– Так а что это за писатель такой, Лоботун?
– Монтейру Лобату, из Бразилии. Жил в двадцатом веке. Писал для детей. – Было приятно немного отомстить за шутку про аппендицит.
– Я просто с подросткового возраста книги забросил, – оправдывался бородач. – «Орден Желтого Дятла» – последнее, что в руках держал.
– Он не охранник, а наемник, причем уважаемый, – похвалил лысый Команданте. – Но какой вы ученый человек!
Я взвесил, стоит ли в этой компании рассказывать историю про взлет и падение Семена Цапли, но решил, что есть такие апокрифы, которые лучше всего рассказывают себя сами.
– А я вот раньше, когда в наших небесах гостило солнце (а бывало это из-за местного климата очень редко), держал ювелирный магазин. В центре Минска, у кинотеатра «Победа». Может, помните? – Лысый задумчиво вздохнул. – Ай, какие времена были! И, главное, даже после того, как цены на золото обвалились, казалось, что бриллианты – вот это навсегда. Как отблеск вечности. Как застывший свет… – Он бессознательно прикоснулся к фасолине в ухе.
Сколько ж в ней веса? Полтора карата?
– Но потом солнце – здрасьте вам – погасло, а сияние – вместе с ним. Сейчас же все янтарем торгашить придумали, «река Эридан». А бриллианты все на небо вернулись… – Он задрал голову наверх.
Там, через ребра спущенной брезентовой крыши, проглядывали рассыпанные по черному бархату бриолеты, маркизы и принцессы. Через все небо растянулось шикарное колье, тонущее в алмазной пыли меньших звездочек. На небесной витрине были разложены подвески и браслеты самых разных форм. А посреди всего этого за горизонт несся бриллиантовый небесный покемон.
– И вот когда долго туда смотришь, иногда кажется, что звезды – это маленькие дырочки, через которые пробивается настоящий свет космоса, – признался он. – Что темнота – просто пыльная завеса. А звезды – зазоры в ней.
Я ничего не ответил. Надо было быть обанкротившимся ювелиром, чтобы так смотреть на мир.
– А какая самая прекрасная книга о звездах проходила через ваши руки? – спросил он все той же задумчивой интонацией.
Воспоминания делали торговца до смешного сентиментальным. Я задумался, таких вопросов мне раньше не задавали. Поднял голову и еще раз всмотрелся в космического покемона.
– В середине прошлого столетия один молодой писатель отправился из Минска в Москву учиться литературному мастерству. Он уже был широко известен в узких кругах, но чего-то ему не хватало. Может, любви, хотя слыл он ловеласом. Может, одиночества и тоски по той, которая его не любит. В Москве он встретил женщину, которой тяжело заболел. Но она была замужем и не собиралась отказываться от благополучной и устроенной жизни. Хотя и делала ему авансы. Писатель любил ее всю жизнь – я читал упоминания об этой болезни в его поздних дневниках. Благодаря неразделенным чувствам писатель стал Владимиром Короткевичем.
– Но я спрашивал о звездах, – нетерпеливо напомнил Караванщик.
– Короткевич описал историю своей любви – просто и искренне. Роман назывался «Леониды не вернутся на Землю». Леониды – это метеорный поток, «зеленоватые искорки», оставляющие на небе «фосфорный след», – так он их видел. Один из героев, который поломал себе жизнь, помогая женщине, чей муж был осужден на смерть за участие в восстании Калиновского, наблюдает Леониды в девятнадцатом веке. Потом его правнук видит Леониды в небе над Москвой, он любит женщину, но теряет ее. Роман состоит из тридцати трех разделов – по количеству лет, которые проходят между каждым возвращением Леонид к Земле. Завороженность красотой космоса (и его непостижимостью!) – единственное, что объединяет героев, живущих в разных столетиях. И стремление к чему-то идеальному и очень человеческому. Как будто связанного с Леонидами, но – не напрямую. Как «звездное небо» у Канта, упомянутое там, где про «моральный закон во мне». Есть фрагмент, где он описывает звезды на небе так: «будто Господь Бог, впав в детство, чиркает спичками и смотрит, льют ли все еще люди кровь на земле». А люди льют кровь и будут ее лить. Только вот Леониды и правда больше к Земле не вернутся.
Я замолк, потому что мне самому не понравилось, с каким пафосом прозвучало сказанное. Поэтому закончил я свою речь так:
– А что касается романа, то его судьба сложилась непросто, как оно всегда и бывает с великими книгами. Когда он уже был готов к печати, набор рассыпали из-за обвинений в «абстрактном гуманизме». Довольно абстрактных, как мне кажется. При жизни Короткевича под авторским названием он так и не вышел. Было это все при правлении вечного генсека Леонида Брежнева, а утверждая, что «Леониды не вернутся на Землю», местные власти рисковали отправиться в места, откуда им грозило вернуться тоже не очень скоро. Поэтому они поменяли название на нейтральное «Нельзя забыть». И даже после смерти Брежнева «Леониды» печатались под таким названием.
Впереди показались огни, мой собеседник вытянул шею, всматриваясь в них, и стал похож на престарелого индюка. Он поспешил похвалить мою историю:
– Очень, очень вообще хорошо! Вы – прирожденный рассказчик! Вот как живого вижу вас Сказителем в Городе Света! Ну что там механики копаются? Процесс идет или тишь и жуть? Едем или ждать придется?
