– Договорились! – чуть не захлопал я в ладоши.
Пока мы танцевали этот танец купли-продажи, я понял, что человек был шахтером: на это недвусмысленно указывали не только его манеры, но и М-16 с подствольным гранатометом. Если бы он был бандитом, мог бы легко срезать меня очередью из своего пристрелянного ствола. Но у шахтеров свой кодекс. Мы уважительно разошлись, я свернул к леску в чащобу, наломал ельника, развернул пластиковый пакет и нашел там толстенную, щедро посоленную и как следует пропеченную свиную полендвицу. Про то, как я ел ее, обжаренную на двух веточках до хрустящей корочки, люди Земли когда-нибудь сложат эпическую поэму. В нем найдется место и для привкуса дымка, и хруста крупных кусочков морской соли на зубах, и Герде, которая смотрела на меня, как жена Бога, должно быть, смотрела на Бога, когда он создавал этот мир. Конечно, нашелся маленький кусочек и для нее. Глотая его, она жмурилась от наслаждения.
Как всегда после горячей еды, настроение резко пошло в гору, а желание куда-то идти упало до нуля. Я еле-еле лениво переставлял ноги, и следующие сорок километров в голове крутились разные – самые изобретательные – варианты привлечения некрупных четырехлапых созданий с хвостом для перемещения сильно наевшего человеческого тела. Герда мое настроение чувствовала и потому держалась немного поодаль. И только разлитая по ногам и рукам лень не позволила мне предметно заняться ее запряжкой.
Ближе к Ферме встречные стали попадаться чаще. Я больше не чудачил и, увидев фигурку, дисциплинированно забирал в сторону, чтобы не провоцировать стычку.
Ферма выскользнула из-за поворота без предупреждения: стоящая прямо у дороги, она задней стороной врастала в лес. Над хозяйственными постройками доминировал тяжелый кирпичный форт, построенный в варварском романском стиле, распространенном в девяностые годы прошлого столетия.
Округлая башня с окошками-бойницами, в каждом горит свет, – признак богатства хозяев. Территория вокруг освещена желтоватыми фонарями, не похожими ни на люминофор, ни на светодиод, я никогда не видел такого источника света. У дома я заметил силуэт всадника – на коне он держался настолько уверенно, что напоминал кентавра. Что интересно, за ближними к лесу строениями не было ни капитального забора, ни какой-либо символической оградки. Очевидно, здешний хозяин был настолько авторитетен, что никто даже и думать не мог о том, чтобы проникнуть на его территорию и что-нибудь украсть. Тут не боялись ни невров, ни бандитов. Подойдя ближе, я понял, что когда-то этот дом был чем-то вроде придорожной харчевни с мотелем. Хлева и конюшни, сколоченные из бревен и досок, появились позже. Я взял Герду за ошейник, поправил рюкзак и двустволку на спине и направился к небольшому загончику рядом со входом в один из хлевов. На обструганной сосне, будто на перилах, сидел грузный лысый мужчина в расстегнутой кацавейке, под которой виднелась тельняшка. Время от времени у лица мужчины загоралась красная точка, и его фигуру окутывало облако тумана. Еще тут сильно пахло. Чем-то из прошлого. В том мире, который уже погиб, запах встречался так же часто, как и дешевое виски Teacher’s. Однако здесь и сейчас этот запах исчез.
Лысый лениво поднял руку к губам, а потом убрал от лица сигарету. Сбил пепел. Снова затянулся. Он курил табак. Сигарета была белая, с желтым фильтром. Эта старинная забава стоила, может, весь тот цинк, который у меня был с собой. В Грушевке окурки продавались сначала ведрами, потом поштучно, а потом – чуть ли не по миллиметрам от фильтра. А потом они пропали совсем.
– Доброй ночи, – сказал я, подходя. – Не так часто встретишь человека с таким дорогостоящим хобби.
Лысый уставился на Герду, а потом уже поднял голову на меня, видимо, не понимая, о чем я вообще. Я кивнул на огонек в его руке.
– А. Ты про это… – Он затянулся. – Нет ничего лучше на свете, чем первый глоток табачного дыма. Люблю всосать дымку, как только проснусь. Даже еще до кофе.
Мне стало ясно, что этот человек пьет кофе, и, может быть, даже после каждого пробуждения.
– Хочешь? – Он вытащил из брюк полную пачку «Кэмэла» и протянул мне.
Никогда раньше я не отказывался от настолько дорогого предложения.
– Поздновато вы просыпаетесь. – Я сбросил рюкзак на землю и присел рядом на оградку загона. – Я успел сорок километров проковылять.
– Рассинхрон, – усмехнулся лысый. – Идешь, видимо, издалека. У нас утро. Тут только петухи закукарекали.
– Я из Грушевки, – кивнул я. – У нас уже вечерело бы. Хотя кто его знает, часов у меня нет, в пути спал без будильника.
Лысый продолжал рассматривать Герду. Она почувствовала его интерес и прижалась к моей ноге: мол, девушка занята, ничего не получится.
– У тебя тоже хобби кучерявое. Кобель или сука?
– Девочка, – деликатно обозначил я пол подруги.
– Как зовут?
– Герда.
Мужчина прищурился и глубоко затянулся.
– Продашь? – спросил он, выдыхая дым.
– Нет, что вы!
– А если много предложу? – Он снова вобрал в легкие дым.
