– Не рекомендую трогать! – Он выставил зубы в улыбке. – Изобретение Пастуха! Если влезть – перестанет работать! А может еще и током шваркнуть!
Я закрыл налобник и протянул ему свой взамен. Он сначала сделал знак, что не возьмет, но все-таки взял его, когда я уже протянул руку.
– На этой РЛС был пункт управления юго-западного командования противовоздушной обороны, – продолжил болтать Семен Цапля. – Целый подземный город. И надежно, и дикие не сунутся. Все входы еще в советские времена бетоном залили. После того как вышку телевизионную переквалифицировали.
Мы спустились на три этажа, ниже стояла черная вода.
– Там еще два уровня, – Цапля поправил камни под мышками. – Но они затоплены. Интересно, с людьми их затопили или без? – По его взгляду я понял, что ему бы больше понравилось, если бы затапливали вместе с людьми.
В сторону уводила полуприкрытая металлическая дверь, выкрашенная в настолько скучный розовый цвет, что сразу становилось понятно – установили ее еще во времена Империи Зла. Вдоль стен в четыре ряда тянулись толстые кабели в черной изоляции. Местами они были вырваны вместе с капитальными стальными пластинами, которыми крепились к бетону. Я шел за Цаплей, повесив ружье горизонтально от плеча, вроде как и придерживать не нужно, но в случае чего можно и пальнуть. Если мой провожатый вдруг быстро припустит по коридорам, я никогда в жизни не найду его в этом полузатопленном лабиринте. И не найдусь сам. И буду тут бродить, постепенно превращаясь в Минотавра.
Мы прошли комнату со стеллажами – Цапля пояснил, что это гарнизонный склад тушенки, почти такой же неисчерпаемый, как и батарейка в моем новом налобнике, – и оказались в холле, завешанном жуткими костюмами химической защиты. Похожие на огромных летучих мышей плащи были неприятны на ощупь – я старался не прикасаться к ним даже оружием и рюкзаком. Рядом с выходом из хранилища находилась небольшая комната, из которой по полу разбегалось множество черных кабелей. Тут пахло дизелем, но не так, как пахнет только что заправленный «фольксваген», а так, как пахло бы от ржавого тракторного двигателя, брошенного догнивать в поле. Двигателя, который никто давно не заправлял и не заводил.
Почти все пространство комнаты занимал передвижной армейский дизельный генератор. Ума не приложу, как он попал под землю: весил он, наверное, с тонну, а все двери этого бетонного мешка были в два раза уже, чем меньшая из его сторон. Одно из шипастых шасси было спущено, резина остальных потрескалась. Скорее всего, этот источник электроэнергии служил людям еще в пятидесятых годах двадцатого века. Устройство было покрыто черными разводами горюче-смазочных материалов.
– Короче, посветите, сюда, пожалуйста, – попросил Семен Цапля.
Я стал за ним, освещая пространство впереди. Он открыл крышку моторного отсека, оголив почерневшие от смазки и заскорузлых следов топлива патрубки. Я успел увидеть нечто совершенно необычное – прозрачный, будто составленный из пушинок одуванчика, абрис горбатого камня. Семен сильно дунул – и призрак превратился в пыль, осыпался и скрошился вниз. На его место мой спутник положил одну из каменюк, которую приволок с собой, закрыл моторный отдел, щелкнул фиксатором крышки, бросил второй камень под колеса и рванул промасленный шнур стартера. Ничего. Рванул еще раз. И тут устройство вздрогнуло и завибрировало. Нечто привело в движение невидимые глазу поршни. Рокот был не таким громким, как при работе дизельного или бензинового двигателя, но генератор шумел. В сторону ударила упругая струя теплого воздуха. Воздух пах, как котел в бане. Через секунду на потолке моргнул и ожил овальный желтый фонарь, закрытый армированным стеклом. Лампочка постепенно напитывалась электричеством и остановилась где-то на четверти своей прежней яркости. Этого было достаточно, чтобы видеть габариты всей установки, размещавшейся в комнате, но читать при свете такой интенсивности было невозможно. Призрачный бледный свет зажегся и в следующем холле – там, куда от генератора вели черные кабели в резиновой изоляции.
– Как это работает? – воскликнул я. – Энергия из камней?
– Изобретение Пастуха, – повторил Цапля, блеснув кукурузинами.
Я выключил налобник и приблизился к установке. Положил руку на металл крышки: он был теплым.
– Как это возможно? Технологии будущего? – спросил я, все еще не веря своим глазам.
– Э, нет! – Цапля дидактически поднял палец. – Пастуху бы такая догадка не понравилась! Он много раз подчеркивал: электричество – это прошлое. Технологии будущего не будут связаны с электричеством. Технологии будущего будут направлены на сотрудничество с природой, а не на ее потребление. Неважно, что ты пожираешь: нефть, водород, землю или гранит. Важно, что сам этот подход себя исчерпал.
– Но это ж камни! – продолжал удивляться я.
– Пастух сказал, что немного оптимизировал уже существующее устройство. И что это был единственный способ. – Семен Цапля сделал паузу и продолжил слегка виновато: – Типа потому что я сам, мол, человек века электричества. И типа ни с чем более тонким не справился бы. Так он сказал.
