Я смотрю на него достаточно долго, чтобы почувствовать неловкость. Тогда мой взгляд скользит к Хильде, и я знаю, что она меня понимает.
Наш родной дом тоже должен был быть безопасным местом. Но отец оказался тираном. Мы были детьми – куда мы могли пойти? Кто бы нам помог? Однажды я обратился к священнику нашей деревенской церкви в Бернкастеле. Я рассказал ему о жестокости отца, и священник только кивнул, похвалив моего отца за то, что тот не жалеет розог для избалованных детей. Хильда попыталась попросить помощи у соседки, но та, хоть и проявила сочувствие, рассказала нам об ужасах бездомной жизни, о тяготах существования без мужа и отца, которые могут защитить семью.
Я до сих пор помню, что сказала та женщина, когда выпроваживала нас из дома.
– Никому больше не говорите о том, о чем рассказали мне, – произнесла она. – По крайней мере, у вас есть крыша над головой. По крайней мере, вы в безопасности.
Безопасность.
Кайден прав.
Безопасность может стать тюрьмой.
– Среди нас есть те, – продолжает Кайден, встречаясь со мной взглядом, – кто надеется, что ваше прибытие означает, что мы больше не будем жить взаперти в Черном Лесу.
Фрици и Лизель настаивали на том, что Черный Лес является тем местом, где нам нужно быть, – мы так мучились, так далеко зашли, чтобы оказаться в месте, которое, возможно, никогда не было тем убежищем, на которое мы надеялись.
– Ходили слухи… – добавляет Кайден, бросая многозначительный взгляд на Хильду. – Совет намекал, что наших защитных чар недостаточно, чтобы удержать колдуна, который пошел против Источника.
Хильда хмурится.
– Совет слишком скрытен.
– Мы не знаем всех их планов. – Кайден пожимает плечами. – Но если среди нас теперь воин, избранный богиней, возможно, это изменит ситуацию…
Он смотрит на меня так, словно все надежды, которые он когда-либо питал, связаны со мной.
«Воин…»
Последние несколько лет я носил ярлык «охотника». Он помогал мне спрятаться, но я все же носил его. Однако я никогда по-настоящему не задумывался, что придется взять в руки меч, когда я покину хэксэн-егерей. Не задумывался, пока богиня не назвала меня воином.
Вот что Хольда имела в виду? Что я должен буду сражаться за Фрици и Источник и что, если буду сражаться достаточно хорошо, необходимость в защитном барьере отпадет?
Очевидно, что как барьер удерживает Дитера снаружи – по крайней мере, на данный момент, – он так же удерживает Кайдена и остальных ведьм внутри, как в ловушке.
37. Фрици
Я изумленно таращусь на Филомену, ее щеки розовеют от мыслей о своей правоте.
Корнелия тоже сердито смотрит на ведьму.
– Ты не можешь заставить их в этом участвовать, – в ужасе шепчет она.
Рохус, однако, в ярости.
Впервые его невозмутимость дает трещину, и он делает решительный шаг ко мне. Лизель съеживается, и он замечает это с сожалением, но, когда снова поднимает на меня взгляд, в глазах его кипит злость.
– Вы ничего не знаете о наших обычаях, – говорит он. – О наших традициях. Поэтому я прощу вам эту вспышку гнева и обвинения. Если вы…
– Я не просила у вас прощения, – перебиваю я. – И я ничего не знаю только из-за того, что вы сделали такой выбор. Вы решили нас бросить. И сейчас вы снова хотите это сделать. Я скажу вам прямо – этот чемпион не будет участвовать в подобном.
Рохус отступает.
– Вот почему богини послали нам не одну ведьму, способную принять связующее зелье. А двух.
Лизель поднимает взгляд на Рохуса:
– Я тоже не стану помогать вам.
– Ты еще молода, дитя, – пытается он. – Ты не понимаешь…
Он тянется к ней. Он вот-вот дотронется до нее, так что я начинаю подаваться вперед, но Лизель поджимает губы, и все свечи, зажженные в комнате, вспыхивают ярче, что заставляет Рохуса отшатнуться.
– Я все понимаю, – говорит Лизель голосом, похожим на эхо бездны. – Я понимаю больше, чем вы. Прячетесь здесь. Осуждаете нас. Я была заперта в шкафу. Вы это видели? Меня пытали. Вы обладали силой, позволяющей вмешаться, но вы не сделали этого.
Рохус судорожно сглатывает, его кадык дергается.
Филомена пытается что-то сказать:
– Мы видели, дитя. Мы видели, и мы…
– Я думаю, Абнобе стыдно за вас, – продолжает Лизель. – Ей стыдно. Вот почему она послала меня и Фрици. Чтобы остановить вас. Мы пришли сюда за помощью, чтобы остановить Дитера, а вы просто прячетесь. Вы даже не пытаетесь ничего предпринять. Вы так строго следуете собственным правилам, что позабыли, кого эти правила должны защищать!
– По воле Абнобы мы и сделали защитный барьер непреодолимым, – возражает Рохус.
– Она велела вам сделать его таким? – На лице Лизель появляется гримаса боли.
Молчание, которое воцаряется, короткое, но напряженное. Лицо Лизель морщится, и, прежде чем я успеваю вмешаться, она качает головой:
– Абноба говорит, что она позволила вам принять решение. Это не ее воля.
