Герда приняла допущение про песика рыком. Не знают они, с кем связались. Думают, с померанским шпицем.
Я пытался понять, как же перепутал направления, не дойдя до нужного поворота почти четверть маршрута. Сильная усталость и отсутствие практики обманули мои ощущения, и мне казалось, что я прошел гораздо дальше после выхода на кольцевую, вот и поспешил свернуть. После того как люди с ружьями нас отпустят, а это должно произойти уже скоро (ведь что им до нас!), надо будет на первом же повороте забирать правее. Чтобы выйти на гомельское направление.
– Извините, еще один вопросик. – Я попробовал оглянуться, но получил несильный толчок в спину. – А у вашего Царя Горы какие порядки? Есть ли рабовладение? Я, знаете, не люблю, когда свободу людям ограничивают.
– Еще один философ на мою бороду! – незлобно прикрикнул Мазай.
– Мы не удерживаем невольников на Горе, – успокоил молодой. – Если нам кто-то не нужен, мы просто расстреливаем.
– А, спасибо! Сразу полегчало! – откликнулся я. – А велосипедистов вы тоже расстреляли?
– Мы психов не трогаем! – проявил себя медвежистый.
– Нам велосипеды не нужны, – добавил Заяц. – У Мазая шуба в цепь попадать будет.
– А у Зайца язык, – подколол коллегу бородатый.
Ряды панелек расступились, оголяя большое поле: ни торговых центров, ни дешевых жилых муравейников, ни автостоянок, ни складов – странная аномалия городского пространства, искалеченного алчностью последних лет перед блэкаутом. Только снег и чахлые поросли травы, ссохшейся до состояния бумаги. Посреди пустыря, все еще очень отдаленного, огромное возвышение, похожее на стену средневекового замка. Поверхность этой огромной, длиной в несколько километров трапеции была чернее темного неба и пестрела движущимися оранжевыми огоньками. Откуда это тут появилось? Как структура таких масштабов могла возникнуть в нашем мире, где никто ничего нового не строит? Ведь все прошлые технологии закончили свое существование вместе с электричеством, а новый человек Рейтана, «человек бездействующий», ничего не изобрел? Или это и раньше было тут? Еще до наступления Ночи? И если это было тут, то почему никто не обращал внимания на этот огромный зиккурат?
Вглядевшись в темные очертания и отказавшись постичь происхождение трапеции собственной головой, я спросил у Мазая и Зайца:
– Извините, а что там такое светится?
– Это Гора, – озвучил очевидное косматый.
Я обдумал следующую реплику и не нашел ничего умнее, чем спросить так:
– А что это такое – гора? Никогда ее не видел.
– Гора – это Гора, – отрезал Мазай.
К краеведческим экскурсиям он не был склонен.
– Ты не бойся, Собачник, Гора – это царство справедливости. Все для всех. Никто не обделен, – пояснил более охочий до разговоров Заяц.
Подумав, я решил все-таки вступить в дискуссию: топать до этой самой горы было еще далеко.
– А вам не кажется, что справедливость не может иметь форму абсолютной монархии? Выражение «царство справедливости» – оно такое… немного спорное.
– Только царство и может быть по-настоящему справедливым, – категорично ответил Заяц. – Иначе кто будет отнимать у одних и отдавать другим, как не Добрый Царь?
Суть справедливости я понял, осталось выяснить главное:
– А Царь у вас – должность выборная или наследуемая?
Вопрос поставил Зайца в тупик.
– Ну, мы Царя как-то пока не меняли. Он же добрый.
– А как вы его выбрали? Кого сделали Царем?
– Того, кто лучше стрелял, – пояснил Заяц как нечто очевидное.
– Вот набежало философов на мою бороду, – однообразно прокомментировал дискуссию Мазай. Идти в собольей шубе было тяжело, он сопел и пыхтел.
– Не переживай, Собачник! – снова успокоил Заяц. – Сильно мы тебя грабить не будем. Мы не звери, а ты еще идти куда-то собрался. Так, немного пощиплем по результатам индивидуального собеседования, которое тебе Царь Горы устроит. Он так со всеми, кого мы ловим: выясняет обоснованность нажитого имущества. Может, придется тебя раскулачить, а может, и рассобачить.
Мазай за спиной усмехнулся этому нелепому каламбуру. Мы шли в тишине, и я обратил внимание, что скорость нашего движения на самом деле задает Герда – она быстро тянула меня вперед с гримасой брезгливости на морде, и я почти читал ее мизантропические мысли. Собака считала, что двух захватчиков надо было бы покусать за гениталии и оставить умирать на снегу, а не вступать с ними в разговоры, в том числе по деликатным вопросам собаковедения. Я в очередной раз сильно разочаровал ее, и теперь для исправления наших отношений должен по окончании приключений приложить все усилия для улучшения ее рациона – это увеличит вероятность получить прощение.
Наконец мы приблизились к зиккурату. Запах заявил о себе только тут – сказался холод, сковавший все, что было способно гнить. Воздух был пронизан вонью мусорного ведра, которое уже давно пора вынести. Мы обошли умерший «МАЗ», кузов которого был с горкой нагружен всякой дрянью: целлофан, резина, рухлядь, какие-то рамы и пластик – в свете фонаря мелькнула надпись на борту: «Полигон ТБО “Самохваловичи”». Покрутив в голове аббревиатуры давно умершего света, я вспомнил, что ТБО расшифровывается как «твердые бытовые отходы». Зиккурат, или, как поэтично называли его мои захватчики, «Гора», был не чем иным, как огромной городской помойкой.
