Тут она всем телом повернулась ко мне, направив прицел своего взгляда мне в лицо.
– Да-да, так и есть, – залепетал я, чувствуя, что краснею. – В смысле, не то что вы не понравились Бургомистру. Нет, нет! Вы очень красивы! – Уши у меня так горели, что в них начала пульсировать кровь. Особенно ощущалось это в тех желобках, которых идут по краешку ушных раковин. – Просто у нас действительно женщин не принято… – Я стал мучительно подбирать слово, и вчерашняя встреча с Жижеком подсказала: – Не принято эксплуатировать! Тут женщина сама выбирает, кого. В смысле, с кем. Не объективируется.
Я запутался и замолк. Герда аппетитно, медленно зевнула. Чувствовалось, что она бы объяснила выразительней и лаконичней, чем я. Но я – не Герда, мне не хватает ее цинизма, ироничности и ума.
– Женщин тут не принято эксплуатировать. – Кассандра повторила это слово с моей интонацией. – Но женщин тут принято обижать. Когда я спросила у Бургомистра, какие еще варианты могут найтись для свободной Кассандры, он посоветовал мне пойти работать на рынок. А после того, как я рассмеялась ему в лицо, добавил, что на южной границе муниципалии в частных домах под стеной крестьяне разводят свиней и кур и что там могут пригодиться мои руки…
Я снова не знал, что ответить, и потому промолчал.
– Вы представляете? В свинарник! Куриное говно убирать! Это что, приличное предложение? – Мое молчание начинало ее беспокоить. Она спрятала маску оскорбленной Нефертити (версия для провинциального театра) и спросила с человеческой интонацией: – Как вы тут вообще живете? Вот что у вас тут за свобода?
– Это не у нас тут свобода. Это свобода как она есть, – выдавил я. – Тот, кто тебя потребляет, тебя и кормит. Если хозяина нет, приходится искать сухпаек самому.
– Бургомистр сказал, что вы очень состоятельный человек.
Я про себя назвал лукавого главу Грушевки нехорошим словом.
– Состоятельный и одинокий, – продолжила Кассандра.
Она говорила это уже без театральных поз, жестикулировала естественно. Чувство неловкости между нами исчезло.
– Что одинокий – верно, – согласился я. – Сейчас живу один. С собакой. Ну а состоятельность – относительная. Десять цинков по тридцатому утреннему зову за коммуналку и безопасность Грушевки выплачиваю исправно.
Она сделала паузу, заглянула мне в глаза и произнесла почти по-дружески:
– А давай я буду твоей, одиночка? Давай я буду тебе помогать по дому, еду готовить, чай заваривать? Гулять с твоим псом? Давай я буду тебя любить? – Она считала выражение моего лица и попыталась поправить себя: – Тебя и твоих друзей. Ты будешь давать меня в долг, расплачиваться мной за услуги. Давай ты будешь мной владеть?
Пока я подбирал слова для ответа, она встала с табурета, сбросила расстегнутую шубейку и одним жестом скинула меховой кафтан. Оголился бело-розовый цвет. Она кипела, млела в роскоши пчелиного звона, который звучал у меня в ушах.
– Я очень умелая, одиночка, – сказало это тонущее в белом цвету деревце. – Со мной не загрустишь.
– Извините, Кассандра, – ответил я, отводя глаза. – Вы очень красивая женщина. Но я принадлежу другой. Я ее люблю и…
– И где она? Та другая? – спросил шелест цветов.
– Сейчас ее тут нет. – Я осип.
Герда помогла мне, долго и жалостливо заскулив. Вот уж не знаю, по кому она скулила, по мне или по моей визитерше. Но это помогло: я уставился на Герду и строго выдал:
– Прикройтесь, пожалуйста.
Я не знал, что сказать Кассандре, чтобы она поскорей ушла. Предложение уйти прочь – не самое лучшее, что можно сказать женщине, которую уже однажды отвергли. У нее могло сложиться впечатление, что свобода – это когда мужчины все время говорят тебе «нет». Мне помог дверной звоночек, который снова звякнул, – что сегодня за странное утро! Я услышал звук застегиваемой молнии и осторожно повернулся к Кассандре. Она стояла уже полностью одетая. Мне было перед ней неловко, и я искренне попросил:
– Пожалуйста, не обижайтесь. У меня есть идея. Скоро для вас найдется приличная и хорошо оплачиваемая работа. Подождите немного. У вас деньги есть? На первое время я вам помогу.
Кассандра фыркнула.
Дверь открылась, и на пороге я увидел Кочегара из Котельной. И чего, интересно, он притащился? Неужели Шахтер ему рассказал про мой интерес к карте?
Кассандра вышла не попрощавшись. Кочегар проводил ее оценивающим взглядом, причем (судя по выражению его лица) будто бы взвесил ее, как бревно, на предмет того, сколько градусов тепла и джоулей энергии можно получить путем помещения немногочисленных килограммов Кассандры в топку. Потом он исподлобья мне кивнул. Он был весь закопченный и присыпанный угольной пылью. Только глаза выделялись на лице двумя нехорошими белыми пятнами. При этом очень легко одет – черная футболка и легкая кожаная куртка нараспашку. Как будто он выскочил из преисподней и никак не мог остыть.
– Немец, Рейтан. Твой знакомый? – спросил Кочегар, рассматривая Герду.
