а боль от ран требует, чтобы я сосредоточилась на ней. Отто бросается ко мне, придерживает меня и крепко сжимает предплечье.
Я снова встречаюсь взглядом с братом. Позволяю ему увидеть каждую частичку моей боли, каждую частичку ярости.
Лесной народ посадит его в тюрьму. Возможно, даже казнит.
Но я знаю, что произойдет, если охотники заберут его. Я своими глазами видела, какой прием ожидает обвиняемого в колдовстве в католической Церкви, вдобавок он руководил столькими хэксэн-егерями и скрывал от них свою силу в течение многих лет.
Они лишат его всего. И только после этого сожгут.
– Нет, – говорю я Бригитте и воинам лесного народа, которые готовы прогнать охотников. – Пусть они его заберут. Он заслуживает познать все то, что делал с нами.
Я чувствую на себе пристальный взгляд Корнелии. Она восседает на огромном белом коне, и когда я смотрю на нее, она кивает, нахмурив брови, в ее взгляде читается понимание.
– Рохусу и Филомене это не понравится, – замечает Бригитта. Но в ее голосе звучит зловещая усмешка. – А значит, так и стоит поступить.
Она дает команду лесным жителям, и те отступают, давая охотникам возможность приблизиться к Дитеру.
Я позволяю лианам спасть с его тела.
Хэксэн-егери хватают его, заковывают в кандалы, пока он плюется и лягается.
– Черви! Вы не знаете, что творите! Вы пожалеете, что пошли против меня, вы пожалеете…
Его утаскивают в толпу, в сборище зловеще молчащих и потрясенных мужчин в черных плащах.
Отто помогает мне слезть с кучи хвороста. Когда мои ноги касаются прохладных камней городской площади, из охотников только Йоханн остается рядом, его лицо перепачкано грязью, на шее запеклась кровь.
– Kapitän, – обращается он к Отто и вытягивается по стойке «смирно». Но что-то в нем меняется, страх исчезает. – Вы могли бы пригодиться нам в Трире. Я знаю, архиепископ аннулирует обвинения, выдвинутые Дитером против вас, и…
– Мое место здесь, – тут же отвечает Отто. Он смотрит на меня, потом снова на Йоханна, на лесной народ. – Кроме того, думаю, что теперь, когда мир увидел, кто на самом деле живет в Черном Лесу, нам понадобится посредник.
Лицо Йоханна бледнеет. Его сомнения отражаются на лицах охотников позади него.
Как выход лесного народа из Леса повлияет на их отношение к ведьмам и магии? Причина, по которой богини создали Источник, заключалась в том, что они хотели погасить страх, который обычные люди испытывают к нам.
Какими бы ни были последствия. Какими бы ни были предрассудки против нас.
Мы не можем продолжать прятаться.
«Нет, – соглашается Хольда, и я понимаю, что она улыбается сквозь слезы. – Теперь благодаря тебе мы не будем прятаться».
У меня давит в груди. «Благодаря мне?»
«Ты мой чемпион, – говорит она. – Я долго искала, надеясь найти человека достойного. Я думала, что им может стать твой брат. Но нет, Фридерика, этим человеком всегда была ты».
Я не могу набрать воздуха в легкие. Перед глазами у меня расплываются черные пятна, и я пошатываюсь, прижимаюсь к Отто и зажмуриваюсь на мгновение, всего на одно мгновение передышки.
«Я скрою твою связь с дикой магией от Источника, – продолжает она, – чтобы ты могла показать ведьмам всего мира, в какой силе им было отказано. Ты покажешь лесному народу и моим сестрам, что правила, которым мы следуем, являются ложными. Ты пробудишь нашу магию, Фридерика Кирх, и спасешь нас всех».
Я всего лишь хотела остановить брата. Доставить Лизель в безопасное место. А теперь хочу быть с Отто – и все это у меня получилось.
Но это еще не конец.
Хольда выбрала меня своим чемпионом.
И я согласилась. Я так устала. И представляю, что еще ждет впереди, сражение с Рохусом и Филоменой в Источнике. Я устала от дрожи в руках и боли внутри, от напряжения, которое заставляет вглядеться в толпу, чтобы еще раз увидеть брата, прежде чем он исчезнет.
Мы больше никогда не встретимся.
Но внезапно мне кажется, что я не видела его много лет с тех пор, как он уехал из Бирэсборна, с тех пор, как тот мальчик, которого я любила, все больше превращался в сон.
– Мы закончили, – говорит Отто Бригитте.
Я не открываю глаз, когда Отто поднимает меня, и мое тело обмякает в его руках. Я невольно всхлипываю от боли в животе, от выжженного клейма, но я могу исцелить себя теперь, не так ли? Призвать целебные растения. Использовать дикую магию.
Мои пальцы поднимаются, слабо вытягиваясь.
– Эй, не двигайся. Просто отдохни. Я о тебе позабочусь, Фрици, – шепчет Отто мне в волосы, касаясь губами лба. – Корнелия! Вы можете помочь с…
Мое внимание рассеивается. Я погружаюсь в манящую темноту, во что-то теплое, бархатное и всепоглощающее, потому что Отто держит меня в объятиях, и теперь я в безопасности.
Голубые блики падают на мои веки. Вспышки розового цвета. Полосы оранжевого.