В стене, смотревшей в нашу сторону и состоявшей из смеси песка и уже упомянутых «ТБО», был пробит проход в рост человека. Около него горели два факела и возвышался худощавый мазурик в куртке типа «аляска». Выглядел верзила интеллигентно: впавшие глаза, пошарпанный старый «калашников», металлическая фикса во рту, щетина, неандертальские брови – отсидел как минимум пятеху.
– Э! Чё за шухер? – спросил он у моих сопровождающих.
– Приняли в поселке строителей. Ведем знакомить с Добрым Царем.
– А с брехалом разве можно? – поделился он сомнением.
– Она воспитанная, – уверил я дылду, вызывая еще большее презрение у Герды.
Зек отступил в сторону, мы протиснулись в проход. Коридор тянулся довольно долго – местами его подпирали какие-то балки, местами он был укреплен досками, через щели на нас с каждым шагом сыпался песок.
Перспектива быть похороненным под тоннами мусора при случайном обвале самодельной инженерной конструкции привлекала меня мало. Я бежал за Гердой, радуясь ее скорости. Воняло тут так, что хотелось задержать дыхание до того мгновения, когда нас отпустят. На выходе из мусорного тоннеля нас ждал еще один мазурик, охранявший выход на деревянную лестницу, которая вела на мусорный бруствер. Он осмотрел нас тяжелым взглядом и позволил пройти самым приветливым из человеческих жестов – плевком в сторону.
– Атмосферно тут у вас, – поделился я впечатлениями. – Как на сходке авторитетов.
– Это братья из братства «Автаз». У нас с ними договор о двустороннем сотрудничестве. Они обеспечивают охрану периметра, а мы допускаем их к разработке недр.
– Повезло вам, – не выдержал я.
– Они нормальные. Просто так выглядят. Пока не исправили свои привычки и дресс-код, – уверил меня Заяц. – На «Автазе» сейчас реформация. Они это как называют? «Движение джентрификов», кажется. Занялись нормальным трудом. Девиз: «Кто был братком, тот станет братом». Эту свалку разрабатывают. Брат Егорий – их авторитет, три ходки, двадцать пять лет отсидки, ферму завел. Свиней растит.
Мы вышли на что-то похожее на детинец – низину, со всех сторон обрамленную высокой стеной. На плоскости в несколько гектаров расставлены армейские палатки с трубами буржуек, повсюду люди с факелами, лебедки черпают ведрами взрытую «породу» из «разработанных карьеров». Тошнотворный запах куда-то пропал, возможно, из-за того, что мусор тут был присыпан слоем песка, а возможно, я просто свыкся. Заяц с Мазаем забросили двустволки за плечо и шли рядом. Мы направлялись к небольшому каменному домику под металлической крышей, стоявшему в отдалении от палаток и зоны разработки.
– Это – цитадель, – объяснял Заяц. В присутствии брутальных специалистов братства «Автаз» он стал разговорчивым. Проступило даже что-то похожее на общую культуру. – Раньше тут был газораспределительный пункт. Газ, который давала свалка, направляли на освещение нескольких населенных пунктов. Когда газ перестал быть источником энергии, все приспособления для этого вывезли. Внутри Добрый Царь себе покои обустроил.
– А что они тут ищут? – спросил я, кивнув в сторону людей с факелами.
Этот вопрос вызвал смешок даже у Мазая, который вел себя не очень интерактивно.
– Как что? – удивился Заяц. – Ты думаешь, те ботинки, пальто, шубы, рубашки, что продаются на рынках в полисах, откуда берутся? Думаешь, сами бывшие хозяева приносят или шахтеры добывают? Никаких шахтеров бы не хватило, чтобы миллион человек одевать на протяжении стольких снов. Мы давно вступили в фазу вторичного потребления. Основной источник богатства для всех близлежащих государств – наша Гора. Именно в ней заложено все то ценное, что осталось с индустриальных времен. Отбросы человеческой деятельности хранились тут с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, так что можешь себе представить… Сейчас мы, как гномы, копаем, сортируем и выбрасываем на рынок.
Мы вошли в домишко. Внутри тлело несколько жаровен с углем, стены были завешены арабскими коврами, которые даже до апокалипсиса выглядели бы роскошно. Некоторая обшарпанность придавала им дополнительную антикварную притягательность. Тут было тепло, угли щедро источали сухой жар. На кожаном диване сидел человек того же возраста, что и герой картины Ильи Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Я имею в виду не царя Ивана Грозного, а как раз убитого царева сына, Ивана Ивановича. Такая же бородка, такой же нездоровый вид. Что добавить к портрету? Над сердцем приколот золотой регал – знак, состоящий из вписанных в круг кирки и циркуля, с изящной короной, составленной из небольших бриллиантов. Выглядел он так, будто был изготовлен в конце века восемнадцатого, и очень походил на подлинный значок главы одной из местных масонских лож.