думать о том, что наши сегодняшние подношения – печальная замена тем, что мы могли бы сделать в Бирэсборне. Если задержусь в тишине, вместо которой должны быть пение и смех, а чистый голос мамы должен вести нас в молитве, если заговорю, то распадусь на части.
Поэтому я лишь сжимаю пальцы Лизель.
Лизель обвивает руками мою шею, вынуждая меня покачнуться, стоя на коленях. Я крепко обнимаю кузину, впитывая тепло ее маленького тела, пока она не начинает зевать.
– Ну хорошо, – говорю я. – А теперь спать.
Она отстраняется.
– Ладно. Счастливого Йоля, Фрици. – Она делает шаг в сторону замка, но останавливается и смотрит сверху вниз на Отто: – Счастливого Йоля, Отто. Надеюсь, это не слишком разозлило твоего бога.
Отто поджимает губы, борясь с улыбкой.
– Нет, не думаю.
Лизель уходит, унося с собой в зал поток тепла. Я наблюдаю, как ее тень движется на фоне небольшого костра, пока она не ложится в защитном круге, и только тогда делаю глубокий вдох и осмеливаюсь почувствовать безопасность этого момента.
Я оборачиваюсь и вижу, что Отто наблюдает за мной.
Мы одни. Впервые после Трира, но теперь в воздухе повисает напряжение, и я чувствую себя так, будто это происходит впервые, будто это что-то дико новое и пугающе захватывающее.
Я достаю из кармана настойку дудника.
– Мне нужно наложить на тебя защитные чары. Если это не слишком разгневает твоего бога.
Отто ухмыляется. Schiesse, он широко улыбается, и это вгоняет меня в ступор.
– Я знаю, у вас обеих было неудачное знакомство с моим Богом, но обещаю, что Он не будет злиться из-за таких вещей.
– Нет, он просто нашлет наводнение, чтобы потопить мир.
– И то верно. Но Он говорил, что больше так не поступит. – Отто замолкает. – Ну вообще-то Он сказал, что не будет насылать еще одно наводнение. Но полагаю, он мог бы наслать огненный дождь или что-то в этом роде.
– Лизель бы это понравилось.
Отто не сдерживает смешок и указывает на свое лицо:
– Давай свои чары, hexe.
Я поднимаюсь на ноги, и Отто следует за мной, обходя подношение, чтобы встать передо мной. Когда он наклоняет голову, я сразу жалею, что попросила об этом, жалею, что мне нужно это сделать, потому что оказываюсь слишком близко к нему. Лизель была той, кто сдерживал мой внутренний хаос, а теперь, когда остались только мы с Отто, лунный свет отливает зимним серебром, и я чувствую, как теряю контроль над собой.
Отто и раньше был привлекателен настолько, что заставлял мое сердце бешено биться, но после того, как я увидела, с какой искренностью он старается завоевать доверие Лизель, после всего, что он сделал для нас, невозможно не поддаться его очарованию.
Я наношу немного настоя дудника на палец и касаюсь лба Отто. Он перестает дышать, и мне приходится тоже затаить дыхание, чтобы сосредоточиться на работе.
– Спасибо, – произношу я. Чтобы не думать, как близко мы друг к другу.
– За что?
Мой палец скользит вниз, от линии роста его волос к впадинке между темными бровями, и его веки закрываются. Он тихо гортанно стонет.
«Schiesse».
– Что? – спрашивает он.
О Триединая, спаси меня, я сказала это вслух.
Я сглатываю и наношу еще немного зелья на палец.
– За… за все, что ты для нас сделал. Я знаю, ты отдаешь Лизель свою порцию еды. Знаю, что готов работать до полусмерти, чтобы обеспечить нашу безопасность, – и поэтому я спорю с тобой и буду продолжать, потому что не допущу, чтобы забота о нас тебя погубила. Не позволю тебе умереть. Я буду оберегать тебя так же, как ты оберегаешь нас, нравится тебе это или нет.
Его лицо расплывается в широкой улыбке, глаза по-прежнему закрыты.
– Мне вдруг представилось, каково было бы снова встретиться с твоим братом. Как мы с тобой будем кричать друг на друга, чтобы другой спасался.
– И ты будешь тем, кто уступит, потому что это мой брат и это моя обязанность.
– Нет. Ты убежишь. Он мой коммандант. Ответственность лежит на мне.
– Он колдун. А ты нет. Ты убежишь, а я сражусь с ним.
– Фрици…
– Замолчи. Не двигайся.
– Я не двигаюсь.
– Нет, ты мне мешаешь. Ты продолжаешь… отвлекать меня. – «Отвлекать меня». – Schiesse