И только когда, запыхавшийся и обессиленный, чумазый от растертой по лицу угольной пыли и пота, я наконец ясно рассмотрел городскую стену и отдельные строения Города Света, я понял, что чуда явления солнца еще придется подождать. Интересно, сколько людей до меня так же бежали к рассвету? Сколько разочарованных сердец сжалось, осознав техногенный характер розовой зари?
Когда исчезла надежда, тело вернуло себе настоящий вес. Я цеплялся ботинками за шпалы, еле-еле переставляя ноги в сторону мегаполиса – едва ли не единственного крупного поселения, не рассыпавшегося на более мелкие города-государства. Обладающего неповторимой иллюминацией.
Выйдя из-за пролеска, я заметил тянувшуюся сквозь пригорки гирлянду, состоящую из медленно движущихся световых точек. Было похоже на шоссе, по которому машины ползут со скоростью гусениц. Так выглядели подходы к Городу Света. Я шел по железной дороге и потому имел роскошь уединения. Если бы двигался по асфальтовой, был бы окружен толпой других бродяг.
Городские стены приближались, и рядом с ними я чувствовал себя как усталый легионер, прошедший половину Римской империи. В некоторых местах земляной вал достигал высоты девятиэтажного дома. Подойдя совсем близко, я увидел огромные хопперы для перевозки угля, они были вжаты в подошву стены, поддерживая ее и не давая осыпаться. В сравнении со стенами бункерные вагоны выглядели детскими игрушками.
Я не понимал, как так случилось, но земля городских валов поросла кустарником и хилыми деревцами, будто эти холмы возникли еще до того, как Город Света стал поселением, нуждающимся в обороне. И самое главное – на верху вала через равные промежутки горели яркие желтые шары. И они не были похожи на факелы или на диодные прожекторы. Это не укладывалось у меня в голове, но именно так когда-то и выглядели городские фонари, украшавшие проспект, который проглядывал через липы за моими грушевскими окнами.
Поодаль, слева, виден был еще один необъяснимый феномен. Из-за ограды торчали верхушки труб. Это были не игрушечные дудочки угольных котелен, а основательные кирпичные трубы какого-то крупного комбината. Из них валил густой черный дым. Его ручьи вытекали в рыжее небо и образовывали на нем чернильную лужу. За городской стеной жила какая-то промышленность.
Не знаю, почему я решил, что смогу перебраться за стену в том месте, где в нее упирались рельсы. На моем пути оказался высоченный стальной занавес шириной в полтора поезда. Он высился до самого верха стены и не имел никаких щелей или зазоров, куда мог бы протиснуться человек. Я постоял перед преградой, включил фонарь и разглядел какое-то движение вверху, на наблюдательной вышке. Никто, однако, не спешил открывать этот шлюз незнакомцу, который околачивался рядом с путями. Поэтому я выключил свет и попробовал забраться на стену самостоятельно. Но она была совершенно отвесной, к тому же на высоте в два человеческих роста из земли торчали три нефтяные цистерны; перелезая через них, можно было свернуть себе шею.
Я решил пройти вдоль вала направо – в ту сторону, где в стену входила гирлянда пешеходов. Там должна была располагаться таможня и КПП. Но очень скоро ноги начали утопать в земле – она стала вязкой, а на ее поверхности блестели отражения фонарей. Все поле до самой дороги было пропитано жидкостью, причем пахла она отнюдь не духами. Я услышал журчание и, оглянувшись на стену, заметил несколько спадающих с нее водопадов. Выходит, канализация в столь прекрасно освещенном городе была устроена по средневековым принципам. И я имел счастье оказаться прямо посреди поля, на которое выливались нечистоты. Сделав еще сотню шагов, я завяз уже в совсем непроходимой трясине, попробовал свернуть к железнодорожным путям, но провалился почти по колено. Запаниковав, я нащупал ногами более сухой участок – он проходил ближе к стене.
Когда страх закончить жизненный путь в вонючей жиже достиг пика, глаза различили симпатичный особнячок, помещавшийся впритык к стене. Деревянный, в стиле нового романтизма, беззаботное девятнадцатое столетие. Белый, как пароход. Желтый свет изнутри играет на позолоченных розетках. И почему, интересно, красота показывается мне именно тогда, когда я пытаюсь не захлебнуться в непроходимом болоте? Мне не повезло с погодой: если бы тут царили грушевские «околоноля», землю бы подморозило и на поле можно было бы играть в футбол. А так… Внезапно я заметил прямо под ногами огромную, размером с человека, куклу, одетую в шитый золотом и кружевом камзол. Я включил фонарь и сразу же выключил, не хотел рассматривать мертвеца. Кроме оголившихся костей (лежал он здесь, выходит, долго) я успел заметить какой-то комичный характер его наряда: камзол был пошит из ткани, очень похожей на велюровую мебельную обивку. А то, что я сначала принял за шпагу, оказалось просто палкой, обернутой в фольгу. Еще через дюжину шагов я увидел шикарную пиратскую треуголку с искусственным страусиным пером из «Икеи». Черный парик мертвого пирата расплылся под ней водорослями. Странная траурная традиция – одевать умерших в старинную одежду и сбрасывать в болото за стеной. Загаженное поле, по которому я шел, было не только частью канализации, но и VIP-кладбищем.