– Так собаку продать нельзя, – мне казалось, что я объясняю очевидное. – Она предана хозяину. И не сможет ни с кем другим жить.
– Я еще малым мечтал. – Лысый вкрутил сигарету в полную пепельницу, укрепленную на перилах. Видимо, любил он тут курнуть. – И сначала родители не разрешали. Они кошатниками были. А потом судьба так сложилась. Долго отсутствовал на воле. Держал дорогу ровно. Меня жали, я жал. Не мог позволить себе еще и собак завести. А сейчас их съели всех. А кого не съели – те сами едят, на людей бросаются. Жеребца вот нашел, а собак не осталось. Приносили мне волчат – они к людям не идут. Пес нужен. Нормальный домашний пес.
Желтый фонарь в углу загона хорошо освещал лицо лысого. Нос картошкой, мясистые уши, подвижные, нервные губы. В начале разговора он жевал фильтр сигареты, потом стал покусывать нижнюю губу. Интересно, что при таком беспокойном рте глаза его смотрели тяжело, будто вжимая собеседника в землю. Он был похож на злого Будду, этот мужик.
Я присмотрелся к необычному фонарю: источником света в нем служил неровный прозрачный камень размером с кулак, прикрученный проволокой к деревянной распорке. Камень был бугристый, в нем виднелись более яркие и более темные ядра, прожилки, рыжеватые и золотистые слои. Его сияние было относительно ровным, похожим на фосфорное, но значительно более ярким. При таком освещении можно было бы читать.
– Никогда не видел такой большой? – спросил лысый.
– Я первый раз с чем-то подобным сталкиваюсь. Что это?
– Слезы Гелиад. – Лысый достал из кармана крохотную термокружку для эспрессо, открутил крышку – внутри горело несколько угольков. Он прикурил от них сигарету и убрал свою «зажигалку». – Слезы Гелиад, – повторил он снова, с каким-то сарказмом в голосе. – А вообще – просто янтарь.
– А почему он светится?
– Потому что, как говорят дилеры, он добыт в реке Эридан. Балтийский янтарь не светится, мы с братьями проверяли. Только тот, который из Эридана. Потому что только он «слезы Гелиад». – Лысый говорил без энтузиазма и довольно путано. – Эридан – обычная речка, идет за Городом Света. Широкая. Я не помню, как она раньше называлась. Днепр? Или, может, Припять? А может, Двина? Кому это сейчас интересно? Сейчас ее называют «небесным течением». «Небесным». – Лысый хмыкнул. – Думаю, это для того, чтобы задрать цены на янтарь выше облаков. Но янтарные дилеры говорят, ее так назвали за то, что янтарь в толще воды начал светиться. И началось это совсем недавно. Получается, до вашей Грушевки эти новости не дошли… Так вот, тогда люди подумали, что в реке звезды отражаются.
Я посмотрел в затянутую серебристо-черными облаками высоту.
– А как звезды, которых не видно в небе, могут отражаться в реке?
– Это ты у янтарных дилеров спроси, – хмык-нул лысый. – Только когда будешь торговаться, убедись, что берешь фарт, а не лажу. Нам тут недавно продали камешек, а в нем внутри желтая диодная лампочка спрятана была. Так запарились потом за этим фраером бегать, чтобы ему эту лампочку запихнуть в…
– А вы не знаете, как мне найти брата Егория? – перебил я лысого, чтобы не слушать, куда именно был запихнут фальшивый янтарь.
Лысый опять глубоко затянулся, и я обратил внимание, что на одном из перстней, вытатуированных на его пальцах, изображена небольшая корона.
– Так это я и есть, – усмехнулся он.
– Меня к вам Царь Горы направил. – Я соскочил с перекладины и расстегнул рюкзак, чтобы достать оттуда подарок.
– А, Сашка! – Лысый махнул рукой – мол, какой он там Царь, так, пупс в песочнице.
Я протянул брату Егорию нож в кожаных ножнах и снова примостился рядом на жердочке.
Лысый нахмурился, расстегнул ножны, оголил клинок, внимательно его рассмотрел. Тут, рядом с огромным домом лысого, серая шершавая сталь выглядела особенно неказисто. На лице хозяина Фермы отразилось – нет, не разочарование, а сосредоточенность. Он вертел в руках охотничий нож и так и этак.
– И что это значит? – наконец спросил брат Егорий. – Как это понимать? Сашка, может, на словах что передавал?
– Я думаю, это что-то вроде привета. Такое «намасте, амиго»! Подтверждение, что он вас уважает. «В знак глубокого уважения», он сказал. Он просто попросил меня зайти на Ферму и отдать этот подарок брату Егорию.
Взгляд лысого остановился на собаке. Герда еще сильнее прижалась к моей ноге, пытаясь слиться с темнотой и не отсвечивать.
– А, понял, – сказал брат Егорий наконец. Он небрежно кинул ножик себе в карман. – Ну, тогда в качестве ответной услуги приглашаю тебя сегодня у нас переночевать. С нас – угощение и, если захотите, конная прогулка в страну туманов.
Я не слышал, что он говорит. Мой взгляд впился в глину под нашими ногами. Глина внутри загончика, на ограде которого мы сидели, была вся покрыта отлично различимыми следками – раздваивающиеся, остренькие сверху и скругленные снизу.
– Что такое? Черта увидел? – Лысый нахмурился. – Что с тобой?