– Да, мой. Хороший друг. Еще со светлых времен. А что случилось?
– У него больше никого не было. Собирайся, пойдем. Положено. По процедуре.
Он кинул мне сложенную в четверть газету. Я развернул ее. На самом заметном месте была картинка: мужская фигура, застывшая на земле в неестественной позе. И черное пятно, расплывшееся под ней. На Рейтана даже близко не похоже. Короткий текст рядом сообщал:
«Постоянный резидент муниципалии Грушевка Рейтан (известный также как “Немец” и “Физик”) был найден сегодня утром в неживом состоянии патрулем народной милиции под руководством бригадного командира тов. Маньки. По словам официальных лиц, смерть наступила в результате выпадения Рейтана c одного из последних этажей недостроенного небоскреба на южной границе муниципалии Грушевка с дальнейшим столкновением тела с поверхностью асфальта на большой вертикальной скорости. В результате чего Рейтан получил многочисленные травмы внутренних органов, не совместимые с дальнейшей жизнью, и скончался. Следов борьбы, кроме вызванных асфальтом, на теле не выявлено.
На теле найдена посмертная записка, из содержания которой можно сделать вывод, что трагедия произошла благодаря суициду, вызванному нестабильным психологическим состоянием (безумие). По свидетельствам соседей, Рейтан в последнее время страдал депрессией, имел финансовые сложности, а также заблаговременно отнес весь запас своих дров и продуктовые запасы старикам, которые жили в соседнем доме. Криминального разбирательства по факту происшествия возбуждать не планируется. Прощание с Рейтаном состоится сегодня в десять часов в зале прощальных торжеств муниципальной Котельной, после чего, в соответствии с традицией и установленной практикой, тело будет предано огню для обогрева живых».
Потом мы с Кочегаром молча шли через темные дворы, и у меня было странное ощущение в голове, и, только когда мы дошли, я понял, что не надел шапку и сильно замерз. Тут я запаниковал и спросил, где моя собака, и Кочегар сказал, что я запер Герду в квартире и что она гавкнула пару раз из-за дверей и успокоилась. В Котельной было душно. Похоже, это было единственное по-настоящему жаркое место во всей муниципалии. Большинство собравшихся тут людей выглядело как случайные прохожие, привлеченные чужим горем, о котором они прочитали в газете. Стояла пожилая пара, оба плакали. Стояла профессиональная плакальщица, завсегдатай траурных церемоний. Она находилась в той стадии, когда ей уже не плакалось в полную силу, поскольку она начала понимать, что платежеспособных близких на прощальной церемонии не наблюдается (я успокоил ее, выдав цинк, и она начала плакать в голос, очень профессионально).
Люди стояли вокруг большого жестяного подноса, привинченного к прикрытому жерлу топки. Сцена освещалась отблесками, проникающими сквозь щели люка, и их было достаточно – настолько жадное и яркое искусственное солнце билось в печи. На листе жести лежал плоский предмет, страшная неподвижность которого не позволяла назвать его человеком даже в прошедшем времени. Я приблизился, кто-то пробормотал «его друг», и люди расступились. Останки были накрыты черной тряпкой. Это был Рейтан, которого за то время, пока Грушевка спала, кто-то изваял из желтого песчаника: каменный лоб, каменные виски, каменные глаза, один – полуоткрытый.
В этот момент Кочегар открыл соседний люк и начал подкидывать уголь во второй котел. Помещение осветилось дрожащим адским пламенем, на моем лице проступила влага, я вытер ее рукавом. От топки шли волны горячего воздуха, искры проносились через темноту звездами и гасли на полу, угольных кучах, каменном Рейтане. Глазам стало больно от яркого света, а жар заставил всех присутствующих расстегнуть пальто и развязать обмотки и шали. Скоро Кочегар закрыл люк и оперся на лопату, чтобы отдышаться. Я подошел к нему и не нашел ничего лучшего, чем спросить:
– Мне Шахтер сказал, что у вас есть карта. Что вы когда-то получили старую карту с ориентирами нового мира. Я собираюсь отсюда уйти. Вы не могли бы продать мне ту карту? Я понимаю, что она стоит больших денег. Назовите цену.
– Пойдем, – коротко приказал он, положив лопату на горку угля.
Немного поодаль от скорбящих и зевак стояли три фигуры с пистолетами в кобурах. Когда мы к ним приблизились, они повернулись в нашу сторону.
– Товарищ Манька, дравия джелаю! – гаркнул Котельщик, по-блатному приложил руку к виску в армейском приветствии. Он вытянул свою приземистую фигуру в подобии стойки смирно. – Привел! – Он кивнул на меня.
Один из трех, лысый, одетый в черную униформу, всмотрелся в мое лицо.
– Кто этот молодой человек? – спросил вожак про меня.
– Книжник.
– Вам знаком тот молодой человек? – Он кивнул в сторону жестяного подноса, на котором лежали останки Рейтана. Рейтан был старше того, кто только что назвал его «молодым человеком», лет на двадцать.
– Да, это мой друг. Был моим другом.
– Назовите его имя.
– Рейтан. Также известен как Немец или Физик.
– Когда вы с ним виделись в последний раз? – Глаза лысого сверлили меня, заставляя тщательно подбирать слова. Как будто я говорил неправду и одно лишнее слово могло выдать вранье.