Анна хотела вывести наружу подругу – в месте полюбоваться закатом, но подумала о тех, кто жизнями заплатил за это зрелище: о первых десантах на планету.
Наверное, люди наслаждались красотой, еще не зная о коварном фиале. Наверное, их зачаровал вид неба над Ило, и семь маленьких лун чистого серебра, и фантасмагория цветных облаков. И экипаж с жаром обсуждал увиденное, пока люди не заснули, кто где, сдавшись необоримой дреме. И джунгли поглотили их…
Белошвейка передумала звать Мрию.
Она закрыла два окна, что потребовало стольких усилий, что девушка утомилась и запыхалась.
«Патрульный играючи двигал щиты, – вздохнула Анна и вспомнила крепкие плечи сухопарого с виду пилота. – А Мрия была права, когда предлагала проверить, как работают эти ставни!..»
Анна решила, что закрывает окна слишком медленно: уже воздух стал густым от потоков взлетающих насекомых.
– Мриечка! – она окликнула подругу, перевесившись через подоконник. Стекла на Ило не нужны, окна с внутренней стороны когда-то затягивали легкой сеткой, но от времени сетка истончилась и прорвалась, а кое-где полностью выкрошилась. – Мрия, на помощь! Давай сделаем это вместе!
Мрия вышла из убежища, но сначала от нее не было толку: первая белошвейка не могла отвести взор от яркого неба.
Наконец Мрия налюбовалась закатом, и девушкам удалось закрыть все щиты и изнутри вставить шпильку в специальное отверстие, блокирующее положение щита. Бункер превратился в крепость, столетняя база погрузилась во тьму – о ночном освещении на этой планете никто не заботился, все равно здесь не для кого разгонять мрак ночи. Семилунный живет лишь при свете здешнего солнца и засыпает, как только Ило-Соло заходит за горизонт.
Сейчас бункер освещал лишь свет, падавший из дверного проема внутрь, он говорил о том, что до ночи есть еще время.
– Слышишь аромат? – Анна полной грудью вдохнула вечернюю свежесть.
Мрия улыбнулась:
– Ты учуяла фиал? Так скоро? Я еще не чувствую запах, но это потому, что уже дышала им когда-то. Скоро и я начну водить носом, как ты. Зато я усну первая, а ты, может, посопротивляешься немного. Новички всегда сдаются фиалу позже местных жителей. Давай вместе искупаем малышку, ладно? Не оставлять же это дело до утра. Подумать только, я расстанусь со своей звездочкой на целых восемь часов!
Мрия ворковала с дочкой, пока Анна послушно поливала на младенца теплой водой из небольшой канистры – они не придумали ничего лучше, что можно было бы использовать вместо лейки. И, к огорчению Мрии, в бункере не нашлось посуды, годной для ванночки, а устраивать ребенка в большой глубокой сковородке она отказалась наотрез. Ее нетерпимость к сковородке немало позабавила Анну. Мрия специально лазила в кладовку, обнаружила там запасы сетки и додумалась соорудить из сети крохотный гамак. В нем и купали сейчас ребенка.
«Какое счастье, что я здесь не одна!» – подумала вторая белошвейка.
– А вот и я! Я вернулся! – донесся из лесу басок Ветера. Заросли отозвались шумом и треском, где-то за спиной Ветера с чмоканьем надломилось и упало крупное мясистое растение, разбрызгав вокруг бесцветную жижу, а он все ломился к бункеру, приговаривая:
– Ну-ка, ну-ка, девчонки, все дома?
Белль встрепенулись; даже новорожденная чуть заметно повела головой, заслышав голос.
Ветер ввалился в открытую дверь и с порога начал руководить подготовкой к ночи.
– Закрыли эти штуковины на окнах? Точно? Все? – гудел он. – А дверь почему оставили открытой? Выметаем землю со входа!
Анна ушла в глубину бункера, где всепроникающий голос галерца звучал приглушенно. Кипучая натура Ветера утомляла. Анна искала самый укромный угол и вдруг отметила, что бункер явно разделен на зоны. Первая, внешняя, – там, где устроили ложе для Мрии с малышкой, где сейчас шумно хозяйничал галерец, где когда-то распологались рабочие и исследовательские отсеки, и где она только что закрыла окна по всему периметру, – не единственная, предназначенная для безопасной ночевки.
Второй зоной оказалась внутренняя прямоугольная комната, которая могла бы считаться просторной, если бы не была так загромождена. Белошвейки приняли это место за темный склад, в свете фонарика они не смогли оценить его размеры.
Белль обошла этот склад, внимательно разгядывая все.
Толщина стен и устройство двери навели Анну на мысль, что это и есть истинное убежище.
Один угол помещения занимали сейфы с медицинской эмблемой и стандартный набор диагностического оборудования. В другом углу поместилась кухня. Чуть подальше – крохотный биотуалет. Анна подумала: почему – био? И пришла к настораживающему выводу, что первые поселенцы явно позаботились о том, чтобы схрон не имел ни малейших выходов наружу – даже канализационных.
