— Меня от нее страх берет, — сказала женщина, и узор ее кожи подтвердил эти слова. — Я еще ни разу не видела, как что-то КОНЧАЕТСЯ.
«Повезло тебе», — подумал мужчина на языке, пришедшем из иного мира.
Перед его метеоглазами закружился вихрь — надвигалась большая буря. Впрочем, с тех пор как начались орбитальные пертурбации, мелких бурь здесь не видали. С каждым разом они были все масштабнее. В конце концов ураганы вырвут леса с корнем, и атмосфера с воем унесется в космос.
Сегодня днем, во время своего путешествия к воспоминаниям мужчины, они наткнулись на пустую гавань; вместо воды — голое дно, замусоренный песок, понтоны разломаны и разбросаны волной цунами. Лодки они обнаружили на берегу, раскиданными так, что от первой до последней было полчаса пути. Из дюн торчали полузасыпанные песком пустые панцири; с деревьев свисали мачты и паруса.
Да, погода первой вырвалась из-под контроля. Мужчина ощутил, что тело женщины внезапно напряглось. Ее тревожило все происходящее — весь этот четвертьфинал игры в конец света.
Когда они добрались до укромной долины — самого безопасного места ночевки, какое мог подобрать мужчина, — поднялся ветер, начал извлекать из кривых башен и расселин мертвого города тихие стоны и аккорды. Плащи-серводухи путников соединились, пустили в скалы корни, чтобы построить ночные панцири. Мимо пронеслась стайка пузыриков, трепещущих, отливающих радугой на ветру. Женщина поймала одного в ладонь; крохотное животное-машина на миг присосалось к ней, питаясь ее биополем. На его прозрачной коже выступили разводы, похожие на бензиновые пятна в лужах. Задрожав, оно лопнуло, превратившись в тающий пузырь тектоплазмы. Пока серводухи достраивали укрытие, женщина не сводила с пузырика глаз — но он так и не ожил.
Их соитие под зубчатым щитом, слепленным серводухами из силикатов местных скал, было одновременно нетерпеливым и холодным.
«Секс и смерть», — произнес мужчина той частью своей головы, которую не могла подслушать и ретранслировать даже его телепатическая гортань души. Мысль чужака.
Потом ей захотелось поговорить. Она любила завершать секс разговорами. Против своих правил, она не попросила его рассказать, как он и остальные Пять Сотен Отцов строили этот мир. Она считала, что «разговор» — это когда говорит один. Сегодня ей не хотелось разговаривать о начале мира. Она пожелала услышать рассказ о его конце.
— Знаешь, что в этом для меня самое гадкое? Не то, что все кончится — все-все, что вокруг нас. Самое гадкое — что пузырик взорвался в моей руке, а я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ, как это могло случиться. Во сколько раз больше него вся наша планета?
— Для того, что ты переживаешь, есть одно слово, — осторожно прервал ее мужчина. Гирошторм разбушевался всерьез, прямо над куполом их панциря. «Толща кожи — вот и все, что не дает ветру сорвать плоть с моих костей», — подумал он. Но текторы крепко, мертвой хваткой держались за коренную породу. — Это слово «умирать».
Женщина села, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками. Нагая. Гирошторм насквозь продувал ее душу.
— Для меня самое гадкое, — продолжала она, помолчав, — что так мало времени осталось. Я не успею это все увидеть, все перечувствовать до того, как оно уйдет в холод и тьму.
Она была Зеленой, рожденной во втором из быстрых времен здешнего короткого года; Зеленая из Народа Потаенного Замысла; первая, кто появился на свет в пуэбло Олд-Ред-Ридж за восемьдесят лет. И последняя.
Ей было восемь лет.
— Ты не умрешь, — сказал мужчина, распустив по коже завитки уверений и заботы, похожие на грозовые вихри великого Уризена под клубами гироштормовых туч. — Ты не можешь умереть. Никто не умрет.
— Да знаю я. Никто не умрет, мы все изменимся или заснем вместе с планетой. Но...
— Страшно отказываться от этого тела?
Она коснулась лбом своих колен, покачала головой.
— Неохота его терять. Я только начала понимать, какое оно — это тело, этот мир, а у меня все отнимают, и все способности, с которыми я родилась, тут бесполезны.
— Есть силы, которые выше даже нанотехнологии, — сказал мужчина. — Она помогла нам покорить материю, но над фундаментальными измерениями — гравитацией, пространством, временем — она не властна.
— Почему? — спросила женщина. Мужчине, который вел счет по древним, долгим годам, послышалась в ее голосе интонация земных восьмилетних девочек.
— Со временем узнаем, — ответил мужчина, хотя и понимал: это не ответ.
Женщина это тоже почувствовала, а потому сказала:
— Со временем... а Орк будет себе болтаться в двухстах миллионах лет от тепла ближайшего солнца, и его атмосфера станет ледяной коркой на этих горах и долинах.
«Горе», — говорила ее кожа. «Ярость». «Тоска по утраченному».
Двухтысячелетний старец прикоснулся к маленьким, задранным кверху грудям молодой женщины.
— Мы знали, что орбита Уризена нестабильна, но кто бы мог предвидеть влияние Ульро?
Какая ирония: эта планета, нареченная именем демона огня из книг Уильяма Блейка, будет ввергнута во тьму и льды, меж тем как Уризен и его уцелевшие луны станут коптиться в двух миллионах километров над поверхностью Лоса.