Я открыл крышку. Несколько мгновений генератор еще продолжал вибрировать, и я успел удостовериться, что камень просто лежал внутри, никаких специальных механизмов, которые бы помогали «потреблять», видно не было. Двигатель закашлял и смолк, почти тут же погасла и лампочка на потолке.
– Надо закрытым держать. По-другому не работает, – виноватым тоном прокомментировал из темноты голос человека электрического столетия. Цапля в этом устройстве понимал не больше моего. Задавать вопросы про технологию распада кварцитов было бесполезно.
Оживив источник питания, мы вышли в соседствовавший с генераторной холл, большое помещение со скругленной на манер апсиды в католических храмах задней стеной. Благодаря деревянному полу тут было не так влажно. Из ниши на стене на нас смотрел искусно выполненный мозаичный портрет Ленина. Вождь мирового пролетариата, который на немецкие деньги устроил революцию, изъявшую Россию из войны с Германией[35], косил ястребиным глазом. Такой взгляд был и у Самуэля, когда он объяснял, что свойства пороха надо было оставить прежними, чтобы люди могли продолжать убивать друг друга. Цвет камешков смальты на красном флаге за Лениным был настолько яркий, будто их только что подкрасили лаком для ногтей.
У ниши стояла кожаная софа, небрежно забросанная давно не стиранными верблюжьими пледами, рядом с ней – столик с изображением шахматного поля на столешнице. На столике возле выключенной настольной лампы лежала одинокая книга. Бытовые привычки хозяина подземелья читать было не сложнее, чем книгу следов в лесу. Почему-то человек с ананасом на голове с самого начала вызвал у меня сильную неприязнь.
Ближе к выходу у стены стоял массивный стол, ломящийся от самой разной пищи, вскрытых коробков, жестянок, разорванных упаковок. Я насчитал четыре картонки с антикварным советско-грузинским чаем («Чай черный, байховый»). Здесь же выстроился взвод немытых граненых стаканов, в которых, поверх горки водорослей, стояло на два пальца жидкости цвета мочи здорового человека: светлый янтарь. Продуктовые запасы запечатали вместе с бункером, видимо, из-за того, что у них давно истек срок годности. Но то, что считалось несъедобным в светлые времена, будет еще долго доедаться во времена темные. Такими жирафами, как ананасоголовый, которым посчастливилось без всяких усилий припасть к гастрономической сокровищнице погибшей империи.
– Тут была типа комната отдыха для офицеров гарнизона. – Семен тряс пальмочкой своей головы. – Когда Пастух спросил, откуда мне будет удобнее рулить, я выбрал этот зал. Тут как-то воздуха побольше.
На стене над столом было граффити – цапля с челкой, сидящая на троне, пафосу которого позавидовал бы кольщик бандитских татуировок. Трон был украшен и львиными мордами, и тигриными когтями, и колоннами, и пилястрами. Имелся даже небольшой акротерион на спинке.
– Вот отсюда, значит, все и рулится. – Он ткнул пальцем в странную инсталляцию, которая громоздилась под граффити. Отвлеченный большим числом результатов жизнедеятельности Семена Цапли, я сначала не обратил на нее внимания.
Оно выглядело как два толстенных грязноватых стекла, соединенных между собой и герметично склеенных по краям. Между ними поблескивала небольшая подвижная водяная линза. При каждом моем шаге половицы прогибались, стол вздрагивал и жидкость колыхалась.
– Тут, главное, пустой аквариум был. На двести литров, – объяснял ананасоголовый. – Чтобы офицеры скалярий выращивали в свободное от подготовки к Третьей мировой время. И когда Пастух мне свою задумку рассказал, я гадал: как он такую сложную штуку соберет? А он стекло из аквариума достал – оно там пластилином крепилось, клаву прицепил, провода подвел – и все! Изобретатель, отвечаю!
К столу тянулся толстый черный шнур. Под стеклянным «монитором» – пожелтевшая клавиатура, которую можно было хоть сейчас сдавать в музей: каждая клавиша – как отдельный домик, с небольшой ямкой для пальца сверху. Меня всегда интересовало, легко ли было на них нажимать? Или следовало бить с той же силой, что и по буковкам печатных машинок?
– Главное, я не знаю, почему Пастух именно меня выбрал. Я путешественником был. Шел с Зеленого Луга, после того как там женщины за мужиков взялись. У них как-то сразу много ко мне вопросов возникло. Типа ну не все творчество понимают. Оно, вообще, и должно иногда оскорблять. Типа про болезненное говорить. Поэтому пришлось бежать. Болтался по пустошам. По мелочи грабил – а кто не грабил? Я думаю, Пастух во мне типа творца разглядел. Не шахтеру же такое доверять.
Мы встали вплотную к столу. Цапля ткнул на пожелтевшей клавиатуре Esc. Клавиша подалась легко, с приятным пластиковым звуком. Я позавидовал писателям былых времен, которым посчастливилось писать вот за такими устройствами, похожими на фортепиано. Тем временем по воде пошла рябь, она оформилась в отдельные буковки – скругленные уголки, романский стиль: