– Но не прямо сейчас. Сейчас надо… Отто!
Я подпрыгиваю и хватаюсь за дверной косяк, когда ее крик разносится по деревне, над нависающими мостами и крепкими ветвями, освещенными приглушенным полуденным светом. Лесные жители, проходящие мимо, вздрагивают и таращатся на нас, некоторые громко смеются, другие ругаются и подбирают то, что уронили из-за возгласа Лизель.
Я хихикаю, а Лизель пожимает плечами.
– Он всегда рядом. Он просил сообщить ему, когда ты проснешься.
– Крича на весь Источник?
Она снова пожимает плечами.
– Я воспользовалась тем, что Бригитта называет творческой свободой. Как и в истории, которую пишу… я могу изменить кое-что! Я могу сделать ее другой, потому что хочу, чтобы она была другой. Это моя история.
Моя улыбка смягчается. Я заправляю прядь волос ей за ухо.
– Да, Лизель. Так и есть.
Где-то над нами раздаются шаги, стремительный бег. Я поднимаю взгляд и слежу за шагами, пока они стучат вниз по лестнице, через мост, огибая ствол дерева…
Отто появляется в моем поле зрения, перепрыгивая последние несколько ступенек. Его взгляд встречается с моим, и он не замедляется, но его лицо расплывается в широкой улыбке, и он спешит ко мне, протягивая руки.
Он такой же чистый и сияющий, как Лизель, его волосы собраны на затылке в узел, накрахмаленная коричневая туника подпоясана на талии, а черные ботинки блестят на солнце. Из-под рукава у него на запястье выглядывает повязка, а на виске красный порез, но в остальном он цел.
Спотыкаясь, я иду вперед, улыбаюсь так широко, что у меня болит лицо, и не успеваю переступить порог, как Отто влетает в комнату, нежно обнимая меня, опасаясь, что его прикосновения вызовут у меня боль. – Все в порядке? – спрашивает он. – Я делаю тебе больно?
Я прижимаюсь к нему.
– Если я не окажусь в твоих объятиях в ближайшие две секунды, Отто Эрнст…
Он успокаивается, прижимает меня к себе, и я слышу, как рокот его смеха отдается где-то глубоко в его груди.
– Требовательная, как всегда, не так ли? – Но в его голосе слышится облегчение.
Я позволяю ему взять меня на руки, не обращая внимания на жжение от клейма на животе и резкую боль от клейма на груди, и просто наслаждаюсь им. Ощущение его тела, его запах, и то, как он прижимается губами к изгибу моего плеча, наполовину целуя, наполовину вдыхая мой запах.
Со стороны, откуда он пришел, появляется Корнелия в сопровождении Бригитты и Алоиса.
– Бригитта! – взвизгивает Лизель и бросается к ней. – Я рассказала Фрици о своей истории…
Ее голос затихает, но я напрягаюсь, зная, зачем они пришли. Они захотят рассказать о том, что произошло на совещаниях, и я действительно хочу знать, но и хочу притвориться, что все прекрасно, еще чуть-чуть отдохнуть. Хочу помечтать о том, что все действительно закончилось.
Отто чувствует мое напряжение и крепче прижимает к себе.
– Не торопись. Дела ждали три дня – могут подождать еще немного.
– Еще немного? Сколько еще? – Я выдавливаю из себя ухмылку, цепляясь за намек, которого он, возможно, даже не заметил.
Его смешок переходит в рычание.
– Liebste, если бы я думал, что твое тело сможет справиться с этим сейчас, я бы выпрыгнул из этого дома на дереве и швырнул нас прямо в бассейн.
Тысяча шуток вертится у меня на языке. Сотни способов помучить его, подразнить.
Но мой взгляд останавливается на Корнелии, которая разговаривает с Лизель, и то, что меня ожидает, снова напоминает о себе.
Отто является единственной определенностью в моей жизни. Якорем, который стал моим спасением.
А все, что я могу дать ему взамен: себя какая я есть.
Я прижимаюсь лицом к щеке Отто и замираю, дрожь сотрясает мое тело.
– Ничто не может исцелить меня лучше, – начинаю я шепотом, полным желания, – чем твои руки на моем теле.
Он спотыкается, одной рукой хватаясь за стену дома, чтобы не упасть. Его челюсть сжимается, пульс учащается под прикосновением моих пальцев к его шее, и он припадает губами к моему плечу, к обнаженной коже там, где задирается сорочка.
– Тебе нужно отдохнуть, – говорит он как мне, так и самому себе. Его голос звучит не очень уверенно, и нотка сомнений в его тоне превращает каждую бушующую во мне мысль, каждый укол страха в блаженное желание и жар.
Пока Корнелия не подходит к нам.
Я закрываю глаза.
Отто замирает на мгновение, ожидая моего ответа, но когда я перестаю давить на него, он опускает меня на землю и обхватывает пальцами мой подбородок.
– Фрици.
Мне удается вздохнуть. Успокаивающий, жизнерадостный, он рядом, а Лизель радостно хихикает, с чем-то играя неподалеку.
И когда я открываю глаза, смотрю на него с уверенностью:
– Я готова поговорить с советом.
Нет, не готова. Совсем. Что я скажу? Что Хольда призналась мне, что совершила ошибку? Что власть, которой пользуется совет, сдерживает наш народ? Что дикая магия на самом деле ничем не отличается от нашей магии, за исключением того, что она более мощная?..
