– Так что же тогда должен был совершить мессия?
Он скривился при слове «мессия» так, как будто был учителем иврита и заметил, что ученик в трех слогах сделал три ошибки в правописании и две в семантике.
– Сын человеческий ходил среди людей, говорил о добре. И всем было понятно, что учит он добру. «Не убей», «не лги в суде», «не бери чужого». И как с ним поступили? Вот задумайся, что из сказанного и сделанного галилеянином требовало наказания? Бичевания? Распятия? И если бы из этой истории требовалось сделать вывод про людей? Про их доброту? Про состояние их культуры и цивилизованности? Какие выводы можно сделать из осуждения Нероном твоего любимчика Сенеки? Который жил примерно тогда же и говорил примерно то же самое? Ты знаешь, как Сенека умирал?
Я молчал, пытаясь осознать сказанное. Ковбой продолжил:
– Посмотри на эту ситуацию не с точки зрения «за что?». Посмотри через призму «для чего?».
– И что тогда? Вы хотите сказать, что человечество раньше получило бы электричество, если бы Пилат не казнил Христа? В этом смысл вашего «алгоритма»?
– Я хочу сказать, что судьба складывается в том числе и из того, что делают с героем другие люди. И выводы иногда нужно делать про них. К тому же, с чего ты взял, что электричество – это награда? Оно влечет за собой и атомную бомбу, например. Еще я хочу сказать, что, если придерживаться христианской терминологии, все люди – сыновья и дочери Бога, а не только те, что ходят по свету и учат, как правильно жить. И с этой точки зрения Адам, который пробивается сквозь тьму к Еве и не сворачивает даже тогда, когда логика говорит ему, что надо вернуться, равно так же заслуживает уважения. Я не вижу, чем любовь к одному единственному человеку хуже или ниже бессмысленной мечты спасти мир. Который совсем не хочет спасения.
Я снова остановил подкачку, вспомнив галерею женщин, с которыми дорога пыталась меня свести. Самуэль поднялся и достал из ящика уже знакомую мне сумку-кофр.
– Весла на песке под днищем, – сказал он, забрасывая сумку на плечо. – Оставь тут один кусок янтаря, когда будешь готов отплыть. Хозяин лодки – рыбак, ему нужно будет купить новую, чтобы прокормиться.
Старый Ковбой сделал несколько шагов к лестнице и обернулся. Поправил в задумчивости шляпу, посмотрел на черное небо, потом на меня. Наконец выдал:
– Вы все время не там искали. Солнце не погасло, и Земля не выскочила в далекий космос. Изменения произошли не с физическими законами. А с субстанцией, о которой человек знает меньше всего. Со временем. Время для мертвой материи остановилось. Для живых существ – продолжает идти. Именно поэтому химические реакции не работают, кроме тех, которые я называю «холодными». И, чтобы понять, чем сжигание нефти отличается от горения дерева или жизни электричества в батарейке, надо постичь химическую теорию времени, которая объясняет, как время ведет себя в разных веществах. А для этого надо перестать пожирать планету и прислушаться к шелесту звезд. Когда вы до этого дойдете, вам уже не понадобится заливать бензин или водород в машины.
Он задрал голову и уставился на луну, будто пытаясь определить по ее фазе, когда же человечество наконец поймет природу отношений времени с материей. Затем повернулся ко мне и проговорил:
– Пока время не пойдет, температура тут не изменится ни на градус. Потому что для этого тоже необходима подвижка. Это – не стемнение. Это – замирание. В момент, когда оно произошло, зона рассвета находилась на восемьдесят седьмом земном меридиане. Тут – вечная ночь, там – вечный день. Но у вас не было телевидения, которое рассказало бы о том.
Он сделал еще один шаг к лестнице и положил руку на хлипкий поручень. Я все ждал, что он на прощание совершит какое-то чудо, как тогда, с форелью. Но он снова заговорил:
– Природа гораздо больше подходит для сотрудничества и сожительства, чем думало человечество до Ночи. – И вдруг хитро прищурился и процитировал: – «В свидетельствах их древних предков вы не найдете никаких проблем с перемещением в пространстве. Отправился куда-то за тридевять земель и добрался до места. Никакого преодоления, никаких усилий, никакой усталости». Я бы рад еще поболтать, но меня ждут. – Ковбой ткнул пальцем вверх.
– На небе? – не понял я.
Он весело хмыкнул, кивнув на лестницу:
– У контрабандистов. Там свадьба. Меня пригласили поиграть на гитаре. Так что сегодня мы будем крепко пить. А тебе надо ответить на звонок.
И прежде чем я успел вспомнить, что значит «ответить на звонок», он побежал наверх по ступеням, и, глядя на его энергичные движения, можно было поверить, что по этой лестнице он легко заберется и на небо.
А река огласилась необычными звуками. Если бы из воды выскочил сейчас тюлень, достал валторну и начал играть на ней «Оду к радости», это показалось бы менее странным, чем то, что я слышал. Звучала мелодия стандартного звонка телефона-яблочника. Трели электрического соловья. Рефлекс абонента заставил меня перестать удивляться и начать искать. И, пошарив по отмели, я понял, что мелодия исходит из деревянного ящика. Открыв его, я увидел внутри всякий рыбацкий хлам: огромные мотки лески, завязанные, как женские банты, грузила, сделанные из ложки с наплавленным для утяжеления оловом, деревянные распорки для удочки, поплавки… И среди этого хлама, поцарапанный и с треснутым стеклышком, голосил и нервно вибрировал старый яблочный телефон. Я осторожно поднял его, внутри устройства что-то громко перекатилось. На разбитом экране мигала зеленая иконка вызова. Индикатор заряда застыл на красном. Наверху, там, где обычно высвечивается название оператора и уровень приема, была исчерпывающая надпись no signal. Я нажал на значок трубочки и поднес телефон к уху.
