– А какие ожидаются?
– Эээ… корабль выпадет и окажется не внутри наряда, а снаружи: инертный, тяжелый, вещественный до безобразия. Следовательно, никуда не переместится.
– И долго он будет висеть в космосе?
– Ну, пока не исчезнет прежний наряд и эта область вселенной разгладится и вернется в прежнее состояние.
– А потом кораблю создадут новый наряд, чтобы лететь в нем?
– Звезда моя, Айока, ты все понимаешь! Как могу я расстаться с тобой?
– Что?! – перебила я своего лохматого муженька, полубезумного от моделирования метаморфоз пространства: – Ты задумал слинять к звездам?
Он отнял лицо от моей груди и пристально заглянул в глаза:
– Ты же… сама… лететь… не согласишься… ведь так?
– Я??? – Я задохнулась от неожиданности. – Вам понадобился модельер в космосе?
– И это странно, не правда ли? – ответил Баи».
Глава двенадцатаяДорога к звездам
Анна испытывала редкое и потому особо приятное чувство прикосновения к чужому разуму, легко и непринужденно рассказывавшему о самом грандиозном открытии человечества. Сделалось чуть сладко под языком, – верный признак вовлеченности в поток информации. Белль распутывала вязь слов на пленке, потому что записи становились бледнее и местами были трудноразличимы.
«Баи мерял шагами кабинет, то и дело озираясь на меня:
– Мы пришли к выводу, что, возможно, без женщин метаморфозы не осуществить. В конце концов, кто, как не вы, тысячелетиями только и делали, что крутили тряпки. Шили, мастерили фестончики, защипывали разные складочки – непонятно что творили. Чем дальше мы продвигаемся в моделировании и чем точнее расчеты, тем очевиднее наряд напоминает именно наряд! У пакистанцев модель туннеля к альфа Центавра получилась похожей на изящный ажурный чулок, бедняги испытали чувство неловкости, когда демонстрировали свои результаты. Дело кончилось тем, что им не поверили, отдел закрыли, да еще ребятам пришлось бежать от радикалов-исламистов. У британцев торсионные схемы очень странно свернулись, наподобие столовой салфетки, обернутой вокруг обруча. Русские подсказали им, что так в древности завязывались некие платки „убрусы“. …Айока, мы потерялись среди бесконечного разнообразия форм, в которые складываются торсионные поля! Классификация невозможна! Схемы не повторяются, они все время разные для разных участков космоса. Они разные даже для одного участка вселенной, если менять направление движения. Они иные в каждую минуту времени. И это в теории. На практике, при пилотировании корабля, мы ждем еще большее разнообразие вариантов. А это обнуляет работу всех теоретиков. Обнуляет, обнуляет!
Баи любил это слово. Оно так часто звучало из его уст, что я назвала одну из последних модных коллекций „Умножение на ноль“ и отхватила за нее круглую сумму с количеством нулей за цифрой, полностью удовлетворившим мои амбиции.
Баи же боялся обнуления результатов – это был его личный кошмар, и потому он не унимался:
– Вы, женщины, наделены интуицией, вы каким-то шестым чувством умеете складывать и соединять несоединимое, да еще делать это гармонично. У вас своя логика, абсурдная с астрофизической точки зрения, но она есть, несомненно! Как только я впервые произнес слово „наряд“ применительно к тому, что удалось смоделировать на звездных картах, – все встало на свои места. И в головах у астрофизиков наступила ясность:
пространственные туннели нужно именно плести, механически, как плетут кружева или салфетки, ориентируясь на звезды, планетные системы, туманности – используя их, как кружевница использует коклюшки и следуя законам… ф-ф-ф… Кто его знает, каким законам надо следовать? Возможно, законам красоты, соразмерности? Но по этой части мы бессильны!
– И вам понадобились женщины для продолжения исследований? Сколько женщин? Какого возраста, цвета кожи, образования?
Баи проигнорировал иронию в моих словах.
Впрочем, он вообще не склонен замечать иронию, его всегда интересовал лишь смысл сказанного. Он серьезно ответил:
– Возраст, диплом, цвет кожи и радужки глаз не имеют значения. По крайней мере, сейчас. И нужна всего одна женщина – такая умная, как ты. Но не для экспериментов на Земле. Она должна переместить корабль к Сириусу. Я говорил тебе, что корабль, генерирующий наряд, готов. Дело за малым: найти повелителей торсионных полей. На конгрессе единодушно решили, что для экспедиции достаточно одной белошвейки и профессионального пилота с опытом полетов на межпланетных маршрутах.
Ха, Баи никогда не рассказывал мне о звездолете, готовом перемещаться в пространственном туннеле. Впрочем, с него станется, он часто так поступает: он уверен, что я читаю его мысли и знаю его работу во всех деталях.
Некоторое время мы молчали.
Баи вцепился в меня, и я чувствовала, как по пальцам его бродят токи: „Не соглашайся! Не соглашайся! Не соглашайся!“
И я, конечно, возмутилась такому предложению.