Она берет меня за руку, ее ладонь обжигающе горячая, что является еще одним свидетельством ее едва сдерживаемого гнева. Сопротивляясь желанию спалить здесь все, она дрожит, на ее лице изнеможение, и мое сердце разрывается на части при виде этого.
– Есть другие способы остановить моего брата, – говорю я, обращаясь ко всем. – Но это утром. А пока важно то, что мы с кузиной проделали очень долгий путь. Думаю, нам не помешало бы перекусить. Может, принять ванну. Пока своим гостеприимством лесной народ нас не поражает.
Корнелия обходит стулья.
– Конечно. Следуйте за мной. – Она бросает испепеляющий взгляд на Рохуса и Филомену, а когда направляется к выходу, Бригитта присоединяется к нам и распахивает дверь.
Вчетвером мы выходим наружу, под ослепительный белый свет высокого неба, и когда дверь за нами закрывается, я слышу, как Рохус и Филомена шипят друг на друга.
Что-то с грохотом падает на пол и разбивается вдребезги.
Корнелия поворачивается ко мне на лестничной площадке. Ее взгляд оценивающий, но она вежливо склоняет голову.
– Мне жаль. Вас не подготовили. Я говорила, что неправильно торопить вас в таком деле, но они боялись того, что и произошло, – что вы отвергнете план.
– И вы тоже его отвергаете.
Корнелия улыбается. Она указывает на бурную деятельность внизу, под кронами деревьев. Лесные жители в поте лица трудятся над укреплением невидимого барьера, который ослабил Дитер.
– Мы слишком долго ждали, прежде чем начать действовать, – шепчет она. – И теперь все, что у нас осталось, – это радикальные меры, которые не менее опасны, чем сама угроза.
Лизель зевает так широко, что натыкается на меня, и ей едва удается прикрыть рот ладошкой.
Корнелия улыбается, глядя на нее сверху вниз.
– Пойдемте. На сегодня вы сделали более чем достаточно.
– Неужели? – У меня сводит живот. Дитер следовал за нами по пятам у границы Черного Леса. Если он так близко, а барьер такой слабый…
Я с уверенностью заявила, что нам нужно время отдохнуть, но только чтобы защитить Лизель, а теперь какие у нас на самом деле есть варианты?
Мы прибыли сюда в надежде найти по меньшей мере убежище. Но если все, что может предложить лесной народ, – это трусливое отступление, то это закончится так, как я и боялась: я останусь один на один с братом. Его злодеяния – это бремя, которое должна нести я.
Хотя Отто не позволит мне так поступить. Он отправится со мной, и его жизнь тоже окажется под угрозой.
У меня сводит грудь, и мне хочется рухнуть прямо на пороге этого так называемого убежища и уснуть.
Улыбка Корнелии смягчается.
– Идите за мной.
Лизель, спотыкаясь, делает шаг вперед, и Бригитта подлетает к ней, предлагая взять на руки. Лизель соглашается, и я наблюдаю, как ее веки закрываются в тот самый момент, когда она оказывается в объятиях Бригитты.
Мы начинаем спускаться между деревьями, и, когда снова приближаемся к мосту, я смотрю на Корнелию. В моей голове тысяча вопросов, которые я хочу ей задать.
Корнелия смотрит на меня, ее медные волосы при дневном свете кажутся еще более огненными, а в светлых глазах появился влажный блеск.
– Спасибо, – говорит она. – Я знаю, что это было не самое приятное знакомство с реальностью нашего мира. Знаю, что вы слишком многого лишились ради того, чтобы попасть сюда. Но я благодарна вам за то, что вы здесь.
– Когда я уйду… – когда, а не если, – чтобы встретиться с Дитером лицом к лицу. Чтобы остановить его. Вы пойдете со мной? Вернетесь во внешний мир?
Возможно, я прошу слишком многого.
Но местное общество должно разделить со мной хотя бы часть ноши. Тогда не одна я буду нести ответственность за то, что случилось с моим ковеном.
Поэтому я задаю вопрос и жду.
Корнелия колеблется. Ее взгляд блуждает по местности вокруг, по мостам, домам и сооружениям из деревьев. Всюду ходят люди, занимаясь своими делами. Некоторые останавливаются, смотрят, перешептываются друг с другом.
– Да, – произносит она, будто отвечая самой себе.
Мои плечи напрягаются.
– Да?
– Это то, к чему я призывала Рохуса и Филомену. Выйти, встретиться с угрозой лицом к лицу. На протяжении долгого времени они страшились опасностей, с которыми сталкивался наш народ, и нам было запрещено покидать Источник, поэтому страх затуманил их рассудок. Так что да, чемпион, – говорит она, улыбаясь, – когда вы выйдете отсюда, чтобы встретиться лицом к лицу со своим братом, я могу сказать с уверенностью – многие охотно присоединились бы к вам в битве. Нас слишком долго заставляли держаться в стороне, и я… – Она делает глубокий вдох. Задерживает дыхание. – Я позволила нам оставаться в стороне.
Тяжесть спадает с моей груди. Я вздыхаю, отпуская непереносимое горе.
Честно говоря, больше всего меня успокаивает то, что она берет на себя часть ответственности. Так что не только я испытываю чувство вины.
– Это расстроит Рохуса и Филомену, – замечаю я.