В этой внутренней комнате рядами выстроились объемные канистры высотой от пола до потолка, предназначенные, судя по маркировке, для запасов воды. Анна постучала по стенкам канистр – гулкий звук свидетельствовал о том, что резервуары пустые. Чего же она ждала – конечно, они будут пустые. Бункер отслужил свое и, законсервированный, простоял десятилетия.
За канистрами, разделившими помещение пополам, находились каркасы стеллажей с лесенками наверх. Анну осенило: это не стеллажи, это спальные места, четыре по вертикали и выстроившиеся в несколько рядов. Здесь могли расположиться на ночь двадцать пять человек – скученно, но в безопасности.
Анна продолжила свой обход и проверила, как закрывается дверь. Створки, утопленные в стенах, медленно сомкнулись, повинуясь повороту механического винта. В старых зонах любого корабля есть двери с такими створками – наследие прежних технологий; мембранные и лепестковые входы не сразу вытеснили старые двери.
На внутренней стороне створок Анна увидела схему помещения: чертеж столетней давности, но схема не соответствовало всему, что видели ее глаза – сложная, выполненная в трех цветах, причем центральная часть, густо испещренная красным, слегка выцвела. Анна решила разобраться в схеме до наступления ночи, это могло оказаться важным. А пока ее заинтересовал вложенный в нишу цилиндр с прописями: туго свернутая бесконечная лента пленки. Удобная вещичка для тех, кто любит писать вручную, а такие любители никогда не переводились.
Белошвейка подумала: вдруг кто-то брал в путешествие рисунки своего ребенка? Может быть, внутри – первые слова, написанные малышом старательно и криво, печатными буквами?
Но там оказались стихи. Стихи писала женщина с Земли‐1, Анна могла ручаться за это. Больше ни на одной планете человек не станет вплетать в строки старую-старую детскую загадку про замерзшую прорубь. Белль с удивлением смотрела на то, как, оказывается, не просто и не сразу рождалось стихотворение. Оно переписывалось несколько раз, пока не остался чистовой вариант:
на краю земли (у нее что ни точка – край)
где в круглом окне днем стекло разбито,
а ночью – вставлено,
не шути с полнолунием: свет гаси, засыпай,
и квадрат своего окна спрячь за плотными
ставнями,
чтобы свет луны не сочился с небес, как яд:
пусть полощется в круглом окне да искрится
бликами,
пусть лунатики бродят по крышам, пусть
младенцы не спят,
пусть ушедшие в Сеть по бесчисленным
ссылкам кликают,
а тебе не надо; ты попалась в ловушку снов,
ненадолго – всего на ночь, до рассвета
Божьего,
и теперь успей сотворить ключи, отворить
засов
и понять все то, что тебе понять пока не
положено…[1]
Стихотворение дышало ностальгией по оставленной Земле, тревогой, и еще трудно сказать, что именно почудилось Анне в нем.
Как встретила планета эту женщину?
Отпустила ли?
Нет, какие могут быть сомнения – все было хорошо. И та, которой принадлежали эти стихи, просто забыла цилиндр с прописями, когда миссия возвращалась на Землю…
Анна вернула цилиндр на место и еще раз изучающе рассмотрела основательную, хорошо пригнанную дверь. Она обдумывала свою догадку насчет убежища в убежище. Если до заката есть хоть сколько-то минут, ей нужно разобраться со схемой помещений бункера. Слишком много пометок и символов: возможно, что схрон устроен гораздо сложнее, чем это кажется на первый взгляд.
Белль раскрыла створки двери и по ступеням (внутренняя часть бункера была поднята выше первой комнаты) сбежала вниз, спугнув счастливое семейство на топчане. Мрия целовалась с Ветером, как будто они купили прогулку на газоны для игры в мячики в развлекательном центре «Галеры». Анна проскользнула мимо, стараясь не глядеть под балдахин, и остановилась на пороге, в проеме открытой двери. Солнце зашло.
– Ветер, мы рискуем! Давно пора закрыть бункер, Ветер! – решительно сказала она.
– Ситуация под контролем! – скалясь, ответил галерец. – Ни одно дерево к порогу не подходило!
Белошвейка принялась тянуть на себя туго поддававшуюся внешнюю дверь.
– Мрия, скажи ему: здесь сон побеждает человека внезапно, потом будет поздно!
Ветер с беспечной улыбкой возлежал на ложе рядом с женой и ребенком, закинув руки за голову:
– У страха глаза велики! – прогудел он и оглянулся на Мрию.
И от неожиданности привскочил на постели. Мрия, только что подставлявшая ему губы для поцелуя, больше не могла ничего ответить.
Она лежала навзничь с умиротворением на лице, глаза закрыты; ее сразил глубокий сон.
Малышка Надья тихо спала. Но у ребенка был не морок, навеянный фиалом: новорожденная чуть повела головкой, дрогнула рыжеватая бровь на крохотном лице и сморщился носик. Фиал еще не одолел крошку, чужую на этой планете. А вот созерцание мертвецки спящей Мрии неприятно поразило и галерца, и Анну.
Анну грызла тревога за патрульного офицера, оставшегося в лесу, за всех них, отверженных, затерянных и забытых. Призрак опасности дохнул из-за стен.