Книга IV. Мельпомена. 31).
«У невров обычаи скифские. За одно поколение до похода Дария им пришлось покинуть всю свою страну из-за змей. Ибо не только их собственная земля произвела множество змей, но еще больше напало их из пустыни внутри страны. Поэтому-то невры были вынуждены покинуть свою землю и поселиться среди будинов. Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик. Меня эти россказни, конечно, не могут убедить; тем не менее так говорят, и даже клятвенно утверждают это» (Книга IV. Мельпомена. 105).
«Среди всех племен самые дикие нравы у андрофагов. Они не знают ни судов, ни законов и являются кочевниками. Одежду носят подобную скифской, но язык у них особый. Это единственное племя людоедов в той стране» (Книга IV. Мельпомена. 106).
«Будины – коренные жители страны – кочевники. Это – единственная народность в этой стране, которая питается сосновыми шишками. Гелоны же, напротив, занимаются земледелием, садоводством и едят хлеб. По внешнему виду и цвету кожи они вовсе не похожи на будинов. Впрочем, эллины и будинов зовут гелонами, хотя и неправильно. Вся земля их покрыта густыми лесами разной породы. Среди лесной чащи находится огромное озеро, окруженное болотами и зарослями тростника. В этом озере ловят выдру, бобров и других зверей с четырехугольной мордой» (Книга IV. Мельпомена. 109).
Я читал Геродота, и в голове моей вертелись то ли перья, то ли снежные хлопья. Какой-то залетный пройдоха две с половиной тысячи лет назад заглянул одним глазом в мои края, ничего тут не понял, рассказал другим людям, которые тоже ничего не поняли, но пройдохе поверили. Они старательно переносили глупости из рукописи в рукопись, хранили в монастырях, печатали in folio. А потом над ними потешались. Потом – определили по линии художественной литературы, исторического фэнтези.
А сейчас по эскизу чужих предрассудков и выдумок кто-то третий начал выстраивать реальный мир. Вот же они, «перья», нарисованные на карте, которую заказал Кочегар и нарисовал Шахтер. Вот линия, которая обозначает границу Геродотовых «хлопьев» – выше бывших «Ошмян» через «Сморгонь» до «Полоцка». И ничего, что рядом вопросительный знак поставлен. Вот они, козлоногие, в последней сводке световых новостей, так же как и невры, превращающиеся в волков, андрофаги, которые пожирают целые поселения, скифы, которые бьются с андрофагами, не слезая с коней. Откуда весь этот мир выскочил вдруг? Из какой дыры в исторической ткани? И где были скифы с козлоногими, когда люди расщепляли атом, моделировали бозон Хиггса и играли в «Майнкрафт»? Может, он и не выскочил, а кому-то просто пригрезился во тьме?
Я отложил книгу, погладил Герду – она была горячей и спала глубоким сном. «Подожди меня тут, девочка моя», – попросил я и, оставив пальто, рюкзак с цинком и ружье рядом с ней, взял свечу, вышел из комнаты и стал спускаться по деревянным ступеням вниз. В конторе у камина начали собираться какие-то люди – я слышал из-за двери голоса, в каждом из которых присутствовали оттенки грибковского тенорка. Раздавался скрежет открываемых банок с тушенкой и звон бутылок. Я решил не выходить знакомиться, чтобы жадные Грибки не подумали, будто я посягаю на их драгоценный харч. Вместо этого я спустился еще на уровень ниже, направляясь по стрелке, которая указывала в сторону бани.
В фригидарии, или, если проще, холодной раздевалке, за столом сидели два плотных мужика в простынях. В наши времена состоятельность незнакомца определить можно с первого взгляда по его фигуре. Чем шире в талии, тем олигархичнее. И это были очень богатые джентльмены. Богатство свисало с их бедер и животов многочисленными складками. Даже шеи у них были очень состоятельные, в три обхвата. Да что там. Носы! В носах они были шире, чем многие Грибки и Грибчихи целиком. На столе стояла пластиковая бутылка с холодной водой – еще одно свидетельство исключительного Грибкового гостеприимства. Мужчины выглядели оголодавшими и немного разочарованными.
– Дабраніч! – сказал один из них. – Я Мыкола. А тей – Андрон[5].
– Я – Книжник.
– Чі можа ё ў вас з собейю шчосць пад’есці?[6] – Микола говорил на интересной смеси нескольких языков. В минских полисах так не разговаривали.
– Увы! Меня Тамада угостил тремя ложками тушенки.
– Жадібній ён, подлюка! – подал голос Андрон. – Але суджанія ў яго гарні![7]
– Мы – біженцы. З повдню[8], – объяснил Микола.
– Беженцы? – переспросил я с сомнением. Слишком уж гладко оба выглядели.
– А ты на цыцкі ў Андрона не дывіся! – засмеялся Микола. – Бягуць завжді першімі ті, кому ё, шчо втрачаці[9].