Теперь пришла моя очередь сновать между столами, экранами и диваном, часто любившим нас обоих:
– Никуда я не полечу! Это исключено! Конечно, замечательно – оставить след в науке. Но через месяц „Айока-сан“ проводит „Весенний подиум“, и показ новой коллекции будет поважнее, чем твоя конференция. А еще я расширяю мастерские и перевожу их в цеха производства „Хиони“, я выкупила у этой фирмы ее промышленные площади. Потом, у меня девочки: школа модельеров и дизайнеров приняла новый состав…
„А вот это я вовремя вспомнила!“
Пять девчонок, все как на подбор видные, амбициозные, свободные, готовые менять свою жизнь и, главное, умелые мастерицы. Я собираю их по всему миру, чтобы оставить на фирме только прошедших отличную практическую подготовку. Мне не нужны высокомерные позерки, способные лишь черкать в блокнотах глупые рисунки глупых одеяний. Я готовлю будущих генералов исключительно из солдат, чтобы оградить свое дело от случайных людей. Все мои девочки – универсалы. Они досконально знают швейное производство, а кто не знает, потому что специализировался на синтетиках типа меха, перьев, кожи, на фурнитуре и кружевах, – таких я сначала отправляю в раскройные залы, затем сажу в цеха, за швейные машины. Зато после, когда я прихожу к решению обновить команду модельеров, а делаю я это часто, мои сотрудницы из агентства высокой моды остаются благодарны мне: их не выставляют на улицу, им предлагают ведущие посты на производстве.
Я сказала:
– Баи, я обещаю найти вашему звездолету первую белошвейку. Тебя это устроит?
Баи расцвел:
– Айока! Впервые за этот месяц я вздохнул свободно… Мне почему-то не пришло в голову, что тебя можно заменить… В смысле, отправить в полет другую девушку, которую ты подготовишь. Ведь ты подготовишь ее к эксперименту? Мы не должны рисковать. В полет вложены огромные средства, это же мечта человечества – перемещаться со сверхсветовой скоростью, с практически неограниченной скоростью, увидеть далекие звезды…
Он уже сидел за компьютером, вдохновенный и невменяемый. Его проблема решилась. Дальше предстояло действовать мне.
И белошвейка нашлась.
Не сразу, и не скоро, но у меня было время на ее поиски, и я знала, кого искать. Девушка должна быть с воображением, отличная мастерица, умна, хоть ее образование пока не имело значения. Она должна смело браться за новое дело и быть авантюристкой: другая просто не согласится рисковать своей жизнью во имя высокой цели. Белошвейка должна быть еще и терпеливой труженицей. А найти сочетание противоположностей: авантюрной смелости и привычек рабочей пчелы – это сложнее всего. Баи согласился с моими рассуждениями. Правда, он рассматривал характер будущей белошвейки с других позиций. „Уравновешенная девушка способна сосредоточенно работать над торсионной моделью. Думаю, для нее одной работы будет даже слишком много, ей понадобится все упорство и терпение, на которое она способна. А отправлять команду белошвеек, или рисковать большим экипажем из гениальных ученых, способных худо-бедно состряпать наряд, было бы неправильным, – под программу и так выделили очень скудный бюджет“.
Девушку, согласившуюся лететь, звали Улада.
Полное имя на языке ее маленькой славянской страны звучало как Уладзислава – и на слух длинно струилось, как вода, гонимая быстрым течением. Сокращенная форма имени – Улада – звучало звонко, с холодным оттенком и, что тоже показалось мне символичным, это имя переводилось как „власть“. Мы нашли все варианты имени и благозвучными, и значительными. О полетах Уладе не говорили до тех пор, пока я лично не подобрала ей пилота. Я оставила с носом всех психологов Центра космических исследований; я обратилась к профессиональной гадалке – свахе с хорошей репутацией. Для верности воспользовалась еще и услугами старого монаха из провинции Цинхай, у них там до сих пор практикуют гадание боинхэ, я нахожу его очень прозорливым. Я передала гадателям данные пилота, которого присмотрела сама, и сведения о моей белошвейке – самые обычные сведения, как будто молодые люди собрались строить семью. Результат гаданий меня устроил. И только потом я обратилась к профессиональным психологам Центра. Те выделили еще пару вариантов удачной психологической совместимости, но я настояла на своем кандидате. Я заявила, что пилотом будет не кто иной, как сын русской матери, немец по отцу, Эдуард Гессен. Потом я устроила знакомство пилота и белошвейки в неформальной обстановке. И лишь после этого моя воспитанница получила официальное назначение лететь к Сириусу в компании Гессена, высокого атлета с римским профилем и красивой дельтой спины. К тому времени я была уверена в мастерстве моей избранницы: Улада оказалась девушкой с гибким умом, воображением и невероятной, просто фантастической интуицией. Внутри проекции космоса она без расчетов и приборов обнаруживала то, что мой супруг называл „узлы гравитационных напряжений“, и начинала создавать основу, ориентируя торсионные поля вдоль избранных направлений. Работала она вдохновенно, а это было едва ли не самое важное в ее ремесле. Дальше процесс частично запускался сам: торсионные поля выявляли новые прогибы, ткань пространства мялась, сворачивалась или скручивалась, обрастая светящимися петлями. Баи говорил, что петли „кружев“ – на самом деле