Я поворачиваюсь, медленно моргаю, и в поле моего зрения попадает окно, витражное стекло, составленное из геометрических узоров, которые улавливают солнечные лучи и переплетаются в радужных переливах.
В первое мгновение я просто лежу, уставившись на окно, пытаясь сориентироваться.
Это комната, которую Лизель отвели в Источнике. Кровать подо мной мягкая и теплая, меня закрывает толстый слой стеганых одеял.
Я напрягаюсь, ожидая, что сознание пронзит волна боли…
Но ничего не происходит.
Медленно, очень медленно я приподнимаюсь на локтях.
Кто-то шевелится рядом со мной, и затем показывается голова Лизель.
– Фрици!
Она бросается ко мне, но понимает, что поспешила, и садится рядом.
– Двигайся медленно, над тобой поработали лучшие целители Корнелии, но тебе все еще… плохо.
Я опускаю взгляд, кладу руку на то место, где Дитер поставил мне горячую метку.
Тонкая белая сорочка трется о шрам, что-то узловатое и неприятное, но это не больно. Не очень. Глубоко внутри боль осталась, и я чувствую то же самое в животе и бедре.
– Они сделали все, что могли, – шепчет Лизель. – Дитер…что бы он ни делал. Раны были глубокие.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Ее глаза слезятся и покраснели, но она чистая, а щеки розовые.
Я протягиваю ей руку.
Лизель не колеблется. Ее маленькое тело прижимается к моему, и мы падаем на кровать, слезы Лизель капают мне на плечо, ее грудь вздрагивает.
Я хочу заверить ее, что все в порядке. Что Дитера больше нет, он вернулся в Трир, где его будут судить и казнят за те же преступления, в которых он обвинял нас. Я хочу пообещать, что он поплатится за все то, что сделал, но когда рыдания Лизель стихают, я едва могу говорить из-за комка в горле.
– Прости, Лизель, – все, что я могу выдавить из себя. – Прости меня. За наш ковен. За наш дом. За…
– И ты прости.
Я отстраняю ее, чтобы заглянуть в глаза.
– Тебе не за что извиняться.
Ее губы растягиваются в мягкой улыбке.
– Тебе тоже.
Между нами повисает молчание. Она действительно так думает?
Смогу ли я когда-нибудь поверить в это?
– Где Отто? – спрашиваю я хриплым голосом.
Лизель ухмыляется.
– О, он? С чего ты спрашиваешь о нем?
Я поджимаю губы, едва сдерживая улыбу, и Лизель закатывает глаза.
– Он вроде как беспокоился о тебе. Он постоянно сюда приходит. Это раздражает вообще-то. Я сказала ему, что здесь спят девочки.
– Как долго я была без сознания?
– Около трех дней.
«Трех?»
У меня перехватывает дыхание.
Но Лизель сжимает мою руку и выползает из кровати. Я пытаюсь следовать за ней, замирая при каждом движении, чтобы привыкнуть к ноющей боли в теле, Лизель помогает мне встать, и я опираюсь на ее плечо.
На моей лодыжке повязка. Когда я смотрю на запястье, вижу россыпь синяков, будто фиолетовые и желтые лепестки, – это след от кандалов, на которых я висела под потолком в комнате Дитера и у столба на костре.
Я и представить не могу, как выгляжу. Я не поправляюсь. Я жива. И должна быть благодарна за это.
Но каждое движение напоминает о следах от клейма. О шрамах, которые брат оставил на моем теле. Смогу ли я полностью исцелить их с помощью дикой магии? Как я буду делать это здесь, в Источнике, не навлекая на себя ярость Рохуса и Филомены – или Перхты и Абнобы? А что с барьером, который разрушил Дитер, как это повлияло на магию Источника?
Как я смогу убедить всех, что не только Источник и Начальное Древо не нужны, но что мы должны отказаться от наших законов и церемоний и обратиться к дикой магии?
Как, по мнению Хольды, я должна все исправить?
Мое сердце колотится, и мне приходится остановиться, прижать руку ко лбу и глубоко вздохнуть.
«Не думай об этом сейчас. Не зацикливайся на завтрашнем дне».
Есть только сегодня. Лизель рядом со мной. Мое тело выздоравливает.
И Отто ждет меня.
Лизель протягивает мне изысканную шаль, мягкую, как шелк, и ярко-голубую.
– Совет постоянно проводит заседания, – говорит она, пока мы направляемся к двери. – Они кричат. Много. Но если судить по тому, что все говорят, это хорошо. Они были в бешенстве из-за того, что Корнелия взяла с собой стражников в Баден-Баден, но жители города радовались. Они устроили большой фестиваль, чтобы поблагодарить лесной народ, они счастливы узнать, что подобное волшебство было рядом все это время. Отто сказал, что, как только тебе станет лучше, мы можем попробовать спуститься и посмотреть. Это похоже на сказку, Фрици.
Я улыбаюсь ей.
– Да неужели? Лесной народ собирается выйти и жить среди нас.
Она взволнованно морщит носик.
– Вообще-то я собираюсь написать об этом историю. Я работала над этим! Это будет история, которую мы сможем рассказывать у камина. Хочешь послушать?
Мои мышцы напрягаются. Но в ее глазах столько радости, что я киваю:
– С удовольствием.
Мы подходим к двери, и Лизель открывает ее.