Последние фразы были адресованы кучеру и заданы деловитым тоном, который контрастировал с предыдущими мечтаниями лысого так же, как сияние звезд – с мертвой фасолиной в его ухе. Все вокруг проснулись. Молодежь бросила карты, стрелок забрался на огневую платформу и взвел пушку, его помощник присел рядом с поворотным механизмом бронированной башни. Даже Команданте посуровел и положил сосисочки пальцев на золотую пуговицу белой кобуры. Сейчас он больше напоминал диктатора, чем попа, хотя минуту назад было наоборот.
Спереди раздалась резкая трель – кто-то дунул в спортивный свисток.
– Два сигнала! Все нормально! Закипели! – непонятно прокомментировал любитель Монтейру Лобату.
– Направляемся в зону загрузки! – отдал команду лысый.
Кучер стегнул коней, они перешли на рысь, и наш фургон вышел в голову каравана. Мы катились по асфальту под грохот наших безрессорных тарантасов, рядом с нами стучала своими коваными берцами пехота, впереди беззвучно плыли тени рыскунов. Такими силами мы могли бы взять дворец Амина в Афганистане, но лица у всех были искажены напряжением. Караванщик посуровел, его зубы оскалились в гримасе сосредоточенности, и сейчас стало понятно, как болтливый и беззащитный на первый взгляд человек может управлять такими «гешефтами». Никто уже ничего не объяснял: операция по трансферу большого капитала перешла в небезопасную фазу погрузки. Всем участникам стало не до хаханек с подобранным по дороге прохожим. Свернув с асфальта, мы впритык подъехали к прямоугольному деревянному сараю.
Зажегся профессиональный диодный фонарь на мачте. Он освещал площадь, равную лобовому стеклу автомобиля, и давал достаточно света, чтобы я на минуту ослеп. Но меня уже выпихивали с платформы, и, когда зрение вернулось, я увидел, что борта телег опущены, армия Команданте быстро перебрасывает сундуки в сарай, а все незанятые бойцы выстроились полукругом: опустившись на одно колено, оружие у плеча, целятся в подсвеченную прожектором темноту.
Лысый будто забыл обо мне – его спина удалялась в направлении огромной домины, сложенной из металлической арматуры и листов шифера. Строение такого типа я видел только однажды – в далеком тамильском поселке, построенном рядом с загонами для слонов. Спеша за Караванщиком, я успел рассмотреть, что рядом с тропой по земле тянутся какие-то стальные балки, отполированные до серебристого блеска. Железная дорога – так это называлось когда-то. В памяти закопошилось воспоминание, связанное с этими параллельными линиями, перечеркнутыми вертикальными штрихами. Тот частокол на карте был железной дорогой. Неужели в Город Света можно приехать, а не прийти?
В конюшне тем временем обозначился абрис некого чрезмерно крупного существа. Нет, оно не было похоже на слона, а больше напоминало черного дракона с блестящей кожей. В поддержку такой версии впереди раздался тяжелый выдох, и мне навстречу вывалило огромное облако белого пара. Я догнал Караванщика и, перекрикивая сипение монстра, спросил:
– А что там за диво такое?
– Я вам не скажу за точную маркировку. Я ни разу не специалист. Я могу вам назвать закупочные цены угля в каждом полисе, до торга и после него, и ту границу, после которой у меня уголь покупать уже не будут, а начнут его покупать у Мони или Налика. – Лысый был слишком занят, чтобы объяснить все по-человечески или хотя бы просто обратить внимание на суть вопроса. Мне стоило спросить, на какой такой «безопасный транспорт» мы собираемся пересесть, еще тогда, когда нашу повозку влекла под беззаботными звездами четверка коней. – Я вам признаюсь, что, как последний поц, считал, будто это что-то серийное типа СУ, ИС, ФД. Потому что звездочка. Но Машинист объяснил, что это трофейная машина, переделанная Советами и поставленная на рельсы на второстепенном маршруте. Немецкая. Или, может, даже польская.
Мы подошли ближе к черной громаде, и стали заметны тяжелые выкрашенные красным колеса, кулисы и ползуны. Из завесы пара показались массивный прицеп, будка и необъятное тело, все покрытое бородавками заклепок.
– Когда в Городе Света возобновили разработку угольного месторождения, Машинист с ребятами вспомнили про местный музей железной дороги. Нашли это чудо, сняли с постамента, привели котел в рабочее состояние и поставили на рельсы, – продолжил Караванщик.
Я тем временем заметил упомянутую красную звезду, приваренную к носу паровоза. Она выглядела так естественно, будто была тут всегда.
Котел храпел и сопел, ведя себя скорее как живое существо, чем как какой-то механизм. Из кабинки увидели нас, там загорелся слабый желтый фонарь. Через секунду со ступеньки спрыгнул черный, словно вылепленный из угольной пыли и мазута, человечек.
– А вот вам и Машинист, быстрый, как Абрам на рыбном привозе! – нервно представил угольного человечка Караванщик. – Так мы уже наконец поедем или будем стоять тут, как Сара, которая так долго ждала жениха на углу, что к ней начали подходить поцы, покупающие любовь за деньги?