– Каб не было в нас цынку, досі бы не досталіся[10], – прокомментировал Андрон серьезно.
– Біжанцы не означае бідолахі, – сузил мысль Андрона Микола. – Часто навпакі. Біжанцы найзаможнійше і ё[11].
– Козлакопытыйя, – кратко объяснил Андрон причину необходимости бежать. – Зараз яны за півдзень пільна узяліся[12].
– Тры села в нас біло побач. Спочатку пірше. Йому шче спробувалі дапамагчы. Спілкуваліся. Пацанов высілалі з калашамі. Але ўсіх порізалі. Наступным разам – друге. Тут вже все сховаліся[13].
– Бо шчо ты з імі зробіш? Іх куля не бере![14] – Добавил Андрон.
– Как не берет? – не поверил я.
– А от так! Яны не від ціаго світу! Не звідсі! Півні ріжок высандальваеш в спінак – і анічого![15]
– Это вы сами стреляли? Или сказал кто? Я вот недавно с одним псом столкнулся. Тоже было ощущение, что он заколдованный. Из двух стволов картечью угощаю, три метра, а ему – ничего. Но это просто паника. В темноте попасть сложнее. И руки дрожат. И свет в него не попадал. То есть просто целиться лучше надо!
– Цілітыся! Влучней! – передразнил Микола. – Пабачыш свінячу морду з нажом – пагляджу во як ты влучно цілітыся меш![16]
– Какую свиную? Вы же говорили «козлоногие»!
– Дый це іх клікаюць так. «Козлакопытыйя». Помілково. З газет пійшло. Свінячы след дужа підобны на казліны. Вось і зблыталі. Насамрэч – свінні. У людзей перакідваюцца[17].
– Вы сами видели? – снова спросил я.
– І – головне – на конях пересуваюцца. Ты ўяві собі свіняку, які на коні з мачэте на тобі пре. І подумай, чі будеш з ей в бійку ўступаці[18].
Было видно, что совесть до сих пор мучает их тяжелыми сомнениями о том, правильно ли было убегать из охваченных насилием родных краев. А я точно не имел никакого права их осуждать или сомневаться в их смелости. Но на всякий случай переспросил у Миколы и Андрона еще раз:
– А вы точно их видели? Свинорылых двуногих? С ножами?
Они замолкли, собираясь с силами для новой порции страшных баек. И я понял, что сейчас в ход пойдут зуброголовые с полосатыми, как у зебр, ляжками. И что они, конечно, про свиноголовых козлоногих только слышали, но нужно быть психоаналитиком с двадцатилетним стажем, чтобы выдавить из них такое признание.
– Пойду попарюсь! – прервал я наш разговор.
– О, ну добре діло![19] – с энтузиазмом соскочил Микола с проблемной темы.
– Там на адваротнай сценцы дзверцята ё з сакрэцікам. Як прыпарысся – заглянь, не розчоруесся![20]
Они с видимым неудовольствием разлили воду по пластиковым стаканчикам, а я шагнул в пекло. В парилке было темно, одна из стен была подперта хорошо разогретым котлом, в котором кряхтели камни. Прогнившая половица под ногой крякнула, и я чуть не прилип к раскаленному чугуну. Впереди, рядом со второй дверью, млела одинокая свечечка, ее вялое свечение тонуло в пару. Баня была протоплена люто, я почувствовал это, когда через минуту кожа на ушах начала скукоживаться. В голове бухали молотки. Тело пошло леопардовыми пятнами, в дыхании появились хрипы. Меня затошнило, глаза чесались и как будто выкипали, из них текли горячие слезы, обжигавшие щеки, а ресницы прилипали друг к другу. Никогда в жизни я не ощущал себя насколько плохо, как в той парилке, – сердце бухало, легкие не наполняли кровь кислородом, кожа зудела. И вместе с тем мне было абсолютно, безусловно и счастливо жарко. Тело даже не сразу вспомнило, как это – потеть, поскольку все потовые железы законопатил постоянный всеохватывающий холод. Все поры на животе и плечах были забиты противостоянием вечной зиме. Я обтекал, как стеариновый огарок.
Мне казалось, что холод не вернется уже больше никогда, и я никогда больше не почувствую его внутри.
И, когда в глазах уже совсем стемнело, я сделал несколько шагов к двери, не увидел рядом с ней котла, понял, что дверь – не та, но все же рванул ее на себя, понимая, что сейчас просто упаду в обморок на пол. И вдруг оказался в тумане морозной ночи. Под ногами плюхала черная вода, в нее вели гладкие деревянные ступени. Я сделал шаг, еще шаг, по-прежнему не ощущая своего тела, наполненного жаром и буханьем молотков закипающей крови. Как только вода достигла колен, я рванул в нее. Тело, стремительно остывая, зашипело. Мне показалось, что студеная вода пошла пузырями, как шампанское. Я глотнул этой ледяной газировки, и зубам стало больно, а внутри – приятно.