Когда я выбрался из отвратительной топи и приблизился к толпе у западных ворот Города Света, вид у меня был настолько самобытный, что, если бы в преисподней имелись ночные клубы, я бы не прошел фейсконтроль даже там. Угольная пыль перемешалась на моем пальто с жижей из канализации, на ботинки и брюки налипли заквасившиеся в неподвижной воде нечистоты. Не знаю, какого цвета было мое лицо, но руки выглядели как лапы одного моего знакомого дога: черные, страшные, с длинными когтями. Я утешал себя тем, что мой облик вполне впишется в общую картину с остальными гостями города, побитыми жизнью и долгим странствием. Но собравшиеся у ворот люди больше походили на очередь приглашенных на прием в каком-нибудь посольстве.
Свежие рубашки, модные шарфики. Начищенные туфли, отглаженные стрелки, уложенные прически, выбритые лица. Самым же неприятным было то, в ста метрах у входа, там, где начиналась металлическая ограда, стояли яркие электрические фонари. Спасительная завеса темноты, в которой можно было скрыть свой срам, тут бесцеремонно распахивалась. Электричество высветило каждый черный полумесяц моих ногтей, каждую застрявшую в щетине крошку угля, каждый прилипший к полам пальто окурок. Оно высветило влажные от канализационных сливов следы, которые я оставлял на асфальте.
Для описания моего бедственного положения уместно было бы снова обратиться к языку приключенческого романа XVIII столетия, но я пожалею читателя. Просто поверьте: я чувствовал себя персонажем того архетипического сна, в котором видишь себя голым в толпе на перекрестке большого города.
Я подошел к очереди и пристроился за двумя оксфордского вида джентльменами в пальто. С собой у них были основательные чемоданы со стальными выдвигающимися рукоятками. Когда я стал рядом, они совсем не обидно перекатили чемоданы вперед себя, и в этом совсем не было опаски, что я что-то могу украсть. Они продолжили респектабельную беседу.
– А я на этот раз вошел в партию презервативов: во время карнавала ой что творится с нравами! Буду продавать по двадцать цинков за три штуки. Прибыль – триста процентов. А ты все кроликов?
– Нет, кролики остались в прошлом сезоне. – Джентльмен выправил манжеты белой рубашки из рукавов пальто. – Вот увидишь: ими сейчас будут торговать на каждом углу, с нулевым спросом. Нужна бизнес-интуиция. Это, помнишь, как Вова Челси вложился в груз фонариков семь карнавалов назад. А тут как раз отреставрировали угольную ТЭЦ и осветили город. И повис на Вове кредит. Нет, я на этот раз вложился в ибисов. Разные размеры, женский вариант с накрашенными глазами.
– Ибисы страшные.
– Ибисы – классика карнавала. Смех над смертью. В Средневековье в таких масках врачи ходили во время эпидемий чумы. В клюв лекарства закладывались, чтобы не заболеть.
Первый караванщик осмотрел рукав своего кашемирового пальто, поднял голову к фонарям и критически заметил:
– И шмонит же из ТЭЦ! Даже одежда, видишь, в угле. Хорошо, что ее построили на дальнем конце города.
– Ну а что делать, – вздохнул второй. – Без ТЭЦ не было бы света, а у нас – такой маржи. Тут же угольные рудники открыли одновременно с Credit Suisse в Швейцарии. В Нью-Йорке члены «Платанового договора» еще по кофейням свои соглашения оформляли, даже биржи еще как таковой не было, а тут уже Воловичи себе имение на угле отстроили. Прямо рядом с терриконом.
– Террикон? А что это? – неохотно удивился первый. Ему было неприятно демонстрировать неосведомленность.
– А вот тот земляной вал, видишь? Это террикон, отвал угольных разработок. Город там, внутри, рядом с угольными разрезами и шахтами. А холм, на котором стоит дворец Воловичей, искусственный.
Первый утратил интерес к теме, так как она не касалась возможной коммерческой выгоды. Второй же собеседник (и совсем даже без брезгливости) повернулся ко мне, втянул носом воздух и вежливо сказал:
– Вы, уважаемый, без товара стоите. Поэтому используйте fast lane справа. Она – для тех, кто идет по упрощенному таможенному контролю.
И это было совсем не обидно. Просто человек помог мне сэкономить время в очереди. И правда, часть дороги пустовала, над ней висела табличка: «Ручная кладь, до пяти кило» со стрелкой вперед. Я обошел заграждение, отделявшее очередь, и, еще раз отряхнув грязь с пальто, брюк и ботинок, направился к ней. Мало кто был заинтересован в том, чтобы входить в Город Света с ручной кладью до пяти кило, поэтому я проделал остававшиеся пятьсот метров до таможни в одиночестве, прошел по подъемному мосту над вырытым у стены каналом и оказался в бетонном коробе пункта таможенного досмотра.
Дело тут было организовано без особого уважения к гостям Города Света. Через бойницы в стенах на прикрученный к бетонному полу стол смотрели три автоматных ствола. Как только я приблизился к столу, сверху зажегся выжигающий душу электронный свет. Черные полумесяцы ногтей теперь не просто были видны – они, кажется, даже начали отбрасывать тени. Два громкоговорителя в углах фыркнули и оглушительно приказали: