– Но я его убил!
– Мил ты мой человек, каждый, кто до Насамонов доходит, говорит, что этого бегемота убил. Он-то может, и убил! Иначе как бы дошел? Но сколько ж их тогда, догов этих? Вот мужики, Грибки, недавно с Фермы свинью по дороге вели. Говорят, вышел этот зверь. И они его просто палками в котлету превратили. Якобы. Но кто ж им поверит? Такого разве палками-то убьешь? Или из винтовки? Тут вертоплет нужен! – Грибок мечтательно закинул голову, представляя вертоплет.
Я не стал спорить с темной сельской метафизикой и решил сменить тему:
– А я вот тоже с Фермы иду.
– О, так ты под братом Егорием ходишь?
– Нет, я только познакомился. Какой-то он подозрительный. Я понимаю, что свиней выращивать – все равно что выращивать цинк. Но очень уж он богатый. Сигарету курил. Настоящую.
– Мы в его дела не лезем, – отмахнулся Грибок. – Мы тоже когда-то фермерами были. В светлые времена. А если нужно свинью купить, так у кого еще ты ее купишь?
Грибок говорил о лысом, тщательно подбирая слова, будто брат Егорий мог услышать его и не продать в следующий раз свинью в Насамоны.
– А сам ты откуда будешь? – поинтересовался Грибок.
– Из Грушевки.
– Вот тебе и на! А это где? – Он аж остановился.
– В бывшем Минске. Около Королевства Центр.
– Да иди ты! – не поверил Грибок. – Ты аж с Минска дотащился? Сюда? И как там дела? Правду говорят, что бабы мужиков для любовных утех в неволе держат?
– Так говорят. Но это только в одном полисе. Матриархат Зеленый Луг. И то не всех мужиков, а только рабов. И то не всех рабов. А только тех, что, по мнению главной матриархини, в прошлой жизни женщин не уважали.
– Вот я бы туда пошел в рабство! – Лицо у Грибка стало такое же задумчивое, как когда он рассуждал про «вертоплет», и я понял, что у человека появилась мечта.
Впереди в тумане проглянули два слабых огонька. Даже не встретив Грибка, мы с Гердой точно бы к ним вышли. Поэтому вопрос о целесообразности выдачи Грибку двух цинков встал очень остро. Наш собеседник ускорил ход – так, чтобы приблизиться к воротам первым. Еще до того, как из тумана вынырнули две сутулые фигуры охранников, он заговорил с ними.
– Приветики вам, Грибки! Грибок привел вам посетителя! Богатый и с собакой! Идет аж с Минска. Я его посреди леса нашел, он там с догом бился. Имею моральное право на свою долю с входной платы. Процентов двадцать?
– Вали отсюда, Грибок, – вяло ответила одна из фигур.
– Сколько он с тебя содрал? – спросила у меня другая фигура.
– Два цинка, – честно ответил я. – Притом что я в любом случае сюда бы вышел.
Мой спутник тем временем загадочно растворился в воздухе.
– Я из Вольной муниципалии Грушевка, – на всякий случай решил уточнить я.
– Сильно у вас там припекло, – непонятно к чему прокомментировал один из охранников.
– А ты не обращай внимания, что Грибок говорит, – посоветовал второй.
Интересно, что манера говорить и даже тембр голоса у них были почти идентичны манере и голосу одетого в камуфляж проныры.
Рядом с мужичками коптили две подожженные и воткнутые в землю палки. Древесины в лесу было достаточно, чтобы не использовать цинк для освещения. Но в поселении цинка, видимо, кот наплакал. Как написал бы автор приключенческого романа XVIII века, «одежда этих сеньоров представляла собой жалкое зрелище». Особенно тяжело было не замечать изоленту, которой к ботинкам одного из постовых была примотана подошва.
– Вход у нас стоит типа десять батареечек, – с извиняющейся интонацией сказал один.
– По-другому никак, скидок и специальных проходок у нас нет, – подхватил другой, отвечая на вопрос, который им, видимо, задавали слишком часто.
Я, недовольно покрякивая, снял рюкзак, засунул руку глубоко в его нутро, долго рылся там, изображая, будто у меня осталось буквально несколько цинков, и отсчитал десятку.
– За собаку, надеюсь, платить не надо?
– Не надо, – разрешил первый. – Там более что она у вас такая. Как бы хромая.
Пока они старательно проверяли емкость каждой принятой батарейки, я еще раз подивился тому, насколько эти двое были похожи на первого встреченного мною мужичка. Такая же неопрятная, косматая щетина. Такая же худоба. Такая же поспешность движений. Такие же остренькие лица с глазами-бусинками. Такие же синюшные губы, как будто голубики наелись.
– Все нормально! – удивленно заключил один из охранников. Похоже, не так часто к ним попадали гости, платившие без споров и полным цинком.
Он достал связку каких-то почти старинных на вид ключей и долго ковырялся в замке стальной створки ворот. Было видно, что ему нравится сам процесс отпирания, так как подчеркивает его высокий социальный статус.