— Сол, ты не обязан извиняться передо мной за ошибки, которые совершил две тысячи лет назад, — сказала молодая женщина, которую звали Ления.
— Тем не менее мне кажется, что я обязан извиниться перед планетой, — возразил Сол Гурски.
Теперь кожа Лении гласила «надежда» с оттенком «неотвратимости». Ее соски набухли. Сол вновь наклонился к ним, меж тем как ветер конца света точил свои когти о тектопластик.
Утром они продолжали свое путешествие к воспоминаниям Сола. Гирошторм выдохся и погас в горах Утуна. Остатки призрак-сети сообщили Солу и Лении, что сегодня погода летная. Они пососали молоко из «Древа жизни» — синтезера, которым был снабжен панцирь, — а потом вновь занялись любовью на пыльной земле, пока серводухи превращали ночное укрытие в стандартный флаер-универсал. Остаток утра они провели в небе, пролетая над равниной, по которой, точно рябь на воде, двигались волны жвачников и высоких, хищно-угловатых погонщиков из Народа Техобслуживания. Все они тянулись к Небесному Дереву, растущему из пупа земли.
И жвачники, и их пастухи когда-то были людьми. В полдень мужчина и женщина повстречали флаер из Народа Щедрого Неба, который ловил своими шелковыми крыльями термальные потоки, поднимающиеся от подножия Больших Хризолитовых гор. Сол мыслеокликнул его, и они вместе совершили посадку на поляне в роще горькокорня, обильно произрастающего в Корифейском Кантоне. В прежнее время человек из Народа Щедрого Неба, следуя своим традициям, побрезговал бы наземниками, ибо их машины пачкают воздух. Но в этот тревожный час было уже не до старых обычаев.
«Куда направляешься?» — мыслеспросил Сол. В его голове трещали радиопомехи — оборванный хвост гирошторма создавал электромагнитное возмущение.
«Конечно, к Небесному Дереву, куда же еще», — ответил крылатый человек.
Глядеть на него было страшновато — то был живой воздушный змей из прозрачной кожи, натянутой на тонюсенькие косточки и сухожилия. Его грудь походила на нос корабля, а мускулы сокращались и перекручивались, когда он переминался с ноги на ногу, неуютно чувствуя себя на земле. Легкий ветерок веял от нановинтов, выращенных на кожистой паутине-перепонке, которая соединяла его запястья со щиколотками. В воздухе стоял необычный запах пота.
«Куда вы сами?»
«Со временем тоже к Небесному Дереву, — сказал Сол. — Но вначале я должен забрать мои воспоминания».
«А-а, отец, — сказал Человек Неба. — Чей ты?»
«Потаенного Замысла, — сказал Сол. — Я отец этой женщины и ее народа».
«Ты Соломон Гурски, — мыслемолвил летучий. — Моя прародительница — Ника Самотреидская».
«Я хорошо ее помню, хотя мы много лет не виделись. Она храбро сражалась в битве при комете Джуди».
«Я третий в ее роду. Тысячу восемьсот лет я провел на этой планете».
«Один вопрос, если можно. — Мыслефраза Лении яркой вспышкой ворвалась в разговор стариков. Используя почтительную форму обращения, употребляемую людьми в разговоре с многоопытными старшими, она спросила: — Когда пробьет час, как ты изменишься?»
«Легко сказать, — ответил человек Щедрого Неба, — я реконфигурирую себя для жизни на Уризене. Найду среднее между внешностью человека и обличьем реактивного воздушного ската: главное, летать, а уж там полетать можно вволю! Облачные каньоны стокилометровой глубины; ветра, несущиеся со скоростью пятьсот километров в секунду; термальные потоки величиной с континенты; безумные бури, которые несутся по всей планете! И никакой почвы, никакой базы: возможность навеки улететь от тирании земли. Мы будем слагать циклы песен — эдды, которые обогнут половину планеты на реактивных ураганах Уризена!» — Человек Щедрого Неба в упоении зажмурил глаза. Но внезапно распахнул их. Его ноздри раздулись, ощущая незаметные для других перемены в атмосфере.
«Надвигается новый шторм, еще сильнее прошлого. Вам лучше укрыться внутри скал, ибо он вырвет из почвы горькокорни».
Он расправил крылья. По перепонкам пробежала рябь. Легкий прыжок — ветер подхватил его и через миг уже вознес в термальном потоке. Сол и Ления проводили его взглядом — перескакивая с одного восходящего потока на другой, он вскоре растворился в небесной синеве.
Чтобы поболтать и размять ноги, они продолжили путь пешком. Держась кочевой тропы Народа Тяжкой Торговли, они пересекли тивовые леса на юге Корифейского и Эмбервайльдского Кантонов. К вечеру, когда поднялся ветер и тивы зашелестели иголочками, точно сплетничая между собой, они увидели человека из вида Пепельных, который сидел на стуле на маленькой полянке среди деревьев. Он был такой длинный, что складывался кольцами, а его кожа гласила, что он долго не имел хозяина и сильно ослаб. Ления протянула ему свою руку, и хотя у Пепельного, паразита Народа Подземных Коммуникаций, была не очень хорошая совместимость с Народом Потаенного Замысла, он благодарно принял ее тепло, морфоэнергию и несколько капель крови.