Динамик выплюнул мне в ухо шумы оживленной улицы. Там свистел и горлопанил полный людей проспект.
– Алло? Алло? Говорите! – произнес я, все еще не веря, что кто-то сумел позвонить на эту рухлядь. Даже если бы на нем не села миллион лет назад батарейка.
Но тут через городской шум прорвался немного сиплый, но такой родной голос.
– Привет. Как ты дозвонился? Как это вообще возможно?
– Я дозвонился? – переспросил я автоматически.
– У старика возле храма Кали слетела цепь с велосипеда. Он прислонился к старой телефонной будке и пытался поправить цепь. Я подошла помочь, перепачкалась в мазуте. И вдруг в будке зазвонил телефон. Как ты пробился? Почему телефонная связь работает?
Рядом с родным голосом нарисовалось шамканье старика.
– Дед говорит, что эти телефоны ставили еще англичане. И их не использовали с девятьсот сороковых.
– Ты в Непале? – спросил я про самое главное. Ведь неизвестно, сколько у нас есть времени на разговор.
– В Непале темно. Я спустилась с торговцами через Сикким и осела в Городе Рассвета. Бывшей индийской Колкате. Здесь все время лимонное утро. Не жарко, от дельты тянет ветерок. Я работаю в планетарии с детьми. Мы используем свечки вместо лампочек.
– Ты стала специалистом по астрономии?
– Я стала специалистом по сложению историй. Рассказываю всякие небылицы про планеты и их жителей. У меня очень благодарная аудитория. Как ты? Как Герда?
Мой телефон блюмкнул, предупреждая, что батарея сейчас сдохнет. И я заговорил быстро, сбиваясь:
– Пожалуйста, дождись меня там! В Колкате, слышишь? Я найду тебя в этом городе. Я иду к тебе, и у меня впереди – огромный путь, но ты дождись? Дождешься?
– Идешь? – сказал ее голос, подтверждая, что она успела это услышать.
Телефон пискнул два раза, и все звуки исчезли. Он превратился в кусок мертвого металла. Я понажимал на кнопки, но проще было оживить Лазаря. Внутри что-то продолжало перекатываться, я нащупал щель под задней крышкой, вставил в нее ноготь и нажал. Аппарат раскрылся с подозрительной легкостью. Я включил налобник и потрясенно вздернул брови. Всю начинку, включая микросхемы, динамики, шлейфы и батарею, из телефона давно вынули. Внутри пустой коробки виднелись россыпь рыболовных крючков разных размеров и коллекция шариков-грузил. Кто-то пользовался корпусом от бесполезной штуковины как шкатулкой для мелочи, которую не положишь в карман. С помощью надувной лодки или сука дерева позвонить было проще, чем с этого телефона.
Я докачал лодку и установил весла. Подтянул ее ближе к воде, спихнул нос в реку. Достал подарок Дамы Карнавала, осторожно отделил один камень и вжал его в песок, туда, где стояла лодка. Забрался в шаткое резиновое нутро, попробовал оттолкнуться от берега рукой, чуть не перевернулся, пришлось попыхтеть, сдвигая транспортное средство дальше в воду. Заглотил туфлями холодной воды, догадался выкрутить из уключины весло, и, после тычка лопастью в грунт, лодчонка все же стронулась с места и отправилась в невесомость. Проплыла по инерции метр-другой и уже полностью утратила собственную скорость, когда ее подхватило стремительное течение.
Меня медленно закрутило и потянуло на середину черной реки. Сначала я еще пытался подгребать, думая, что так смогу ускорять или замедлять движение. Но вскоре понял, что река все сделает сама. А от меня требуется только откинуться на мягкую резину и наблюдать берега несущей меня гладкой дороги. Это было похоже на путешествие на бесконечном эскалаторе. Спустя какое-то время возникло ощущение, будто я стою на мосту, а мимо скользят заросли кустов и черные силуэты деревьев. За весла приходилось браться, только если течение, разгулявшись, выносило пылинку моей лодки ближе к берегу, где энергия воды рассеивалась. Именно в один из таких моментов, глянув за борт, я понял, что тление огоньков в глубине не совпадает со звездной картой на небе.
Так я впервые увидел это чудо. Слезы Гелиад, которыми славилась река Эридан, описанная Овидием, упомянутая Эсхилом и Еврипидом. Местами янтаря было много, и горел он так, словно под водой скрывались целые города с подсвеченными проспектами и площадями. На быстрине его сияние затемнялось до едва различимых отсветов: многотонная толща воды съедала мерцание, а отражения звезд оседали мелкой пылью на речную гладь. Под невысокими берегами подводные светлячки горели так, будто кто-то запустил по реке китайские фонарики. И только когда быстрина заносила лодку ближе к земле, становилось заметно, что на самом деле янтарь спит глубоко под черным зеркалом. И от поверхности его отделяют метры чистого хрусталя.