Брови Отто выгибаются.
– Поговорить с… зачем?
Даже Корнелия, которая останавливается рядом с ним, хмурится, глядя на меня.
– Ты не в той форме, чтобы выступать перед советом, Фридерика.
Я искоса смотрю на нее:
– Тогда почему вы здесь? Я чемпион Хольды. Разве я вам не нужна?
– Да, но ты же не думаешь, что я сразу заставлю тебя трудиться? – говорит Корнелия, усмехаясь. – Я здесь, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
– Никакой работы. – Отто грозно тычет в нее пальцем. – Никаких новостей. Не раньше, чем она полностью выздоровеет.
– Новостей? – Я прижимаюсь к Отто, одна его рука обвивает мои бедра, и я льну к нему всем телом. – Каких новостей?
– Нет. Нет, – говорит он с едва различимым упреком. – Нет, пока тебе не станет лучше.
– Я сойду с ума, если ты захочешь оставить меня в доме одну на несколько дней и не дашь ни с кем пообщаться.
Кажется, он осознает абсурдность своего требования, но вздыхает и говорит только:
– Если ты уверена.
Я касаюсь его подбородка, провожу большим пальцем по его пухлой нижней губе. Его присутствие воодушевляет меня. И дело не только в том, что он здесь – он здесь ради меня, и он действительно хочет оградить меня от страхов, от тяжести ответственности.
Якорь. Защитная стена. Тихая гавань.
Он приводит меня в восторг. Как я могу им не восхищаться?
– Спасибо, что заботишься обо мне, – говорю я, и мои слова звучат бодро, потому что я чувствую, как ноша с моих плеч спадает. – Чем я заслужила тебя?
– О, присматривать за тобой – это в буквальном смысле его призвание, – с усмешкой замечает Корнелия.
Я перевожу глаза на нее. Отто внезапно краснеет, на его щеках появляются розовые пятна, а мой взгляд становится хитрым.
– Что происходит? – напираю я.
Корнелия подмигивает.
– Я дам ему все объяснить самому. Но рада видеть, что ты на ногах – не торопись, чемпион. Не хочу, чтобы ты возвращалась к работе, пока не поправишься.
Я тянусь к ней, открывая рот.
Я должна рассказать о том, что показала мне Хольда. Она заслуживает того, чтобы знать. Мы могли бы вместе выработать стратегию, разделить ответственность…
Но Корнелия быстро сжимает мою руку.
– Позже, чемпион.
И я верю в это. «Позже». Верю, что у нас будет это позже, что она будет ждать, чтобы разделить ношу со мной.
Корнелия возвращается к выходу, где Лизель оживленно разговаривает с Бригиттой и Алоисом.
Я снова смотрю на Отто:
– О чем она говорила?
Рука Отто скользит по моей спине.
– Совет согласился возродить церемонии связующих чар. Начиная с нас, – говорит он, и его голова склоняется ко мне, дыхание овевает мое лицо. – Я твой воин, Фридерика Кирх. Если ты согласна.
У меня перехватывает дыхание.
После всего, что произошло, мысль, чтобы принять связующее зелье, вызывает сомнения.
Но все сомнения сходят на нет, когда я вижу, как Отто заглядывает в мои глаза, его взгляд такой открытый, нетерпеливый, полный желания, что у меня перехватывает дыхание. И хотя рядом другие, сила его присутствия поглощает меня, и весь мир исчезает, так что есть только он, только я, только его губы, когда я выгибаюсь ему навстречу.
– Да, – шепчу я, чувствуя головокружение от его вкуса. – Да, я согласна. – Но я останавливаюсь и отстраняюсь. – Ты знаешь, каково быть связанным со мной? Во что ты будешь втянут – в борьбу с лесным народом и богинями? Это больше не твоя битва.
Отто кладет руку мне на затылок, и на его лице появляется довольная улыбка, прежде чем я успеваю задуматься, есть ли у него вообще сомнения на этот счет.
– О Liebste, ты же понимаешь, что это всего лишь формальность, правда? Я был полностью очарован тобой с того момента, как узнал, что ты съела всю еду в моем доме-крепости.
Я отшатываюсь.
– Это… это момент, когда ты влюбился в меня?
Он ухмыляется.
– Выбирая из всего, что произошло между нами, – заикаясь, произношу я, – я не могу поверить, что ты выбрал именно это воспоминание… Триединая, спаси меня, что за охотник.
– Что?
– Есть много вариантов получше, которые ты мог бы выбрать! – Но я также ухмыляюсь, ничего не могу с собой поделать, в его объятиях по моему телу пробегают мурашки. – Например, тот момент, когда ты обнимал меня после моего ночного кошмара?
– Да?
– Это было гораздо романтичнее, чем еда.
– Ну, когда ты это так говоришь…
– Или день на рождественской ярмарке, или любой из тех моментов на лодке, или…
Целуя, он заставляет меня замолчать.
– Бери то, что я даю тебе, hexe, – говорит он, прижимая меня ближе. – А я даю тебе всего себя, навеки связанного с тобой. Я твой.
Поцелуй.
– Я твой.
Еще один глубокий поцелуй.
– Я твой.
Я отдаюсь его ласкам. Одновременно побеждаю и проигрываю, когда уступаю ему, и знаю, что однажды он уступит мне, и в тот день мы узнаем, чей триумф слаще, кто лучше стоит на коленях перед другим.