Я обратил внимание на то, как необычно для нашего времени выглядит вход в населенный пункт. Стальные ворота и высокий забор коричневой гофрированной стали относились еще к той эпохе, когда люди пользовались металлическим профилем для обозначения границ своих владений. Все современные полисы вынуждены были возводить пограничные стены заново из любого бесхозного материала, который удавалось найти. Чаще всего это были огромные бетонные плиты, разобранная тротуарная плитка, но никак не металлоштакетник. Похоже, Насамоны сложились в качестве замкнутого феодального поселения еще до того, как замкнутые феодальные поселения стали основной формой государственного устройства.
Когда ворота наконец открылись, второй двойник Грибка достал из кармана жестяную кружку, зачерпнул воды из небольшой пластмассовой купели, висевшей рядом с дверью, плеснул себе в ладонь и протянул мне, скомандовав:
– Пей!
Я с сомнением посмотрел на костлявую и, как сказал бы барочный автор XVIII века, «не в явной степени отмеченную чистотой» руку.
– Пей, это ритуал. Без этого не пропустим! – настоял другой.
Я прикоснулся губами к мутноватой жиже, делая вид, что пью. Охранник скомандовал мне:
– Теперь ты вытяни руку!
Он брызнул несколько капель жидкости в кораблик моей ладони и тоже прикоснулся к ней, делая вид, что пьет.
– Теперь ты один из нас. Можешь проходить, – сказал он ритуальным тоном, который не очень подходил к его простецкому лицу, остренькому носу и глазкам-бусинкам.
– Внутри найди Тамаду. Он у нас за главного. Скорее всего, в конторе сидит, – посоветовал тот, что отпирал ворота.
Мне показалось, что за забором туман был не таким густым, хотя, возможно, восприятию мешали несколько больших костров, разложенных тут и там. Они подсвечивали влажную завесу яркими оранжевыми пятнами. Из-за них в сумраке цвета черного молока появлялась перспектива, и стена влаги уже не казалась такой непробиваемой. Костры эти, кажется, играли социальную роль – вокруг них сидели, о чем-то беседуя, люди.
Глаз сразу выхватил высоченную деревянную башню, которая, скорее всего, в прошлом служила противопожарной каланчой. Ее вершина тонула в тумане. Я пошел вдоль стены, наткнулся на добротный кирпичный дом за забором, на брошенную фуру под тентом, свернул к странноватым целлофановым шатрам, тоже упиравшимся в забор, нашел еще три больших жилых строения, из труб которых струился дымок.
Насамонам больше бы подошел статус хутора, чем деревни или полиса. Аптекой тут даже не пахло. Приблизившись к башне, я увидел у ее подножия стенд, сколоченный из досок. К стенду были прибиты большие куски грубой белой материи с текстом, накорябанным углем. Зажег налобник. Это была доска объявлений, совмещенная с выпуском последних световых новостей. Значит, на хуторе не было платежеспособного спроса на то, чтобы каждый день печатать хотя бы пару экземпляров газеты.
Я отметил, что, как только зажегся фонарик, ко мне начали подтягиваться местные – фигуры молчаливо проходили рядом со мной, внимательно всматриваясь в чужака, у которого был и фонарь, и цинк. Особенно жадными до деталей были глаза женщин. Среди любопытных были и красавицы, но у всех были остренькие носики, черничные губы и глазки-бусинки.
– Приветики! А хотите я вас в контору проведу? – предложил мужичонка, возникший рядом. – Только вам нужно будет один цинк Грибку выдать! Или полтора, если с экскурсией. Грибок – это я, – протараторил он.
У меня от Насамонов стало сильно чесаться в области мозга. Я вгляделся в просителя и удостоверился, что он очень похож на моего лесного собеседника – даже количество заплат на одежде примерно совпадало… Но это точно был не он. Этот – более молодой и нахальный.
– У вашей собачки нога поломалась, – продолжил местный житель. – Ей в тумане бродить сложновато будет.
Я покачал головой: сами разберемся как-нибудь. В трех соснах не заблудимся. Тут дюжина дворов. Я бегло просмотрел надписи на доске:
«Город Света готовится к приближению карнавала и существенно ограничивает вход в себя».
«Подземная секта искальщиков сонца на Богушевицкой линии метраполитэна в королевстве “Центр” утверждае, что натыкалась на следы водоплавательного птеродактиля, проотца всех летающих крыс».
«На корчму “У Лейбы” совершенно нападение, всех гостёв порезали, выжывшых нет. Свидетели говорят, што преступление савершили козланогия».
А следующий столбик рукописной летописи заставил меня приблизиться, читать и перечитывать очень внимательно:
«В Вольной Мунеципалии “Грушавка” случился военный поворот. С целью наведения порядка и законности цепловая инфроструктура проблемной территории перешла под контроль Комисара Внутренних и Внешних дел Народной Диктатуры Кальвария. В прицэле улучшения уровня жизни и недопущения хаоса, в Вольной Муниципалии “Грушавка” временно взведен рабовладельческий строй. Бургомистр арестован и помещен под стражу по подозрению в создании условий для ухучшения отношений между брацкими народами. Его охраной, как и охраной от нарушений камендатцкого времени занимаеться Народная Дружина под руководцтвом генерала Маньки. Руководство “Грушевкой” по запросу населения “Грушевки” осусществляет Заместитель Народной Диктатуры Кальвария. Все воставшие невольники осуждены к смертной казни».